— Ты готов? — спросил я Кашина.

— Так точно! — залихватски отвечал он.

— Отвернись только, а то ты своим бледным ликом смутишь турку, — сказал я.

Нет, турки не должны до поры до времени вообще понять, что это русские корабли идут к Измаилу. Так что многих солдат пришлось прятать под тентами, выставляя на обозрение противнику тех немногих, которые могли бы внешне быть похожими на османов.

С брига, который шёл следом за нами и также под турецким флагом, показывали, что они готовы к столкновению и коронады заряжены по оба борта.

Что ж… В морском бою я участвовал, на земле дрался уже много раз. А вот на реке ещё не пришлось. Пора закрыть и этот гештальт. А лучше, конечно, чтобы дрались следующие за мной галеры, а мы всё-таки устремились к Измаилу. Иначе подвиг четырех сотен русских солдат под командованием моего адъютанта будет зазря совершён.

— Вижу турецкие галеры! — прокричал вперёдсмотрящий, да и все увидели, как из-за очередного поворота реки, в близости, ближе чем в полверсты, выплывают турецкие корабли.

Турки могли даже услышать слова русского вперёдсмотрящего. Впрочем, не так этот уже и важно. Было видно почти сразу, что турецкие галеры расходиться бортами не желали. Алексис принял чуть ближе к левому берегу, показывая тем самым, что готов пропустить турку. Но и они взяли правее, ходя река в этом месте была весьма широка и пять галер разошлись бы без особого труда.

— Может кто важный на корабле стоит? — высказал версию Алексис.

Весьма вероятно. И этот важный решил показать себя. Как же мимо проплыть такого количества союзных галер и парусников? Каждый важный чиновник непременно должен проявить любопытство и прознать, что же тут происходит и почему вне графика судоходства по реке отправлен большой груз в Измаил.

Ранее, чем предполагалось, операция входила в острую фазу. Но это не означает, что мы уже проиграли, это означает, что русская партия в этой игре может оказаться чуть более затянутой. Ну и трудозатратной.

— Приготовиться всем, проверить заряды, распределить цели и не стрелять в одного турка многим! Спрятавшимся воинам по свистку принять боевое положение! — приказывал я, и казалось, что отнюдь не голубые воды Дуная, а тёмно-серые отражали мои слова, и они разносились по всей реке.

Есть у меня такое чёткое убеждение, что русская речь на этой реке теперь станет постоянным явлением.

— Алексис, определишь ту точку, когда турки уже не смогут совершить никакого манёвра и будут вынуждены дальше идти тем же курсом! — обратился я к греческому капитану.

— Сделаю! — с предельно серьезным видом отвечал грек.

А его потрясывает. Боится. И молодец, так как страх не мешает выполнять боевую задачу.

Время словно замедлялось, становилось тягучим. Я смотрел в сторону приближающихся турецких галер, примерно прикидывая, какое расстояние уже смогли преодолеть стрелки и пехотинцы, которые по земле устремились к Измаилу.

Прошло полчаса. Это значит, что максимум, на что я могу рассчитывать, — отряд на полпути до крепости.

Контрабандисты‑армяне не так давно посещали Измаил, а потом умудрившиеся прибыть в Хаджибей для других торговых операций стали для нас одним из источников информации. Я даже по их словам больше зарисовывал контуры крепости, на карте определяя направления ударов. Времени на рекогносцировку у нас не будет. Или действуем молниеносно и при этом имеем шансы взять Измаил. Или же и не стоило все это начинать.

Я даже контрабанду поощряю — оказаться без торговли для Крыма будет очень сложно. Тем более, что контрабандисты — уникальный источник информации. Я теперь немало знаю и об настроениях в Османской империи, и о том, как выглядят пляжи Стамбула и его порты. Пригодится… Надеюсь…

Измаил же — это перевалочный пункт… Поэтому не столько в самой крепости, сколько за её пределами — немалое количество шатров. Подразделения стоят рядом с Измаилом, но не внутри него.

Само собой разумеется, что гарнизон Измаила, как только услышит выстрелы, начнёт суетиться на реке. И при этом вряд ли будут закрывать ворота: в такой небольшой крепости, где должно быть собрано немалое количество солдат и обозников, просто негде размещать людей. И на это тоже наш расчет.

