Станах пытался вздохнуть — и не мог. Воздуха в нем не было совсем, как если бы заклинание одноглазого мага высосало его из легких кузнеца полностью.

"Они смогли победить даже Музыканта, — подумал Станах. — Вот она, тейварская магия".

Мысль о Музыканте напомнила ему о привязанной к поясу флейте. Музыкант пользовался флейтой для некоторых заклинаний, флейта сама обладала магическими свойствами, но все это было сейчас бесполезно для Станаха — ведь он не знал искусства магии. Он только знал, что в руках Серого Вестника флейта станет могущественным инструментом. Если тейварец станет рассматривать флейту, он, конечно же, поймет, как ею пользоваться. Станах незаметно отцепил флейту и отбросил ее в сторону, на щебенку.

Агус снова поднял руки. Он сказал всего три слова, только три, но это были слова переносящего заклинания.

Затем Агус наклонился, коснулся головы Станаха и улыбнулся ему, глядя прямо в глаза.

Схваченный вихрем переносящего заклинания, Станах почувствовал, что из его тела словно бы уходит тяжесть, а вместе с нею и жизнь, почувствовал, как уносит его куда-то неведомая ему сила.

Лавим уселся на высящийся рядом с тропой валун. На коленях у него лежал хупак, между ног он поставил большую кожаную сумку, набитую разными камнями. Он рассматривал камни один за другим, столь же внимательно, как лучник осматривает стрелы перед боем. Он взял в руки красно-коричневый, с крапинками желтого пирита и белого кальцита, камень и показал его Кельде.

— Этим камнем, — сказал он гордо, — я убил гоблина за сотню шагов. Кельда взглянула на него с явным сомнением:

— Неужели за сотню, Лавим?

Кендер кивнул и небрежно добавил:

— А может быть, и за сто десять. У меня не было времени считать шаги, ты же понимаешь.

— Но ведь ты подобрал камень вновь, после того как убил гоблина?

— О да. Это хороший камень, счастливый камень. Он у меня уже давно. Он когда-то принадлежал моему отцу, а еще раньше — его отцу.

Кельда постаралась скрыть улыбку.

— Что-то вроде фамильной реликвии, да?

Лавим сунул камень обратно в сумку.

— Фамильная реликвия? Это ты хорошо сказала!

Кендеры, из поколения в поколение передающие камень?! Просто абсурд! Кельда, пряча улыбку, закрыла лицо руками, но Лавим все же увидел ее смеющиеся глаза.

— Что я сказал таково смешного, Кельда?

— О нет, Лавим, я вовсе не смеюсь, правда-правда. Я просто улыбаюсь. Ведь это так приятно, когда у тебя есть какая-то вещь, напоминающая тебе о твоем отце и деде…

Кельда подтянула ноги к груди и положила подбородок на колени. Она глядела на кендера, а тот продолжал рассматривать свое "вооружение". Его белая длинная коса под солнечными лучами светилась серебром. На загоревшем коричневом лице зеленые глаза светились так, как светятся на солнце весенние листья.

— А вот у меня ничего не осталось на память о семье — ну хотя бы какого-нибудь счастливого камня.

Лавим поднял голову.

— О, таких камней полным-полно в Кхаре. Ты там никогда не была? Это — моя родина. Это — прекрасная страна: все горы да холмы. И несколько совершенно удивительных долин. Когда-нибудь ты должна обязательно все это увидеть, Кельда. Мне давно уже хочется туда вернуться, но со мной вечно что-нибудь да происходит, всегда какая-нибудь история да приключится, ну как с этим Мечом Бури, например, хотя я толком так и не могу уяснить, — что это такое. И ты, Кельда, ведь не всегда была барменшей, так? Ты жила на ферме со своей семьей, правильно? Прежде чем дракон… ух, гадина!.. ну в общем, прежде ты в баре не работала, верно? Так вот, если тебе нравится природа, ты полюбишь долины Кхара. И я буду счастлив показать их тебе. А я уже скоро пойду туда, сразу после того, как мы отнесем Меч Бури в Торбардин. — Он помолчал. — Скажи, как ты думаешь, может, твой приятель Хаук тоже захочет пойти в Кхар?

Кельда взглянула на слепящий солнечный блик пляшущий на камне.

— Почему он должен захотеть идти в Кхар?

