По всем подсчётам Анна Леопольдовна должна была родить ещё раньше, почти что через месяц после рождения моей дочери. И я был готов сорваться, хоть бы из Измаила. Но медик Шульц прислал мне письмо, где утверждал: зачала ребенка Анна Леопольдовна позже, чем это ранее предполагалось. И… Да, нет же. Даже думать об этом не хочу.

Проблема в том, что в этом времени нет УЗИ, сама Анна Леопольдовна не могла точно ответить, когда же у неё там что изменилось… Были даже подозрения, что она скрыла месячные, чтобы только не началось обратно, как собак… случка.

А лёгкие недомогания, которые могли быть приняты за беременность, лишь только лёгкими недомоганиями и были. Особенно когда Анна Леопольдовна так сильно хотела забеременеть, чтобы, наконец, муки её сношений с мужем прекратились. Тут и рвоту мысленно вызвать можно и головную боль придумать, или убедить себя, что так и есть.

С большими сомнениями я спешил в Петербург. Нет, конечно, все свои военные дела я завершил. Новых не начал. Идея взять Стамбул встречалась с суровой реальностью, что нахрапом это не выйдет. Флот… вот это ахиллесова русская пята на этой войне.

Однако, если уже судить по тому, что я сделал, то все необходимые условия, чтобы Россия гордилась своим канцлером, соблюдены. И толчок к русским победам был дан сильный.

Сражение за Измаил, может быть подано таким образом, что это чуть ли не самое героическое, что случалось с Россией за все годы существования государства. Ну, может, только незначительно взятие турецкой крепости будет уступать Полтавскому сражению, Куликовской битве.

Так что мой героизм, даже если я не буду продолжать участвовать в войне, будет на слуху у каждого. Канцлеру же надлежит быть в столице своего государства. По крайней мере, я задал серьёзный вектор русских побед, оставляю в армии немалое число молодых и энергичных офицеров, новые технологии, которые фельдмаршал Миних успел оценить и использовать таким образом, что, может быть, и я не решился бы.

А ещё у нас незаконченные дела со Швецией. И пусть абсолютное большинство военных сейчас занято южными делами, мне предстоит подготовить не особо большую, может быть, всего лишь в две дивизии, но эффективную армию, которая должна, как тот опытный хирург, сделать точечный разрез болезненному телу, которое представляет из себя Шведское королевство.

Так что я из Вены направился в Варшаву. С польским королём Августом III поучаствовал в смотре войск, которые направлялись как бы в моё подчинение, но уже было решено, и я послал письмо фельдмаршалу Ласси, чтобы именно он принимал под свою руку все эти войска.

Так что, как говорится, с чистой совестью я приехал в Петербург.

— Что случилось? Где Юлиана Магнусовна? — спрашивал я своего дворецкого, когда зашёл в дом в Петербурге.

Ситуация будто бы повторялась. Вот так я в крайний раз приезжал домой и не застал тут жену.

— Так, её сиятельство, графиня, изволили во дворец в срочном порядке отбыть, — ответил распорядитель дома.

— Ваше сиятельство, — из соседней комнаты вышла женщина, которую мы наняли как главную няньку для нашей дочери.

На руках она держала чудо-чудное и диво-дивное.

— Боже! Какая же она стала большая! — подрагивающими руками я взял дочь. — И двух месяцев не прошло, а уже такая большая.

Действительно, тот комочек, который представляла из себя дочь в первый день своей жизни, тогда помещался практически в ладонь. А сейчас девчушка была уже больше, чем моя рука до локтя.

— А она не слишком быстро растёт? Девочке быть большой не нужно! — спросил я, а потом и сам вспомнил, как же мои дети вырастали и как они выглядели.

Любящий отец — это что-то нерациональное. Хоть бы и выучи наизусть все этапы развития ребёнка или вспомни, как росли твои старшие дети, всё равно нужно будет послушать какую-нибудь мудрую мамочку, сотню раз услышать от людей, что всё в порядке и так должно быть, — для успокоения.

— А матушка наша, барыня, изволили отбыть во дворец. Сказала, что Её Высочество там, Анна Леопольдовна, изволили рожать, — сказала нянька.

