Он и Ранелаг, имевший на лбу большую кровавую шишку от одного из лучших бросков Карамона, решили, что война закончилась ничьёй. В знак перемирия они пожали друг другу руки.
— Это было хорошее сражение. Может быть, мы повторим его когда-нибудь снова. — сказал Карамон с важностью, которую, как он подозревал и должен чувствовать настоящий воин после отчаянного боя.
Затем он испустил ликующий возглас, громко приветствуя оставшихся в живых с обеих сторон.
Понимая, что уже почти настало время ужина и что он отсутствовал добрую половину дня, Карамон вприпрыжку поспешно направился к дому. Он чувствовал себя побитым и усталым и, по правде, уже снова немного проголодался. Его одежда была порвана, всклокоченные светло-каштановые волосы прилипли ко лбу. Засохшее тесто, грязь, сок диких яблок, порезы, царапины и фиолетовые синяки могли хорошо рассказать о его богатом событиями дне. Когда Карамон завернул за угол, откуда уже был виден его дом, он вдруг отчётливо услышал женский крик о помощи. Он тут же подумал о матери, но крик раздавался не из его дома, а с другой стороны, от скопления более маленьких деревьев.
Подбежав туда, он увидел девочку примерно своего возраста, которая смотрела вверх на одно из деревьев. Лицо её было симпатичным, с ямочками на щеках, но сейчас оно было мокрым от слёз. Взглянув вверх, Карамон увидел маленького полосатого кота, сидящего в ветвях у самой верхушки дерева.
— Мой котёнок! — сказала девочка, указывая вверх. — Мой котёнок застрял на этом дереве!
Карамон, нахмурившись, снова посмотрел наверх. Он ужасно устал и дерево выглядело страшно высоким.
— Это такое высокое дерево, — продолжила девочка, повернувшись к Карамону, который видел умоляющее выражение на её лице, — Я взобралась бы на него сама, но я не могу дотянуться до нижних веток. Моего котенка зовут Цирк. Боюсь, что он собирается застрять там навечно.
Она испустила скорбный вопль, затем затихла, продолжая всхлипывать. Карамон неловко стоял, желая успокоить её, но не зная, как это сделать.
— Кажется, ты хороший альпинист. Может, ты смог бы достать его?
Карамон выдохнул, его голод и усталость улетучились под её умоляющим взглядом. Он снова посмотрел на мяукающего полосатого кота. Затем мальчик решительно подтянул штаны, крепко ухватился за одну из нижних веток и полез вверх.
После того, как Китиара и Гилон ушли, мастер-маг последовал за Рейстлином в маленькую спартанскую комнатку и предложил ему сесть на один из стульев. Затем Морат вызвал молодого человека, одетого в одежду простого рабочего и сказал ему, чтобы его не беспокоили всё утро. Человек, очевидно слуга, кивнул и ушел, закрыв за собой дверь в библиотеку.
Из-за этой двери Рейст иногда слышал приглушенные шаги учеников Мората, которые пользовались библиотекой. Они разговаривали шепотом, несомненно стараясь не потревожить мастера-мага. Рейстлин предположил, что в основном они занимаются в комнатах, мимо которых он проходил в длинном, вьющемся коридоре.
Комната, в которой находились Морат и Рейстлин, была самой что ни на есть заурядной: известняковые стены, без окон, цвета или оформления. Даже маленький Рейст понимал, что это было сделано для того, чтобы минимизировать отвлечение внимания и сосредоточить концентрацию. Морат несколько часов допрашивал его и полдень уже давно миновал. Его вопросы казались не мудрёными, а открытыми и имели больше философский подтекст. Возможно, на них не существовало правильных ответов.
В любом случае Морат, казалось, больше заинтересован реакцией Рейста на вопросы, чем тем, насколько правильный ответ он даст. Черные глаза мастера-мага неуклонно сверлили маленького мальчика. Рейстлин, оставшийся без обеда, всё сильнее и сильнее чувствовал головокружение и голод, но продолжал стараться оставаться бдительным.
— Ты хорошо говоришь для простого ребёнка, — неохотно говорил Морат, — Но давай ещё поговорим о добре и зле. Маг должен изучить и понять обе стороны. Не только очевидные различия, но и общие черты. Что общего между ними? И как бы ты, Рейстлин, определил зло?
