Только в полдень он наконец отказался от попыток работать. Первое предложение он написал сразу же, как только вошел в комнату, но дальше ничего не получалось. Дэвид зачеркнул первую фразу и попробовал начать сначала, и снова — полная пустота. Следующая фраза не шла, хотя он отчетливо слышал ее. Дэвид попытался еще раз начать с простого предложения, и снова — ничего. Ничто не изменилось и через два часа. Дальше первой фразы он так и не двинулся, а все последующие получались чрезвычайно пустыми и бесцветными. Дэвид не сдавался целых четыре часа, пока не понял, что его настойчивость бессильна перед случившимся. Он признал это, но не смирился, закрыл и спрятал тетрадь с зачеркнутыми рядами строчек и отправился на поиски Мариты.

Она читала на террасе, греясь на солнышке, и, едва взглянув на Дэвида, все поняла и спросила:

— Ничего?

— Хуже, чем ничего.

— Совсем-совсем?

— Ни строчки.

— Давай выпьем, — сказала Марита.

— Давай, — согласился Дэвид.

Они вошли в бар, и вслед за ними в открытую дверь проник теплый день. Это был прекрасный день, такой же, как вчера, или даже лучше, потому что лето уже уходило, и каждый погожий день воспринимался как подарок. «Нельзя терять времени, — подумал Дэвид. — Попробуем провести его хорошо, в свое удовольствие». Он смешал мартини, наполнил стаканы, и напиток получился на вкус ледяным и несладким.

— Ты правильно сделал, что начал писать сегодня утром, — сказала Марита. — Но давай пока забудем об этом.

— Хорошо.

Он взял бутылку джина «Гордонз», слил воду из-под оттаявшего льда и стал отмерять напитки, наливая их в пустой стакан.

— Чудесный день, — сказал он. — Что будем делать?

— Пойдем купаться, — сказала Марита. — Жаль терять такой день.

— Хорошо, — сказал Дэвид. — Предупредить мадам, что мы опоздаем к обеду?

— Она уже приготовила для нас холодные закуски, — сказала Марита. — Я подумала, ты захочешь поплавать в любом случае, как бы тебе ни работалось.

— Очень предусмотрительно, — сказал Дэвид. — А как мадам?

— С синяком под глазом, — ответила Марита.

— Не может быть.

Марита рассмеялась.

Они обогнули мыс по лесной дороге, оставили машину в одном из тенистых островков хвойного леса и перенесли корзину с едой и пляжные принадлежности в спрятавшуюся в прибрежных скалах бухту. Дул слабый восточный ветер, и, когда они вышли из зарослей пиний к морю, оно было темно-синего цвета. Прибрежные скалы были красными, песок в бухте лежал желтыми складками, а вода над песчаным дном, когда они подошли к морю, оказалась янтарно-прозрачной. Они спрятали корзину и рюкзак в тени самого большого из камней, разделись, и Дэвид, собираясь нырять, забрался на камень. Он стоял на камне под солнцем, голый и загорелый, и смотрел на море.

— Хочешь нырнуть? — крикнул он Марите.

Она покачала головой.

— Я подожду тебя.

— Нет, — крикнула она и вошла в воду по бедра.

— Ну и как? — спросил Дэвид сверху.

— Прохладнее, чем обычно. Почти холодная.

— Хорошо, — сказал он, и, пока она, глядя вверх на Дэвида, медленно входила в воду, сначала по живот, потом по грудь, он выпрямился, привстал на мысках, на какое-то время застыл в воздухе, а потом метнулся вперед и вниз, легко разрезав воду, точно дельфин. Она поплыла к бурлящему кругу, но Дэвид уже вынырнул рядом, подхватил ее, обнял и прижался солеными губами к ее губам.

— Elle est bonne, la mer, — сказал он. — Toi aussi.49

Они поплыли за пределы бухты в открытое море, туда, где подножие горы скрывалось под водой, и там, лежа на спине, раскачивались на волнах. Вода остыла, но верхний слой немного прогрелся, и Марита лежала, выгнув спину, так что вся голова, кроме носа, была под водой, а поднятые ветерком еле заметные волны нежно омывали ее загорелую грудь. Из-за яркого солнца глаза ее были закрыты. Дэвид плыл рядом и, поддержав ее голову рукой, поцеловал сначала левую, а потом правую грудь.