Нехотя и немного сомневаясь, но я всё-таки отдал ребёнка обратно няньке. Ещё будет время понянчить. А вот то, что происходит переломный момент в истории Российской империи, — это данность, и мне нужно быть во дворце.

— А ты умеешь шутить! — сказал я, глядя в потолок, но обращался я на небо. — Понятно, чего меня так несло в Петербург.

Я пулей выбежал из дома, поняв, что сперва нужно было приказать подготовить карету. Однако надеюсь, что петербуржское общество не сильно смутится, если я прискочу во дворец на коне. Тем более этот конь будет одним из лучших в Российской империи. Под Хаджибеем мне удалось заполучить такого красавца, что у Бирона точно случится либо сердечный приступ, либо он утонет в том количестве слюновыделения, что непременно случится, стоит только моему коню показаться на глазах у первого из лошадников Российской империи.

Так что я лихо, уже научился, вскочил в седло, пришпорил коня.

— За мной, во дворец! — выкрикнул я своим телохранителям.

Наверняка они растерялись, но уже через три минуты я услышал за спиной топот не менее двух десятков коней.

— Дорогу канцлеру Российской империи! — вперёд вырвался Иван Кашин.

Петербургские улицы были загружены людьми. Если до этого из-за своей скромности я не хотел использовать собственное имя для расчистки дороги, то пришлось это сделать, как только я встал в хвосте образовавшейся пробки.

Так что я был готов даже и плётками разгонять тех людей, которые стекались ко дворцу. Для них это — просто полюбопытствовать, для меня же происходящие события — то, что решает судьбу Российской империи ещё больше, чем военные действия в Бессарабии и Молдавии.

Подскакал к крыльцу, на ходу спрыгнул с коня. Тут же побежал во дворец.

— Туда нельзя! Медикус строго-настрого запретил, — сказал дежуривший на входе в левое крыло Летнего дворца поручик-преображенец.

Кто-то из свеженьких. Преображенцы сейчас покрывают себя славой на турецком театре военных действий. Большая часть гвардейцев — там. Этого не видел.

— Не узнаёте ли вы меня? Или не научились распознавать знаки отличия? Кто может отдать вам приказ, господин поручик? Кто выше меня по чину? — наседал я на офицера.

Я сам прекрасно понимаю, что если медик сказал, что нельзя входить, то это, конечно, нельзя. Вот только не для меня. И мало ли кто рождается. Об этом обязательно будут судачить, особенно враги России. Полностью исключить то, что я — отец стремящегося появиться на свет ребёнка, нельзя. У Анны Леопольдовны были лишь только вторичные признаки беременности.

Мало того, в будущем точно доказано, что сила убеждения может сыграть большую роль даже в физическом самочувствии человека. И если настолько сильно, прямо до скрежета зубов, чуть ли не до лишения ума, Анна Леопольдовна хотела забеременеть, то почему бы ей не убедить себя. С ней нужно будет очень плотно и откровенно поговорить. У нас был лишь раз и… Пока не до арифметики.

Но что-то я пошёл совершенно не в ту плоскость. Не хватало мне ещё думать о том, что я могу быть отцом русского императора. Императора же?

Пока скакал во дворец, я успел поблагодарить Бога и за то, что направляет меня, и за то, что без его участия вот так уже второй раз прибываю, когда происходят роды… Не будь я человеком, убеждённым, что всё объясняется законами природы, а не Божьими, так поверил бы и в божественное провидение. А так… Но ведь никто не запрещает мне обратиться к Богу и поблагодарить Его, даже если и некому слушать слова благодарности.

— Господин поручик, вы бы ушли. Коли его высокопревосходительство пройти хочет, то он пройдёт, — решительно за моей спиной сказал Кашин.

— Если меня уволят из Преображенского полка, то буду надеяться на вашу протекцию, ваше высокопревосходительство, — сказал офицер, отстраняясь и приказывая солдатам отойти в сторону от двери.

Я ничего не ответил. Правда, наглость мне даже понравилась. Не люблю возле себя держать забитых и скованных людей. От них можно ожидать какой-то подлости. Яркий пример тому — Данилов.