— Я и так нарушил верность своему народу, показав его тебе, Полуэльф, и уж мне вовсе не по душе разбалтывать тайны людям.

Рассердившись, он ушел прочь, оставив Таниса ломать голову над этой трудной задачей. Наконец Полуэльф взял топор и положил его острием к камню. Юноша надеялся, что вождь Кви-шу вспомнит совет гнома захватить топоры, а догадается ли он, что таким образом можно в случае преследования завалить дорогу, — это был уже другой вопрос.

Он обнаружил Флинта удобно устроившимся между камнями и жующим кусок вяленой оленины.

— Я тут думал над твоими словами насчет верности своему народу. Знаешь, если бы все мы считали себя одним народом, мир от этого стал бы только лучше.

— Чего ты там ворчишь, Полуэльф? — спросил Флинт.

— Говорю, что это стыд и позор — не доверять друг другу.

— Если бы мы все друг другу верили, то превратились бы в кендеров. Как тебе такая перспектива? Я собираюсь спать, ты сторожишь первым.

Старик закончил ужин, завернулся в одеяло и улегся на спину между валунами.

Танис прижался к отвесной стене и, то и дело ерзая на твердых камнях, принялся смотреть на звезды.

— Если из долины нет иного пути, как Рейстлин доберется до Черепа? — спросил он.

— Перелетит на помеле, — пробормотал Флинт, зевая. Он вытащил камешек из-под лопатки, закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул.

— Здесь я чувствую себя как дома, — сказал он, складывая на груди руки.

Скоро он уже храпел.

Рейстлин, Карамон и Стурм продолжали свой путь по долине, весь день они шагали без отдыха. Рейстлина, казалось, переполняла сверхъестественная энергия, не дававшая ему передохнуть и гнавшая дальше и дальше. Карамон неоднократно повторял, что необходимо сделать привал, но только попусту сотрясал воздух. Рейстлин присаживался лишь на несколько минут, снова поднимался и продолжал неустанно двигаться вперед, то и дело поглядывая на солнце, уже начинавшее клониться к закату. «Закат» — это было единственное слово, которое он твердил на ходу.

Наконец они добрались до края леса. Перед ними простиралась поросшая травой равнина. Тропинка, петлявшая между деревьев, кончилась, и все же Рейстлин устремился вперед по припорошенной снегом траве. Он шел опустив голову, тяжело опираясь на свой посох. Он не смотрел ни вправо, ни влево, вперив взгляд в землю так, словно вся его воля была направлена на то, чтобы сделать следующий шаг. Руку он судорожно прижимал к груди, воздух с хрипом вырывался из легких.

Стурм решил, что маг вот-вот скончается. Но он сознавал бесполезность своих увещеваний: любая попытка убедить Рейстлина передохнуть будет встречена лишь злобным взглядом и язвительными словами.

— Сдается мне, твой брат на пороге гибели, — шепотом предупредил Карамона Стурм.

— Знаю, — встревожено ответил тот. — Но он не остановится, я пытался с ним говорить. Рейст словно рассудок потерял.

— К чему такая поспешность, ведь впереди нас ждет лишь каменная стена!

Луга без всяких признаков дорог простирались мили на две и резко обрывались, заканчиваясь почти отвесной скалой.

— Едва мы выйдем из-под деревьев на открытое место, нас заметит и слепой овражный гном.

Дюжий воин кивком выразил свое согласие с этим замечанием, но продолжал упорно идти вперед.

— Все это не внушает мне добрых чувств, Карамон, — продолжал Стурм. — Сдается, здесь кроется нечто странное. — Он хотел сказать «темное», но в последний момент передумал, боясь расстроить Карамона, который только снова кивнул на ходу.

Стурм тяжело вздохнул. Глядя вслед близнецам, он покачал головой.

«Ежели Рейстлин пожелает, чтобы брат ринулся за ним в самую Бездну, то он сделает это, не усомнившись ни на секунду, — подумал он. — Подобная верность может вызывать восхищение, но и она не должна быть слепой».

Карамон оглянулся через плечо:

— Ты идешь, Стурм?

Стурм поправил свою поклажу и двинулся вслед за ними. Преданность другу была для рыцаря превыше всего.

