Мастер Теобальд фыркнул. — Пожалуйста, направляйте их ко мне одного за другим, — сказал Антимодес.
Мастер Теобальд снова фыркнул, повернулся на каблуках и направился в класс, покачиваясь из стороны в сторону.
Антимодес устроился в кресле и задумался, что, во имя Лунитари, он собирается говорить этим малолетним бандитам. На самом деле он хотел поговорить только с одним учеником, но он не решился снова выделить Рейстлина из всего класса. Архимаг все еще размышлял над этим, когда первый и старший ученик в школе вошел в комнату, сконфуженный и растерянный. — Гордо, сэр. — Мальчик неуклюже поклонился. — Итак, Гордо, мой мальчик, — сказал Антимодес, не менее растерянный, но пытающийся скрыть это, — как же ты думаешь применять магию в своей жизни? — Ну, с-сэр, — начал заикаться Гордо, очевидно, сбитый с толку темой разговора, — я вообще-то не з-знаю…
Антимодес нахмурился.
Мальчик сказал, защищаясь: — Я здесь, сэр, только потому, что моя мамаша заставляет меня ходить в школу. Я совсем не хочу иметь ничего общего с магией. — Чем же ты хочешь заниматься? — удивленно спросил Антимодес. — Я хочу быть мясником, — уверенно сказал Гордо.
Антимодес вздохнул: — Возможно, тебе стоит поговорить с матерью. Объяснить ей, чего ты хочешь.
Мальчик помотал головой и поежился: — Я уже пытался. Ничего, сэр, я останусь здесь только до того времени, когда буду достаточно взрослым, чтобы пойти в подмастерья. Тогда я сбегу. — Спасибо, — сухо сказал Антимодес. — Мы все должным образом оценим это. Пожалуйста, пригласи следующего мальчика.
К концу пятого интервью Антимодесова нелюбовь к Мастеру Теобальду сменилась искренним сочувствием. Он чувствовал тревогу и ужас. За пятнадцать минут разговоров с мальчишками он узнал больше, чем за пять месяцев путешествий по Ансалону.
Он был осведомлен — они с Пар-Салианом часто обсуждали это — что люди относились к магам с подозрением и недоверием. Так и должно было быть. Волшебники должны быть окружены аурой таинственности. Их заклинания должны вызывать благоговение и определенную степень страха.
Он не нашел благоговения среди этих мальчиков. Не нашел ужаса. Не нашел даже особенного уважения. Антимодес мог винить в этом Мастера Теобальда, и винил его в какой-то степени. Было очевидно, что тот ничего не делал, чтобы воодушевить своих учеников, поднять их из того болота невежества, где они барахтались. Но здесь крылось нечто большее.
В этой школе не было детей из знатных семей. Насколько Антимодес знал, очень мало благородных детей вообще училось в школах магии Ансалона. Только среди эльфов искусство аркана считалось приемлемым для высшего сословия, и даже они не считали достойным посвятить свою жизнь ему. Король Сильванести Лорак был одним из последних эльфов королевской крови, прошедших Тест. Большинство шли по пути Гилтанаса, младшего сына Говорящего с Солнцем и Звездами Квалинести. Гилтанас мог стать искуснейшим магом, если бы нашел время для искусства волшебства. Но он едва-едва поверхностно изучил его, отказался проходить Тест и отказался от пути магии навсегда.
Что до людей, то эти дети были сыновьями купцов средней руки. Это вовсе не было плохо — Антимодес сам происходил из такой семьи. Но он, по крайней мере, знал, чего хочет, и настоял на своем тогда, когда его родители с негодованием отвергали саму мысль о том, что он может учиться магии. Но этих детей послали сюда потому, что их родители не знали, куда еще их отправить. Их послали учиться магии потому, что их не считали способными делать что-то еще.
Неужели волшебников и впрямь так низко ценили?
Подавленный, Антимодес уселся поудобнее в кресле, так далеко от огня, как только мог отодвинуть кресло, и принялся обдумывать эту мысль.
Рыцари и их семьи были учтивы с ним, но они держали себя учтиво с любым достойно выглядящим и вежливо говорящим путешественником. Они приглашали Антимодеса погостить в своих домах, хорошо кормили его, поили лучшим вином и звали менестрелей развлекать его. Они ни разу не упоминали о магии, ни разу не просили его помочь его искусством в чем-то, и никогда не обсуждали тот факт, что он являлся волшебником. Если он упоминал об этом, то они улыбались рассеянно и спешили сменить тему. Было похоже, как будто он обладал каким-то увечьем или болезнью. Они были слишком вежливы, слишком благородны, чтобы избегать его общества или открыто оскорбить его. Но он знал, что они отводили взгляды, когда думали, что он не смотрит. В душе он презирал их.
