У каждого был плащ, но в такую жару их застегивали лишь на правом плече. Поверх кольчуг цеплялись пояса с мечами. Еще каждый нес заплечный мешок и, естественно, по два копья и кинжал, прицепленный к поясу с другой стороны от меча.

Беата считала, что отделение выглядит неплохо. Но лучше всего выглядели пикинеры, которых она видела в полку. Вот они смотрелись просто чудесно. В мундирах пикинеров мужчины были просто красавцами. Ей даже снились приятные сны об этих мужчинах. Женщины, однако, почему-то выглядели в той же форме как-то уныло.

Беата увидела впереди что-то темное, выделяющееся на фоне высокой зеленой травы. Когда они подошли ближе, она подумала, что это какой-то древний камень. Позади него, ближе к отделению на марше, стояли три приземистых каменных домика.

При виде огромной мрачной каменной штуковины Беату пробила дрожь.

Это был Домини Диртх.

Домини Диртх – единственная хакенская вещь, которой воспользовались андерцы. Беата припомнила уроки, на которых узнала, как этим оружием хакенцы уничтожили несметное количество андерцев. Оно было воистину чудовищным. Оно выглядело настолько же древним, каким и было на самом деле. За века очертания сгладились от ветра, непогоды и прикосновения многочисленных рук.

Теперь, когда оно в руках андерцев, по крайней мере оно служит лишь в мирных целях.

Возле домов капитан Тольберт приказал остановиться. Беата видела солдат, стоявших на постаменте огромного каменного Домини Диртх, имеющего форму колокола. В домах тоже виднелись солдаты. Отделение, которому пришло на смену отделение Беаты, прослужило здесь несколько месяцев.

Капитан Тольберт повернулся к отделению.

– Это казармы. Одна женская, вторая – мужская. Проследите, чтобы так оно и было, сержант Беата. В остальных строениях кухня, столовая, актовый зал, мастерские и все прочее. А вон там, – он указал на самый дальний дом, – склад.

Приказав следовать за ним, капитан двинулся дальше. Они шли двумя стройными колоннами мимо Домини Диртх. Колокол возвышался над ними, исполненный мрачной угрозы.

Проведя их за Домини Диртх, капитан остановился и приказал встать «вольно». Они встали «вольно» в одну линию.

– Это граница. Граница Андерита, – указал капитан в кажущиеся бескрайними луга. – Вон там – степи. Дальше лежат страны, где живут другие люди. Мы не даем этим другим прийти и захватить нашу страну.

Беату переполняло чувство гордости. Теперь она защищает границы Андерита. И приносит пользу.

– В течение последующих двух дней мы с дежурным отделением обучим вас тому, что вам следует знать об охране границы и Домини Диртх.

Капитан прошел вдоль строя и остановился перед Беатой. Он с гордостью улыбнулся.

– А потом вы останетесь под отличным командованием сержанта Беаты. Вы будете беспрекословно подчиняться ее приказам. А в ее отсутствие – приказам капрала Марии Фовел. Я соберу рапорты отделения, которое забираю с собой в расположение полка, и весьма строго обойдусь с каждым солдатом, который хотя бы раз ослушался приказа их сержанта. – Он окинул суровым взглядом строй. – Помните об этом. Но помните также, что сержант обязан действовать в соответствии со своим званием. Если она этого не сделает, я жду от вас, что вы об этом сообщите, когда я приведу отделение вам на смену. Фуражные фургоны будут приходить раз в две недели. Так что ведите учет продовольствия и помните, на какой срок вам должно его хватать. Ваша наипервейшая обязанность – обслуживать Домини Диртх. Вы с ним – защита нашей любимой родины, Андерита. Стоя на часах там, наверху, вы сможете увидеть соседние Домини Диртх. Они расположены по всей протяженности границы. Дежурные отделения сменяются не одновременно, так что у соседей всегда можно найти опытных солдат. Сержант Беата, это будет вашей обязанностью – как только отделение пройдет обучение и мы отбудем, расставить дежурных у Домини Диртх, а затем встретиться с каждым из соседних отделений, чтобы скоординировать ваши действия по охране границы.

– Слушаюсь, капитан, – откозыряла Беата.

– Я горжусь всеми вами, – улыбнулся капитан. – Все вы – хорошие андерские солдаты, и я знаю, что вы выполните ваш долг.

