Не женщиной была она, не из племени смертных, —
Породил ее род могучих Драконов.
Потемнело небо над Хумой, качнулись луны,
Краткая жизнь травы казалась насмешкой над человеческим родом,
Меркнул свет над ощетинившейся Горой.
Но Женщина воззвала к Паладайну,
Воззвала к его мудрости, испрашивая ответа,
Желая отрешиться от Вечности
И серебряными руками взрастить рощу надежды.
Молился с нею и Хума. И вот вернулся Олень,
И на восток,
Пустынными полями, обращенными в золу,
Сквозь кровь и пожарища — ибо здесь промчались драконы —
Зашагал Хума, влекомый мечтой о Серебряной Драконице,
Ведомый Оленем, скачущим впереди.
И наконец в Храме
У самых пределов востока,
Там, где обрывался восток,
Ему предстал Паладайн в сиянии славы, в звездном венце.
И дал Хуме выбор — тягчайший из всех возможных,
Ибо знал Паладайн, что сердце рождает мечты,
Способные бросить нас за ускользающим светом,
В погоню за невозможным.
Вернувшись с невестой к людям,
Под родные тростниковые крыши,
Хума отказывался от тайны Копья.
И оставлял мир во власти драконов.
Взяв же Копье,
Избавит он мир от насилья и смерти —
И потеряет любовь.
Тяжкий выбор! И вспомнилось Хуме,
Как его баюкала Чаща, навевая мысли о вечном,
Как солнце ограждало его от беды.
А теперь черная луна кружила в небе над Кринном,
Высасывая жизнь из рощ, из Горы,
Из покинутых деревень.
Выбор его был подобен жаркой боли в ладони,
Что мерещится человеку, лишенному руки.
И она пришла к нему в ореоле сияющих слез,
И он увидел во сне, как рушится и воскресает мир,
Отраженный в гранях Копья.
В ее прощании были гибель и возрождение,
И напряжение сердца разорвало круг горизонта.
Хума принял Копье, и продолжилась история мира.
Бледный жар метнула его занесенная длань.
Три луны и солнце вместе выплыли в небо,
Ожидая чудес.
Хума устремился на запад, к Башне Верховного Жреца,
И Серебряная Драконица мчала его на крыльях.
Плыла под ними обугленная земля,
Где лишь мертвые шептали имя драконов,
А люди в Башне, окруженные крылатым врагом,
Криками умирающих и ревом хищного ветра,
Ждали последнего мига тишины,
Когда изменяют потрясенные чувства
И разум погружается в черноту.
Но далекий рог Хумы
Отразился эхом от бастионов.
И соламнийцы подняли взгляды
К пределам восточного неба, и даже драконы
Взвились повыше, предчувствуя
Какую-то ужасную перемену.
И в шуме их крыл, из сердца пустоты, в плаще мрака
Матерь Ночи слетела на землю, в солнечный свет,
И небо рассыпалось тьмою и серебром.
Лежал на земле Хума. И рядом с ним — женщина.
Изорвалось ее серебро, и трепет весны
Ушел из зелени глаз. Но имя свое
Успела она прошептать, когда Владычица Тьмы
Зависла в небе над Хумой.
Видели люди, смотревшие с бастионов,
Как тени играли на крыльях Матери Ночи,
Лишенных цвета:
Камышовая крыша, уголок лесной чащи
И серебро, облитое кровью.
И тьма, непроглядная до того,
Что глазу чудилось сияние.
Ни воздуха не было в ней, ни тени, ни света.
И Хума ударил Копьем,
В последний раз ударил Копьем
Прямо в чудовищную пустоту.
И соскользнул в сладостное забвение смерти,
В сияние вечного света.
Так Копьем, помноженным на узы братства
Готовых идти вперед до последнего вздоха,
Изгнал он драконов обратно в ничто, в никуда.
Тишина разлилась над страной, поющая тишина.
Земля дышала свободой, земля сияющих красок,
Овеянная светлыми ветрами.
А Рыцари упокоили Хуму, и с ним Копье,
В той самой рощице на ладонях Горы.
Когда же туда пришли поклониться паломники, то узрели,
Что Копье, и броня, и сам Победитель Драконов
Сокрылись от людских глаз.
Но в полнолуние,
Когда двойной сеет алой и серебряной лун обливает хребты,
В небе вновь бродят Женщина и Мужчина,
Мерцающие серебром и сталью, сталью и серебром —
Над тростниковыми крышами,
Над кормилицами-деревнями.
Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен
Драконы подземелий
Песнь Караса
Три печали, три горькие думы снедали тех, кто жил в Торбардине,
В тьме за Дерготом, где властвовали людоеды.
Дума первая — та была о свете, погасшем во мраке,
В королевстве подземном, о свете дневном, погибшем.
А вторая печаль была о Деркине — гномьем тане:
Он под гнетом отчаяния удалился
В башню Славы, мрачную башню Славы.
Ну а третья печаль была о гибнущем мире,
Изнемогшем от ран, — о мире, подбитом, как птица,
В глубинах черных вод.
В сердце гор, где волны катят черные воды,
Под покровом камня, в доме подземном.
И явился Карас средь нас, Королей Опора,
Длань на Молоте, грозная мощь хиларов.
Под могильной плитой из золота и граната
Успокоил трех сыновей Деркина-тана.
Потемнела самая тьма в глазах у гномьего тана,
И пришли убийцы коварные в подземелья,
Изготовившись нож вонзить в беззащитные спины.
Поклонились Карасу негодяи дарами,
Принесли каменья и злато, прося поддержки.
Захотели ползучие змеи союза с героем,
Под покровом камня, в доме подземном.
Твердый сердцем, как скалы, посулов Карас не слушал,
Он отринул соблазны, сомнения, зло, интриги,
Он упорно шел стезею добра и чести:
В грязь предательства имя героя не пало.
Он вернулся в подлунный мир, не поддавшись на лесть и подкуп,
Он поклялся, что Молот вернется в годину бедствий,
Возвратится в чертог подгорный, под своды камня.
