— Когда-нибудь ты убьешься на этой машине, — сказал он Марите. — Преступление так запустить ее.

— Может быть, купить новую? — спросила она.

— Да нет же! Для начала дай хотя бы тормоза отрегулировать.

— Нам нужна машина побольше, чтобы всем места хватило, — сказала Кэтрин.

— Отличная машина, — сказал Дэвид. — Только повозиться с ней надо как следует. А так в самый раз для тебя.

— Посмотрим, сумеют ли они привести ее в порядок, — сказала девушка. — А если нет, купим такую, как ты захочешь.

Потом они загорали на пляже, и Дэвид лениво предложил:

— Пойдем поплаваем?

— Плесни на меня воды, — сказала Кэтрин. — Я положила кружку в рюкзак. Ой, как хорошо! Можно еще? На лицо, пожалуйста.

Кэтрин осталась загорать, лежа на белом халате, расстеленном на плотном песке, а Дэвид и девушка поплыли в море, за камни у входа в бухту. Девушка плыла первой, но Дэвид догнал ее. Он поймал ее за лодыжку, притянул к себе, обнял, и они поцеловались, стараясь удержаться на воде. Она выскальзывала из его рук и, когда они целовались и тела их были совсем рядом, казалась одного роста с ним и какой-то другой. Марита нырнула, Дэвид отплыл в сторону, и она вынырнула, смеясь. Волосы у нее были гладкие, лоснящиеся, как у тюленя. Тряхнув головой, она снова прижала свои губы к его губам, и они целовались, пока вода не накрыла их обоих. Качаясь на волнах и соприкасаясь телами, они целовались крепко и весело и снова ныряли.

— Теперь я ничего не боюсь, — сказала она. — И ты не должен.

— Не буду, — сказал он.

Они поплыли к берегу.

— Пойди окунись, дьяволенок, — позвал Дэвид Кэтрин. — Перегреешься.

— Хорошо. Пойдем вместе, — сказала она. — Пусть теперь наследница загорает. Сейчас я ее смажу бальзамом.

— Только чуть-чуть, — сказала девушка. — Можно и мне воды?

— Ты и так насквозь мокрая, — сказала Кэтрин.

— Я только хотела попробовать, — сказала девушка.

— Зайди подальше, Дэвид, и зачерпни воды похолоднее, — сказала Кэтрин.

Дэвид медленно вылил прозрачную, холодную воду на голову Мариты, и девушка повернулась на живот, опустив голову на руки. Дэвид и Кэтрин плыли легко, точно морские животные, и Кэтрин сказала:

— Как было бы славно, не будь я сумасшедшей?

— Ты не сумасшедшая.

— Сегодня нет, — сказала она. — По крайней мере сейчас. Поплывем дальше?

— Мы и так далеко заплыли, дьяволенок.

— Ладно. Повернем к берегу. Но там, на глубине, вода кажется такой прекрасной.

— Хочешь, поплывем под водой перед тем, как возвращаться?

— Только раз, — сказала она. — Тут, где поглубже.

— Будем плыть насколько хватит сил, так, чтобы во время вынырнуть.

Он проснулся, когда рассвело уже настолько, что были видны стволы сосен, и тихонько, стараясь не потревожить Кэтрин, поднялся, нашел шорты и пошел вдоль всей гостиницы по мокрым от росы плитам к рабочей комнате. Открывая дверь, он почувствовал легкое дуновение ветра с моря, обещавшее жаркий день.

Когда он сел за стол, солнце еще не взошло, и ему показалось, что он немного наверстал время, упущенное им в рассказе. Но как только он перечитал написанные его аккуратным, разборчивым почерком строки и слова перенесли его в другую страну, ощущение это исчезло, и ему снова предстояло решать ту же задачу. Когда солнце поднялось из-за моря, он этого даже не заметил, потому что уже давно пробирался по солнцепеку через грязно-серые, высохшие, потрескавшиеся озера и ботинки его побелели от солончаковой пыли. Солнце обжигало голову, шею, спину. Рубашка стала мокрой, и он почувствовал, как пот течет по спине и ногам. Отдыхал он стоя, не двигаясь, и, откинув с плеч рубашку, чувствовал, как солнце быстро сушит ее, оставляя на материи белые солевые разводы. Он видел себя стоящим на этой жаре и знал, что у него нет другого выхода, как только идти вперед.

