Я шел прямо за Тарраном, и он ни разу не повернул не туда, ни разу не остановился дольше, чем на мгновение, выбирая правильное направление. Я отмечал, сколько прошло времени, считая факелы, так что, когда мы подошли к узкому туннелю, похожему на тот, который вел от винтовой дороги вдоль пропасти, прошел целый день. Этот туннель был намного длиннее первого, но такой же низкий. Когда мы вышли из него на широкий уступ, подобный галерее, окружающей главный королевский зал, мышцы спины и плеч у меня ломило из-за того, что приходилось постоянно нагибаться.

Здесь все пропахло драконом, сухим пыльным запахом рептилии, запахом извечной древности. Дыхание Таррана стало неровным и порывистым, как будто он сдерживал тошноту. Я посмотрел вверх, на светлую дыру в потолке. Серебряная и красная луны плыли по небу вместе, и их свет струился через отверстие. В лунном сиянии я увидел разбросанные по каменной галерее кости: огромные грудные клетки коров и лошадей, поменьше — кости оленей и лосей, череп медведя и еще, видимо, скелет минотавра — рогатый череп был больше, чем у любого быка, какого только можно встретить. Высохшая кровь окрасила уступ в цвет ржавчины, полосами стекая через край по стенам зала внизу. Сюда приносил Коготь свою ночную добычу. Здесь, на этом широком уступе дракон обедал. Под нами — на расстоянии почти в шестьдесят футов — находилось ложе чудовища, пустое, как и предполагал Тарран. Коготь охотился по ночам. Сверху — настолько высоко, что мне пришлось вытягивать шею, чтобы разглядеть, — зияла дыра, служившая ему выходом и входом.

— Это путь вниз, — едва слышно сказал гном. Он показал налево, и я, подняв факел, увидел в стене выемки, похожие на ступени. — Не очень удобная лестница. На некоторых ступенях придется делать шаг шире, чем на других. Но спуститься можно.

— Кто их построил?

— Коготь. Драконы, когда им это требуется, могут соединять дыхание и слюну так, что получается кислота. Тебе ведь это известно?

Но я раньше об этом не знал.

— Зачем ему здесь ступени?

— Узнаешь.

Больше Тарран ничего не сказал, всецело погрузившись в себя, так же как при нашей первой встрече в увитой розами беседке Цинары. Я натянул лук и перебросил его через плечо, убедился, что стрелы вынимаются легко, и обнажил меч. Это хорошее, прочное оружие всегда вселяло в меня бодрость. Но не на этот раз. Мои волосы поднялись дыбом, встопорщившись, как иголки, на руках и шее, когда я вошел вслед за Тарраном в логово дракона.

Я думал, что увидел безглазые черепа, разбросанные по полу, раньше Таррана. Может, это и так, но он знал, что они там есть.

Их было четыре — голые кости, принадлежавшие, судя по их размерам, гномам. Недоступные солнцу, ветру и дождю черепа так и не побелели — коричневые, старые, блестящие, с зияющим оскалом и широко раскрытыми глазницами. Один из черепов был прямо посередине расколот пополам, а три целых покрыты похожими на темное кружево трещинами.

— Роусон, — сказал Тарран, показывая на один из трех целых черепов. — А вот Вульф. А здесь Оран.

Он подошел и опустился на колени перед разбитым черепом, две части которого лежали в отдалении от остальных. Я поднял факел, а гном опустился на колени в самой середине темного пятна на полу, широкой растекшейся полосы цвета ржавчины. Здесь он лежал, истекая кровью, и умолял своих родичей бежать. Они этого не сделали. Один за другим они бросали дракону вызов из-за него, каждый раз попадаясь на приманку, пока все не погибли, а Тарран остался один в луже собственной крови среди покалеченных тел своих родичей. Их предсмертные крики снились ему в ночных кошмарах все двадцать лет.

Гном прикоснулся к разбитому черепу с такой нежностью, как будто это была живая плоть — осколки костей принадлежали его брату, а темное пятно на полу было их общей кровью.

— Их убили слишком жестоким способом, — сказал Тарран. Он поднялся на ноги и встал рядом со мной. — Злобным, жестоким способом.