На закате, когда и Флинт с Танисом уже устроились на ночлег у горной вершины, Стурм, Карамон и Рейстлин после целого дня пути увидели впереди гладкую стену.

И Карамон, и Стурм ясно сознавали, что путешествие на юг по заснеженной равнине ведет в тупик. Лучи заходящего солнца осветили горный склон. Карамон вначале решил, что им придется взбираться наверх, но это было совершенно нереально, стена оказалась гладкой и лишь чуть выпуклой, словно бок котелка. Она вздымалась так высоко, что самые мощные осадные башни не достали бы и до половины. Не было в ней ни углублений, ни трещин, и все же Рейстлин упрямо продолжал идти вперед.

Богатырь упорно молчал, не желая ни в чем противоречить брату. Стурм тоже ничего не говорил вслух, но не переставал ворчать себе в усы. Карамон слышал бормотание рыцаря, который плелся позади. Воитель сознавал, что друг злится на него. Стурм считал, что Карамон должен положить этому конец и заставить Рейстлина повернуть назад, а не делает этого только потому, что боится своего братца.

Рыцарь был прав только наполовину. Карамон и правда страшился разгневать Рейстлина, но он, не раздумывая, остановил бы брата, если бы тот намеревался совершить какое-либо зло или подвергнуть себя опасности. Ни язвительные реплики, ни уничижительные замечания его не путали. Но в данный момент Карамон вовсе не был уверен, что это тот самый случай. Рейстлин, безусловно, вел себя странно, но у него явно имелась некая цель. Дюжий воин всегда уважительно относился к решениям брата.

«Если Рейстлин ошибся и мы зря проделали весь этот путь, — размышлял Карамон, — Стурм, по крайней мере, сможет с удовлетворением сказать: „Я же вас предупреждал"».

Они продолжали идти по равнине, и колдун все ускорял шаг по мере того, как удлинялись вечерние тени. Наконец они подошли к основанию огромной серой стены.

Вокруг царила та особая тягостная тишина, которая опускается на землю с первым снегом. Небо было пустынным, как и раскинувшаяся вокруг равнина. Казалось, что они единственные живые существа во всем мире.

Рейстлин сбросил капюшон и, запрокинув голову, стал осматривать гору. Он удивленно заморгал, словно только что ее увидел и вовсе не понимал, как здесь очутился.

Его замешательство не укрылось от Стурма.

Рыцарь скинул поклажу, бряцание доспехов эхом отдалось от горных склонов и зазвенело у Карамона в ушах.

— Кажется мне, твой брат сам не знает, где он, — без обиняков сказал Стурм, — и что он тут делает. — Он оглянулся через плечо. — Скоро стемнеет. Мы можем раскинуть лагерь под спасительным кровом леса. Нам нужно трогаться в обратный путь сей же миг…

Соламниец умолк, ибо никто его не слушал. Рейстлин пошел вдоль горного склона, неотрывно глядя на серый камень, отливавший оранжевым в лучах заходящего солнца. Он сделал несколько шагов в одну сторону и, не найдя того, что искал, повернулся и направился в другую. Юный маг не сводил со стены глаз. Наконец он остановился. Смахнул налипший снег и улыбнулся.

— Вот оно, — произнес колдун.

Карамон подошел, чтобы посмотреть. Его брат расчистил знак, высеченный в камне примерно на высоте груди. Эта была руна, одна из букв магического алфавита. У Карамона все внутри похолодело. Ему хотелось спросить брата, откуда он знал, на протяжении всего пути по незнакомой, пустынной равнине, что выйдет точно к этому месту. Но он удержался, возможно, потому, что боялся услышать ответ.

— Что… что это значит? — спросил вместо этого богатырь. Подошел Стурм. Увидев знак, он мрачно возвестил:

— Зло — вот что это означает.

— Это не зло, это магия, — ответил Карамон, хотя понимал, что попусту сотрясает воздух. В сознании соламнийского рыцаря эти понятия были нераздельны.

Рейстлин ни на одного из них не обращал внимания. Длинные тонкие пальцы мага легонько и нежно дотронулись до руны.