К половине одиннадцатого он пересек озера и оставил их далеко позади. Он уже вышел к реке и роще фиговых деревьев, где они собирались разбить лагерь. Кора на деревьях была зеленовато-желтая, а ветви — густыми. Дикими фигами питались бабуины, и повсюду на земле валялись обезьяний помет и обкусанные фиги. Пахло гнилью.

Здесь, в рабочей комнате, где он сидел за столом, чувствуя прикосновение бриза с моря, часы показывали половину одиннадцатого, а по-настоящему в рассказе наступил вечер, и он, расчистив себе место под деревом, сидел со стаканом виски с водой, опершись спиной о грязно-желтый ствол, и смотрел, как носильщики разделывают тушу антилопы конгони, подстреленную им в первой же заросшей травой болотистой низине, что повстречалась на пути к реке.

«Я оставляю их здесь с мясом, — подумал он, — и что бы ни случилось потом, сегодня вечером в лагере все будут довольны». Он спрятал карандаши и тетради, запер чемодан, вышел из комнаты и прошел по уже сухим и нагревшимся плитам во внутренний дворик гостиницы.

Девушка сидела за столиком и читала книгу. На ней были полосатая рыбацкая блуза, теннисная юбка и эспадрильи. Заметив Дэвида, она подняла голову, ему показалось, что она вот-вот зальется румянцем. Но Марита лишь сказала:

— Доброе утро, Дэвид. Хорошо поработал?

— Да, моя прелесть.

Она встала, чмокнула его в щеку.

— Очень рада. Кэтрин уехала в Канны. И велела сказать, что на море с тобой пойду я.

— Она не взяла тебя с собой?

— Нет. Она просила меня остаться. Она сказала, ты очень рано начал работать и, возможно, тебе будет одиноко, когда ты закончишь. Заказать тебе завтрак? Нельзя же постоянно не завтракать.

Девушка ушла на кухню и вернулась с oeufs au plat avec jambon29 и английской горчицей.

— Тебе было трудно сегодня? — спросила она.

— Нет, — сказал он. — Это всегда и трудно, и легко. Идет неплохо.

— Жаль, я не могу помочь.

— Никто не может, — сказал он.

— Но я могу помочь в чем-то другом?

Он хотел было сказать, что ничего другого не существует, но сдержался и сказал лишь:

— Ты и так помогаешь.

Он собрал кусочком хлеба остатки яичницы и горчицы с плоской тарелки и выпил чай.

— Как тебе спалось? — спросил он.

— Очень хорошо, — сказала девушка. — Надеюсь, тебя это не обидит?

— Нет. Ты поступила разумно.

— Может, не будем чопорными? — спросила девушка. — До сих пор все было так просто и хорошо.

— Давай не будем. Забудем все, и чепуху вроде «я не могу, Дэвид» тоже.

— Ну ладно, — сказала она и встала. — Если соберешься купаться, я буду у себя.

Он поднялся следом.

— Пожалуйста, не уходи. Я постараюсь не язвить.

— Ради меня не надо жертв, — сказала она. — О, Дэвид, и как мы только могли затеять такое? Бедняга. Достается тебе от женщин. — Она гладила его но голове и улыбалась. — Я возьму купальник, а то вдруг мы захотим поплавать.

— Хорошо, — сказал он. — Я только надену эспадрильи.

Они лежали на песке возле бурого камня, в тени которого Дэвид расстелил пляжные халаты и полотенца, и девушка сказала:

— Иди в море первым, а я потом.

Оторвавшись от нее, он медленно поднялся, пробежал, увязая в песке, по пляжу и отмели, нырнул там, где море стало глубоким и холодным, и поплыл под водой. Вынырнув, он сначала поплыл навстречу ветру, а потом повернул к берегу, где, стоя по пояс в воде, его ждала Марита. Ее темные мокрые волосы блестели, и по загорелой коже стекали капли воды. Он крепко обнял ее, и волны разбивались об их тела.

Они поцеловались, и она сказала:

— Вот море все и смыло.

— Пора возвращаться.

— Давай окунемся разок вместе, обнявшись.

Кэтрин еще не вернулась в гостиницу, и Дэвид с Маритой успели принять душ, переодеться, выйти в бар и приготовить мартини. Они видели друг друга в зеркале, и, глядя на Мариту, Дэвид подмигнул ей, чтобы не вешала нос. Девушка покраснела.