Позади нее возвышалось жуткое хакенское оружие уничтожения. И вот теперь она, Беата, будет отвечать за него, чтобы принести пользу своей стране.

Беата сглотнула комок. Впервые в жизни она знала, что приносит пользу. Мечта стала явью, и это было хорошо.

Здоровенный солдат поддал ей сапогом. Она попыталась убраться с его дороги прежде, чем пинок достигнет цели, но оказалась недостаточно проворной. От боли она крепко сжала губы.

Если бы только магия действовала, она бы ему показала, где раки зимуют. Она прикинула, не воспользоваться ли клюкой, но, памятуя о деле, решила пока что правосудие отложить.

Позвякивая тремя медяками в кружке, Аннелина Алдуррен, бывшая аббатиса сестер Света, самая могущественная женщина Древнего мира на протяжении трех четвертей тысячелетия, двинулась просить милостыню к следующему солдатскому костру.

Как и большинство солдат, следующая группа, к которой она приблизилась, продвигаясь по лагерю, сначала оживилась, решив, что идет шлюха, но их жажда женского общества быстренько увяла, когда она вышла в круг света и улыбнулась широченной беззубой улыбкой. Или видимостью таковой, созданной с помощью жирной сажи, втертой в кое-какие определенные зубы.

Впрочем, щербатый рот выглядел вполне соответствующим лохмотьям, которые она напялила поверх платья, чудовищно грязному платку на голове – на случай если кто-то решит проигнорировать беззубую пасть – и клюке. Клюка была хуже всего – от того, что Энн прикидывалась скрюченной, спина прямо-таки разламывалась.

Дважды солдатня решала было ввиду недостатка женщин наплевать на ее внешность. Хотя они были довольно симпатичны для грубых громил, Энн была вынуждена вежливо отклонить их предложение. Отказываться от столь настойчивых поклонников было трудновато. К счастью, в неразберихе лагерной жизни никто не замечал смерти солдата, наступившей вследствие перерезанной глотки. Такого рода смерть у солдатни Имперского Ордена не вызывала вопросов.

Энн отнимала у людей жизнь неохотно. Но, учитывая цели этих солдат и то, чему они подвергли бы ее, прежде чем убить, она все же преодолевала это чувство.

Как и остальные солдаты, сидевшие вокруг других костров, ужиная и травя байки, здесь тоже никто не обратил особого внимания на ее перемещения. Большинство поднимали на нее глаза, но тут же возвращались к похлебке и грубому хлебу, запивавшимся большим количеством эля и сдобренными скабрезными историями. Нищенка заслуживала лишь недовольного хмыканья.

За армией такого размера следовало огромное количество людей. Маркитанты со своими фургонами, предлагавшие всякие разности, не предоставляемые Имперским Орденом. Энн видела художника, который писал портреты гордых офицеров, ведущих историческую кампанию. Как любой художник, желающий иметь постоянную работу и сохранить пальцы в целости, он обращал свой талант во благо заказчикам, изображая их в позах победителей с мудрым взором и приятными улыбками. Или суровым взглядом завоевателя – по желанию.

Лоточники продавали все – от мяса с овощами до редких фруктов из дома. Энн и сама не отказалась бы от этих сочных напоминаний о Древнем мире. Процветала торговля амулетами удачи. Если солдату не нравилась еда, которой его обеспечивал Имперский Орден, и у него водились деньжата, то тут ему могли приготовить практически все, что он пожелает. Возле такой огромной армии, как тучи мошкары, роились игроки, шулеры, жулики и нищие.

В облачении нищенки Энн легко передвигалась по имперскому лагерю в поисках того, что ей нужно. Это стоило ей лишь редких пинков под зад. Однако найти искомое в такой огромной армии было нелегко. Она торчала здесь уже почти неделю. Надоело ей это до смерти, и терпение почти истощилось.

Всю эту неделю она могла бы прожить довольно сносно на то подаяние, что удавалось насобирать, – конечно, если бы не имела ничего против кишащего червями тухлого мяса и гнилых овощей. Такого рода подачки она принимала с должной благодарностью, а потом выкидывала, пока никто не видит. Это было одной из жестоких солдатских шуточек – отдавать ей помои, которые иначе просто выбросили бы. Однако среди нищих имелись и такие, кто эту пакость посолил бы и поперчил, а потом слопал.