— Куда ты? А как же взять тебя! Научил плавать на свою голову! — усмехнулся я и пошёл следом за любимой женщиной.

А ещё — за матерью двух моих деток. А вернее… уже и трёх: младшенький, Алексей Александрович, тоже родился. Но сейчас дети с тётей. Свою сестрицу я всё-таки удачно выдал замуж — по крайней мере, и через неё тоже наша семья цепляется за высший свет.

Петр Борисович Шереметев — это мой нынче родственник через жену. Он проходит службу в Крыму, тут же, в Севастополе и моя сестра поселилась. Пусть набирается опытом. Тут и военная служба для майора Шереметева и получает опыт администрирования. По моей просьбе с ним лично занимается Артемий Петрович Волынский, может быть, — самый опытный управленец в Российской империи. Или даже один из лучших в мире.

А Шереметевы — род не просто сильный. Земли и крестьян у них может быть, если сюда приплюсовать поместья моего отца, приданное, что я дал за сестрой, мои земли… Так что мы теперь в коллаборации с Шереметевыми — самые крупные землепользователи.

Остается только проследить, чтобы Петр Борисович не вляпался в интрижку с крепостной, как это было в иной реальности. Хотя… с моей сестрой? С этой егозой и красоткой? Ха! Моя сестра, Матрона Лукитична Шереметева — третья по красоте женщина России, после моей жены и нашей мамы.

— Да стой, егоза! И не догонишь тебя! — крикнул я вслед уходящей всё дальше в море жене.

Вот же… А ведь сейчас охранники могут её увидеть. Говорил же: обнажёнными мы можем лежать лишь только в той небольшой пещерке — или рядом с ней. А выход в море уже контролируют телохранители.

А пусть смотрят. К этому нужно привыкнуть: жизнь моя теперь почти полностью — достояние общественности. Не удивлюсь, если кто-нибудь из акул пера, вроде Тредиаковского, будет рыскать возле Севастополя, чтобы найти сенсацию или хотя бы описать, как канцлер Российской империи отдыхает в Крыму. И что запишет? Канцлер Норов супружничал жену в море? Так пусть завидуют! Хуже, если бы не жену, а еще хуже, если бы не Норов. Но я уверен в верности Юли.

Правда, отдыхом трудно назвать мероприятия, связанные с подведением итогов первого четырёхлетнего плана развития Новороссии. Мероприятия — масштабные, и мне приходится работать, потому что даже присутствие на приёме — это не отдых. Это то, что у меня прописано в функциональных обязанностях, в непременном дополнении к трудовому договору.

Да! Вот такая блажь. Трудовые договоры, конечно же, в этом мире ещё не особо нужны. Но я решил: служащие должны заключать трудовой договор и расписываться под тем функционалом, который обязаны исполнять на той или иной должности. По крайней мере, это должно хоть немного дисциплинировать. А ещё — приводит к тому, что к своей работе люди начинают относиться чуть более ответственно.

И чтобы в этом отношении не выделяться, показывать примером, со мной тоже был заключён трудовой договор — на максимальные пять лет. Вот как: через три года истекает срок моих полномочий. Правда, ничто не помешает мне самому же себе подписать ещё один договор — ещё на пять лет. Но это уже другая история. Ведь все формальности я соблюдаю.

И всё-таки я её догнал. Да и Юлиана не слишком старалась убежать. Я схватил любимую за талию — она резко развернулась, обвила меня руками, подпрыгнула и повисла на мне, заключив ноги замком на пояснице.

— Ну вот… Теперь ты мой, а я твоя. Только покажи своими жестами, чтобы вон те двое на горе не глазели на нас, — прижимаясь ко мне всем телом и тяжело, томно дыша, сказала Юля.

Я махнул рукой, показывая два пальца. И как она увидела? Я бы, не зная, мог и не заметить, что на горе сидит пара метких стрелков. Или оптик дала отблеск?

А потом я крепче прижал жену к себе. И только-только начал движения… как поскользнулся, и мы плюхнулись в воду.

А потом счастливо и заливисто смеялись, брызгая друг друга водой и подпрыгивая на волнах. После я взял Юлю на руки и отнёс в наше скромное местечко, где мы либо загорали, либо разговаривали в небольшой пещере, спасаясь от прямых и не всегда милостивых солнечных лучей.