Произнося эти слова, он не смотрел ни на кровавую отметку, ни на меня, проверяя, насколько легко ножи выходят из ножен. Удостоверившись, что при необходимости любой можно быстро выхватить, гном обнажил нож с рукоятью из драгоценных камней и оставил в руках:

— Ты готов, Райл?

Я ответил утвердительно, хотя во рту у меня пересохло.

— Потуши факел.

Я, желая сохранить как можно больше света, медлил.

— Давай же туши.

Я погасил огонь, и, когда мое зрение привыкло к темноте, оказалось, что здесь светлее, чем я предполагал. Через огромное отверстие в потолке косым столбом молочного цвета струился вниз звездный и лунный свет. И теперь, когда свет распределялся ровно, я увидел не только кровь и побуревшие черепа злосчастных родичей Таррана, но и сокровища дракона. Груда золота, серебра и драгоценных камней сверкала в полумраке подземелья, как гора залитых лунным светом радуг.

— Это прекрасный клад, — тихо сказал Тарран. — Неограненные самоцветы с Картайских гор, золотые ожерелья из Истара, кольца из Палантаса… чаши и блюда из башен магов, из рыцарских замков, со столов эльфийских владык Сильваноста. Вон тот меч, — указал он на источенный ржавчиной, затупленный временем клинок, эфес которого, украшенный крупным рубином, был явно выкован для маленькой руки, — принадлежал эльфийской королеве. Говорят, что она сама его отковала. Это было так давно, что сейчас ее имя почти забылось. Все это Коготь украл, чтобы скрыть от посторонних глаз одну-единственную вещь, которая ему дороже всех остальных.

Молитвенным шепотом я спросил:

— Что может быть для него дороже этих сокровищ?

— Я ее видел, — уклончиво ответил гном. Теперь, казалось, он грезит наяву. — Когда я лежал в качестве приманки, я увидел, что хранит дракон, что он пытается спрятать при каждом повороте, каждом взмахе крыльев.

Мы обошли кровавое пятно, обошли черепа. Тарран в лунном свете был белым, как привидение. Мы прошли мимо груды неограненных топазов, похожих на замерзший огонь, и в тени груды сокровищ нашли еще один череп. Это был череп дракона, и он заставил поблекнуть все остальные сокровища, которые хранил Коготь.

Череп был длиной с меня и еще половину меня, как и остальные, бурого цвета. Его зубы были позолочены, в глазницы, украшенные серебром, вставлены рубины размером с два моих кулака. Семь костяных позвонков, начало драконьего хребта, были обшиты серебром и обвешаны сетями из нитей тонкого золота, на которых покачивались бриллианты и голубые-преголубые сапфиры.

Я дотронулся до одной из сетей, и драгоценности тихо зазвенели, соприкоснувшись друг с другом.

— Тарран, что это?

Гном с тихим стоном вздохнул:

— То, что скряга хочет сохранить в тайне. Кто после горы безделушек посмотрит на это, а?

Этот череп, убранный золотом, серебром и драгоценностями, был сокровищем Когтя. Тарран это знал. Когда его родичи умирали, погибая один за другим, месть гнома уже обрела форму за сверкающей массой награбленного сокровища.

Теперь Тарран потянулся, будто пытаясь дотянуться до черепа, но его рука упала, едва поднявшись.

— Поэтому Коготь построил ступени в своем логове, — сказал он. — Для того чтобы сделать такие украшения, понадобился ювелир, и даже не один. Это работа гномов. Давным-давно Коготь заключил сделку с кем-то из Торбардина.

Гном поднял длинный нож, рассматривая его, как будто раньше никогда не видел. Он поворачивал его и так и эдак — драгоценные камни и сталь сверкали в лунном свете, — затем неожиданно схватил нож за лезвие, превратив рукоять в сияющий молот, и со стоном, вырвавшимся из самых глубин души, ударил по драконьему черепу.

Под первым мстительным ударом изукрашенный серебром хребет отвалился от костяного гребня и разбился вдребезги у моих ног. Золотая сеть, увешенная сапфирами и бриллиантами, с шумом сорвалась и загремела по полу. Я потянулся к ней, но Тарран обернулся ко мне, и его глаза горели темным огнем.

— Не раньше, чем я сотру в порошок проклятый череп.