— У них вкус моря, — сказал он.

— Ты мог бы заснуть прямо здесь?

— А ты?

— Я не смогу лежать только на спине.

— Поплывем подальше и назад.

— Давай.

Они заплыли далеко, так далеко, что показался берег за соседним мысом, а потом и багряные вершины поднимавшихся над лесом гор. Они полежали на спине, глядя на берег, и не спеша поплыли назад, останавливаясь перевести дух, сначала, когда скрылись из виду вершины гор, потом, когда спрятался соседний мыс, а затем уверенно, в один прием миновали вход в бухту и выбрались на берег.

— Устала? — спросил Дэвид.

— Очень, — сказала Марита. Она никогда не заплывала так далеко.

— Сердце выскакивает?

— О нет, все хорошо.

Дэвид подошел к большому камню и взял одну из бутылок тавельского и два полотенца.

— Ты похожа на котика, — сказал он, опускаясь на песок рядом с Маритой.

Он протянул ей вино, она отпила из бутылки и вернула ее Дэвиду. Он тоже сделал большой глоток, а потом Марита, растянувшись на солнышке, на бархатистом сухом песке возле корзины с закуской, сказала:

— Кэтрин, наверное, не устала бы.

— Как бы не так. Просто она не плавала так далеко.

— Правда?

— Мы очень много проплыли, малышка. Я ни разу не видел с моря гор.

— Ну хорошо, — сказала она. — Сегодня мы ей все равно ничем не поможем, так что не будем думать об этом, Дэвид?

— Да.

— Ты еще любишь меня?

— Да. Очень.

— Может быть, я совершила большую ошибку, и ты стараешься меня не обидеть?

— Никакой ошибки, и я вовсе не стараюсь.

Марита взяла в горсть несколько ярких редисок и съела их, не торопясь, запивая вином. Редиска была молодая, хрустящая и терпкая.

— Не расстраивайся из-за работы, — сказала она. — Все будет хорошо. Я уверена.

— Конечно, — сказал Дэвид.

Он вынул вилкой сердцевину артишока, обмакнув свернутый комочек в приготовленный мадам горчичный соус.

— Можно мне еще тавельского? — спросила Марита. Она сделала большой глоток и вдавила бутылку донышком в песок рядом с Дэвидом, прислонив ее к корзине. — Хороший обед приготовила нам мадам, правда, Дэвид?

— Превосходный. Неужели Ороль ее поколотил?

— Не сильно.

— Она часто ссорится с ним.

— Он старше и был прав, поколотив ее, когда она разбушевалась. Она сама мне призналась под конец. И просила передать тебе…

— Что еще?

— Признание в любви.

— Она и тебя любит, — сказал Дэвид.

— Нет же. Глупый. Просто, она на моей стороне.

— Давай договоримся: больше ничьих сторон нет.

— Нет, — согласилась Марита. — Я и не хотела. Просто так получилось.

— Что получилось, то получилось.

Дэвид передал ей банку с нарезанными артишоками и соус и достал вторую бутылку тавельского. Бутылка все еще была холодной. Он выпил вина.

— Нас просто издергали, — сказал он. — Сумасшедшая женщина вконец издергала Бернов.

— Бернов?

— Конечно, Берны — это мы. Потребуется немного времени, чтобы оформить бумаги. Но это формальность. Хочешь, я дам письменное заверение. Думаю, с ним я справлюсь.

— Я тебе и так верю.

— Я напишу это на песке, — сказал Дэвид.

Вернувшись, они заснули крепким сном и проспали чуть ли не до вечера, а когда Марита открыла глаза и посмотрела на спящего рядом Дэвида, солнце уже садилось. Дэвид спал, крепко сжав губы, вытянув руки вдоль тела, и ровно дышал во сне, а женщина смотрела на его лицо, грудь, думая о том, что до сих пор видела его спящим только два раза. Она подошла к двери в ванную, взглянула на себя в высокое зеркало и улыбнулась. Одевшись, она пошла на кухню поболтать с мадам.

Позже, пока Дэвид все еще спал, она присела рядом с ним на кровать. В сумерках на фоне загорелого лица волосы его казались совсем светлыми. Она ждала, когда он проснется.

Они сидели в баре за виски с содовой. Марита старалась пить поменьше.