Любой другой шестилетний растерялся бы при таком вопросе. Конечно, Карамон бы в замешательстве почесал голову. Но Рейст был одиноким ребёнком, физически слабым и опасающимся дружков. Он много времени провёл один, думая только об этом. Особенно после прошлогодней ярмарки, когда он посмотрел и перенял немного элементарных магических фокусов.
Во-первых мальчик воображал, что он станет добрым магом и будет бороться против злодеев и страшных существ, используя свой ум и способности, как Карамон использует свои навыки воина. Маги, посвящавшие себя нейтралитету, заинтересовали Рейста, хотя на данный момент он почти ничего о них не знал. И, конечно, он думал о зле как о враге добра.
— Я думаю, было бы ошибочно определить зло слишком точно или просто, — глубокомысленно сказал Рейстлин, его голос был слабым и звучал устало, как он ни старался, — Но, во всяком случае, зная, что зло — противоположность добру, мы должны также знать и добро.
— Умный и здравомыслящий ответ, — коротко сказал маг, — Но скажи мне, как нам определить зло в отсутствие добра?
— Ну, — нахмурился Рейст, — На самом деле не бывает полного отсутствия зла или добра. Одно не может существовать без другого. Они находятся в своего рода равновесии, всегда противостоя друг другу. Одно может доминировать, второе бездействовать, но никогда не отсутствовать.
— Ты можешь привести мне пример зла? — спросил мастер-маг.
— Нет идеального примера… кроме, конечно, богов тьмы, — торопливо добавил мальчик.
Морат выглядел удовлетворённым.
— Тогда как же нам узнать зло? — упрямо продолжил он.
— Оно постоянно меняет облик.
— И всё же маг должен стремиться узнать и идентифицировать зло — и в себе, и в своей магии, и в остальных.
— Да, — согласился Рейст, — Нужно изучать его явные формы. Более того, — он сделал паузу, подыскивая подходящие слова, — маг должен учиться распознавать зло. Тот, кто носит белую мантию, идентифицирует его как проклятие. Черная мантия узнает в нём союзника.
— А красная мантия?
— Хм, — сказал Рейстлин утомлённым голосом, — Я не уверен. Я думаю, что красная мантия узнает его как часть себя.
Все эти несколько минут разговора глаза Мората были интригующе сужены. Теперь мастер-маг прекратил шагать по комнате и сел на второй деревянный стул, впервые с момента начала собеседования. Он наклонился вперёд и коротко рассмеялся.
— Ха! — воскликнул Морат, — Очень умно. Поверхностно, я бы сказал, но чрезвычайно умно для шестилетнего мальчика!
Рейстлин решил использовать эту краткую вспышку дружелюбия, чтобы попросить прервать разговор. Он хотел заслужить одобрение Мората, но ощущал, что ему это не удалось.
— Пожалуйста, господин, — уважительно сказал Рейстлин, — Теперь я могу съесть свой обед и попить?
Немедленно вернулись грубые манеры Мората. Он живо встал и отошел от стола. Затем он повернулся, скрестил руки на груди и впился взглядом в маленького голодного мальчика.
— Маги должны быть в состоянии посвящать многие часы своим исследованиям, хотят они при этом есть или нет, — наставительно сказал Морат, — Если ты не можешь продержаться в течении одного дня простого собеседования, значит ты слишком молод, слишком ещё ребёнок и не можешь начать учёбу.
Рейст продолжал сидеть, скорчившись от усталости и голода. Его детское лицо было бледным и измученным, глаза слезились, но он и не думал извиняться.
— Если это ваш ответ, — раздраженно сказал он, — То давайте продолжим. Надеюсь, вы не будете наказывать меня за эти несколько слов.
На самом деле Морат сам хотел есть, хотя ему не очень хотелось признавать это. Обычно он прекращал занятия в полдень и ел свой скромный обед в компании избранных учеников. Но сегодня он отказался от обеда, решив поставить в тупик этого мальчишку, у которого имелся ответ на любой вопрос. Даже если иногда ответы были необычны, то мастер-маг был вынужден признать, что они были хорошо продуманны. Он был так же впечатлён, как и раздражен серьёзностью и вызовом этого мальчика, его самообладанием и отказом признавать поражение.