И вот здесь я уже не поскользнулся. А телохранители… пускай слушают те сладострастные стоны, что выдаёт моя жена. Пусть завидуют. Тем более впереди у меня новая смена телохранителей, а этих я буду отпускать на землю, ставить старшинами над поселенческими общинами. Своих жен уже мять будут. Ведь завидные женихи получались.

Я отпускал каждого с пятьсот рублей на кармане. А это все еще серьезные деньги. Это дом, две коровы, две лошади, двадцать десятин земли и еще… Непременно каждому поселенцу в любой локации Новороссии в подарок от наместничества хороший набор инструментов: двуручная пила, ножовка, два топора, две косы, лопаты… плуг с отвалом. Так что уходить на поселение конкретно в Новороссии — очень выгодно.

В ходе первой «пятилетки» развития Новороссии нами было привлечено больше двухсот пятидесяти тысяч семей. Это было не просто сложно — это было колоссально сложно: взять и расселить их всех, дать им в должной мере инструменты, материалы. Даже просто расчертить землю и выдать каждой семье по двадцать или двадцать пять десятин — в зависимости от количества членов семьи, — и этот процесс требовал колоссальных напряжений сил, привлечения людей даже из Петербурга.

Но, судя по всему, мы всё-таки справились — не без погрешностей, не без сложностей, не без авралов. Ну а когда у русских получалось делать всё строго согласно планированию? То-то. Никто не отменял, что русские долго запрягают, а потом быстро едут — и совсем не смотрят по сторонам. Так что когда я приезжал, процессы ускорялись. Когда я уезжал, но оставлял при этом своих людей, процессы несколько замедлялись. Но не прекращались. А постепенно, но неуклонно набирал свой политический вес Волынский.

И да, не обходилось без восстаний и различных форм сопротивления. Даже что-то вроде партизанского движения начало развиваться. Вот только без поддержки извне партизаны сдувались. Достаточно было взять под контроль все окрестные деревни, выяснить родственников «партизан», отправить их в Сибирь или в Америку, как все сдувались.

Но постепенно многие татары входили систему экономических отношений и успокаивались, тем более, что их-то по сути, и никто не притеснял. Меня даже упрекали, что, дескать, скрытый татарин и вообще магометянин. Один раз чуть было не показал государыне, хотя она и просила, свое мужское достояние, не обрезан ли. Или Лиза просто хотела…

После очередного акта любви мы, измотанные и уставшие, лежали и смотрели в небо. Мирно проплывали фигурные облака. Мы с женой держались за руки и молчали. С родным, близким, любимым человеком хорошо даже молчать — вот так лежать и гнать всякие мысли из головы.

— А когда в следующий раз удастся нам вот так отдыхать? — с печалью в голосе сказала Юля.

— Думаю, что не скоро. В этом ты права. Но грустить не вижу смысла.

— Ты лично сам отправишься на войну? — спрашивала Юля, и в её тоне я отчётливо слышал умоляющие нотки.

Вот только она знает: если я принял решение, то мы можем лишь поссориться, если она начнёт настаивать, чтобы я не ехал. Да и не делаю я слишком уж опрометчивых действий. Но на этой войне мне придется побывать. Нужно оценить действия противников и понять, как с этим эффективно работать.

— Война ещё не началась. А когда начнётся — мне придётся ехать самому. Сразу Миниха выдернуть из Волго-Донского проекта канала я не смогу. Там осталось самое сложное — устройство дамб, так как перепады высот серьезные. Без инженерного гения Миниха никак. Да и он весь в проекте. Ласси добивает персов — его тоже не выдерну. Так что я остаюсь единственным фельдмаршалом, кроме этих двоих старичков. Тем более ты сама знаешь, что Пётр Петрович Ласси то и дело мается сердцем. А это опасно. Война сулит много переживаний, большую нагрузку на сердце. А если армия окажется без командующего в самый критический момент? Так что, может, ему стоит всё-таки по здоровью возвращаться из Персии и возглавлять отдел военного образования при Министерстве просвещения и культуры?