Конечно, сведения более чем двухнедельной давности, и весьма возможно, что‑то изменилось. Но приходится оперировать именно этой информацией.

— Всё, командир, — подражая моим бойцам и называя меня командиром, обратился Домионис. — Больше они свернуть никуда не смогут. Иначе рискуют взять такой крен, что и завалиться на бок.

Я взглянул на ближайшую к нам турецкую галеру. Не увидел, чтобы там суетились или готовились к абордажному бою. Несколько турецких офицеров, а также десяток солдат смотрели в нашу сторону — скорее с любопытством, или даже с ленцой, чем с тревогой. Мол, сейчас наш господин будет вот этих нагибать. А мы послушаем.

Посмотрел я и назад: сразу за нами шёл бриг. Я опасался, что турки почуют неладное скорее из‑за этого парусника, чем из‑за галеры, на которой я нахожусь. Но, видимо, трофей, взятый нами в Кочубее, — вполне распространённое парусное судно в турецком флоте.

— Свисток! Стрелкам — пали! — прокричал я приказ.

Тут же чехлы, под которыми прятались бойцы, отвернулись в сторону. Воины поднимались и сразу же проверяли своё оружие — может, пуля выпала, пока они лежали и корабль слегка укачивало. Между тем стрелки уже изготовились и выцеливали свои жертвы.

— Бах‑бах‑бах! — зазвучали выстрелы.

— Твою Богу душу мать! — выругался Кашин.

Он так тщательно целился в оптический прицел своей винтовки, и в итоге, одновременно с тем как выжимал спусковой крючок, прогремели рядом выстрелы — рука Ивана дрогнула. Пуля ушла в небо.

Мой соратник, почти что Санчо Панса при Дон Кихоте, стал быстро перезаряжать свою винтовку.

Между тем корабли сближались. Я не давал команды, чтобы наши гребцы ускорились. Зачем? Вполне достаточно: они до нас пока ещё достать не могут, а мы их расстреливаем. Абордаж — это слишком непредсказуемое мероприятие. Да и обязательно с жертвами с нашей стороны. А мне такого не нужно. Кроме того, ведь есть бриг, который и нужен для того, чтобы одним залпом уничтожить вражескую галеру.

— Алексис, ещё левее можем дать, не сев на мель? — спросил я.

— Сто пятьдесят шагов! Больше нет, попадем в ловушку и останемся без маневра! — выкрикнул капитан, находящийся не так уж далеко от меня — буквально в пяти метрах.

Но стрельба продолжалась, наша галера погружалась в облако из сгоревшего пороха. В ушах звенело. Как бы не легкая форма контузии случилась. Но я услышал Дамиониса и принял решение.

— Делай! — скомандовал я.

Первая турецкая галера точно пройдёт по левому борту брига — а значит, попадёт под уничтожающий удар коронад. Это дьявольское оружие сметёт с палубы каждого.

Конечно, в этом случае будет жалко рабов, но, может, кто‑то из них и выживет: пушки всё‑таки будут наставлены на палубу, а гребцы находятся под ней. Вот только если стальные картечины ударят, то могут насквозь прошить такую галеру, как у турок.

Мы продолжали стрелять. Стрелки прежде всего вышибали турецких офицеров или тех солдат, кто изловчился и уже наставил в нашу сторону свой французский карабин или массивное турецкое ружьё. И таких было немного.

Турки считали, что они у себя дома, что не обязательно держать оружие заряженным. Теперь это стоило им времени: перезарядка одного французского карабина занимает примерно полминуты — если только солдат не настолько отлично обучен, что справляется чуть быстрее. А время в бою — это часто и жизнь, ее потеря, или сохранение.

И вот за эти полминуты мои бойцы могут сделать полтора выстрела. И это из штуцера, у которого рассеивание пули почти отсутствует, а пробивная способность куда выше, чем у простого гладкоствольного ружья.

— Фальконеты готовь! Гребцам ускориться! — кричал я и мои приказы дублировались, чтобы быть услышанными.

Алексис дал несколько левее и мы проходили турок. А они не успели отреагировать на наш маневр. Или там уже некому реагировать?