И он презирал себя. Он впервые увидел себя глазами этих детей. Он покорно терпел прохладное отношение рыцарей к нему, даже подлизывался к ним самым недостойным образом. Он скрывал и замалчивал правду о том, кто и что он был. Он не доставал своих белых одежд ни разу с тех пор, как отправился в путь. Он убрал с пояса сумки с магическими компонентами и спрятал футляры для свитков под кровать. — В моем-то возрасте я должен был знать… — кисло сказал он самому себе. — Какого же дурака я свалял… Они, наверное, возблагодарили небо и вздохнули с облегчением, когда я уехал. Хорошо, что Пар-Салиан не знает об этом. Как же я рад теперь, что не упомянул при нем о своем намерении отправиться в Соламнию… — Приветствую вас, господин архимаг, — раздался детский голос.
Антимодес заморгал, возвращаясь к реальности. Рейстлин вошел в комнату. Архимаг с нетерпением ждал этого. Он глубоко заинтересовался мальчиком с первой же их встречи. Беседы с остальными детьми были всего лишь предлогом, уловкой, чтобы получить шанс поговорить наедине с этим необыкновенным ребенком. Но его недавние открытия настолько потрясли Антимодеса, что он не чувствовал удовольствия от возможности говорить с единственным учеником, который имел хоть какую-то склонность к магии.
Что за будущее лежало перед ним? Будущее, в котором волшебников станут забрасывать камнями? По крайней мере, горько подумал Антимодес, горожане боялись Эсмиллы, колдуньи Черных Одежд, а страх подразумевает уважение. Насколько хуже было бы, если бы они только смеялись над ней! Но не к этому ли все шло? Не окажется ли магия в руках неумелых мясников вроде Гордо?
Рейстлин слегка кашлянул и переступил с ноги на ногу. Антимодес осознал, что все это время таращился на ребенка в тишине, достаточно долго, чтобы тот почувствовал себя неуютно. — Прости меня, Рейстлин, — сказал Антимодес, жестом подзывая ребенка ближе. — Я прибыл издалека и очень устал. И мое путешествие оказалось не слишком удачным. — Мне жаль слышать это, сэр, — сказал Рейстлин, пристально глядя на Антимодеса своими голубыми глазами, слишком взрослыми и слишком мудрыми. — А мне жаль, что я похвалил твою работу там, в классе, — печально улыбнулся Антимодес. — Я должен был предвидеть последствия. — Почему, сэр? — Рейстлин был в недоумении. — Разве она не была хорошей, как вы сказали? — Ну да, но твои одноклассники… Мне не следовало выделять тебя. Я знаю ребят твоего возраста, понимаешь? Я сам таким был, к сожалению. Боюсь, что они не дадут тебе спуску.
Рейстлин пожал плечами: — Они глупы. — Ахгм… Ну, может быть. — Антимодес осуждающе нахмурился. Для него, взрослого, думать такие вещи было нормальным, но казалось неправильным для ребенка говорить такое вслух. Это выглядело предательством своего возраста. — Они не могут подняться до моего уровня, — продолжал Рейстлин, — так что они хотят опустить меня до своего. Иногда, — голубые глаза, глядящие на Антимодеса, были чистыми и ясными, как горный лед, — они делают мне больно. — Мне… мне жаль, — сказал Антимодес. Неубедительная, бессмысленная фраза, но его так захватил врасплох этот ребенок, его хладнокровность и проницательные наблюдения, что он не мог придумать ничего лучше. — Не надо меня жалеть! — взвился Рейстлин, и на поверхности льда отразилась вспышка пламени. — Я не возражаю, — добавил он уже спокойней и опять пожал плечами. — Это такая же похвала, в общем-то. Они меня боятся.
Горожане боялись Эсмиллы, колдуньи Черных Одежд, а страх подразумевает уважение. Насколько хуже было бы, если бы они только смеялись над ней! Антимодес припомнил свои собственные размышления. Слыша их отголосок в этом детском высоком голоске, он почувствовал холодок на спине. Ребенку не подобает быть таким мудрым, не подобает нести всю тяжесть этой циничной мудрости в таком возрасте.