— Ну если захочешь ты, захочет и он. Наверное, он уже знает, что ты идешь в Торбардин спасать его, и он, я думаю, должен быть благодарен тебе за это. Неужели они держат его в тюрьме? Или даже в темнице? Ведь в тюрьму, мне кажется, сажают ненадолго. Пищу там дают плохую. А темницы? Мне они совсем не нравятся. Пища не такая плохая, как в тюрьме, но ты ее получаешь не так уж и часто. Те, кто тебя туда сажают, стараются вообще забыть о твоем существовании. Ты знаешь, Торбардин действительно очень велик. Там не один город, а целых шесть. Они все как-то связаны между собой — мостами, что ли. И все они построены внутри горы. Можешь себе представить? Там даже сады есть. Не знала? Но если все это внутри горы, то откуда там солнечный свет? А дождь? Дождь-то откуда берется? Конечно, гномы, я думаю, способны обеспечить свои сады водой, но ведь это просто адская работа! И даже если они способны это сделать — я имею в виду, обеспечить свои сады водой, — то все равно остается проблема солнечного света уж его-то не принесешь в кадушке…

Лавим болтал без умолку, перескакивая с одной темы на другую. Кельда слушала его в пол-уха, думала о тюрьмах и темницах и не могла понять, каким образом Хаук сумеет узнать, что кто-то спешит ему на помощь?!.

"Но он должен знать, — думала она. — Он должен знать, что Тьорл его ищет". Она погладила рукой ножны Королевского Меча. Он, Хаук, конечно же, знает, что его освобождение зависит от этого Меча.

— …И разумеется, если понесешь солнечный свет в кадушке, она должна быть очень плотно закрыта, разве не так?

"Если Хаук жив, он знает, что его ищут, — думала Кельда. — Но жив ли он?" Она вспомнила о маге, о пирамиде на поляне и о Станахе Она закрыла глаза и уткнулась лбом в поднятые колени.

Она попыталась услышать голос Хаука. Ей казалось, что, если она еще может слышать голос Хаука, значит, он жив. Если она еще видит его глаза, то он должен быть живым.

Кельда мысленно стала восстанавливать те мгновения, когда Хаук, такой вежливый и добрый, говорил с ней, она уже не помнила о том, что в действительности она тогда его испугалась.

— …И им, конечно, необходимы непрозрачные кадушки, может быть, покрытые свинцом или чем-то вроде того, чтобы свет не просачивался из них. Хмммм. Я буду весьма удивлен, если они все это учли.

Кельда погладила ножны Меча. Королевского Меча, как называл его Станах. А для Кельды этот меч всегда будет мечом человека, который рискнул ее жизнью ради игры, а затем играл своей жизнью ради ее жизни.

Неожиданно зашуршали кусты; Лавим быстро сгреб разложенные на валуне камни и ссыпал их в сумку. Кельда оглянулась и увидела стоящего позади нее Тьорла. Она хотела было подняться на ноги, но эльф жестом остановил ее.

— Мы останемся пока здесь. А ты, Лавим, пойди и найди Станаха. Кендер пристроил за спиной свой хупак.

— Конечно, Тьорл. А что там?

— Да вроде ничего. Иди и найди Станаха. Только смотри не заблудись. Очень прошу тебя об этом.

Радостно улыбаясь, встряхивая на ходу свою сумку, кендер пошел по тропе к реке.

— Когда я подходил, слышал: он тут что-то рассказывал, — сказал Тьорл. — а о чем, если не секрет?

Кельда улыбнулась:

— О Торбардине и о солнечном свете в покрытых свинцом кадушках.

— Солнечный свет в кадушках?… — У Тьорла просто отвисла челюсть.

— Для чего?

— Для садов. Он говорит, в Торбардине очень много садов. И еще он говорил, что Торбардин — это не один город, а несколько городов. Это правда?

Эльф пожал плечами:

— Не знаю. Города внутри горы? Просто не представляю, как это может быть! А ты ведь сама знаешь, чего стоит болтовня кендеров.

Тьорл провел пальцем по тетиве лука. Кельда, помолчав, спросила:

— А где Станах?

— Там, на тропе. Пошел на разведку.

— Наверное, нам тоже надо пойти за ним?

Тьорл прислушался. Он ничего не услышал, кроме шума ветра в ветвях деревьев, но на всякий случай внимательно осмотрелся.