Человек с «никаким» ритмом чего-то ждёт в жизни, сам не знает чего, будто что-то изменится и всё будет по-другому, а сам продолжает жить в случайных ритмах, которые преподносят ему ничтожные обстоятельства.

Антонио менял свои ритмы сам, в отличие от тех, кто эксплуатирует свои удачные ритмы до конца, а потом, волею случая, они в один миг становятся «никакими».

Чтобы нужные обстоятельства возникали, считал Антонио, нужно, ни с чем не считаясь, поддерживать нужный ритм, быть слегка сумасшедшим.

И это у него получалось. Он всегда был в каком-то своём ритме.

Приглашенный оркестр ожидал репетиций, но их не было. Все были на взводе, никто не знал, что нужно будет играть и как. Но пришли и заняли указанные места, чтобы не сорвать мероприятие. В последние минуты дирижёр поймал за руку помощницу Антонио, неадекватно спокойную и какую-то расслабленную, и взволнованно объяснил ей ситуацию.

– Да? Оркестр? – сонно переспросила она.

– Что нам делать???

– Смотрите на него: покажет на вас пальцем – играйте; поднимет ладонь – остановитесь.

– Что мы должны играть?

– Ну, «Калинку-малинку» какую-нибудь! Я сейчас пойду, всё выясню и вам скажу!

И ничего она не выяснила! Мероприятие началось!

– Что будем играть?

– «Калинку-малинку»!!! – раздражённо ответил дирижёр. – Принципиально!

И когда в момент напряженной тишины Антонио торжественно указал пальцем на оркестр, оркестр вразнобой заиграл «Калинку-малинку».

– «Мы играем на свадьбах и похоронах!» – гнусаво прокомментировал Антонио и сделал из своего лица нечто невероятно кислое.

Зал лопался от смеха!

– Какой позор! – прошептал дирижёр.

Антонио издалека махал руками, скакал, кривлялся и гримасничал, изображая нужную мелодию. Всякий раз оказывалось не то! Антонио сокрушался, народ хохотал до слёз, в оркестре никто не смеялся.

– Он из нас идиотов делает! Я отказываюсь играть!!! – воскликнул пожилой саксофонист, дрожа от негодования.

– Всё-ё-ё!!! – как-то неестественно завопил дирижёр и в гневе сломал свою палочку. – Мы уходим!!! Собираемся! К чёрту контракт!

Музыканты стали беспорядочно собираться под хохот публики.

– Что ты сидишь? Я сказал «собираемся»!

– Вон!!!

– Что вон? – дирижёр повернулся.

К нему, как нашкодивший кот, на четвереньках приближался Антонио. Дирижёр не в силах был удержаться от истерического смеха, вмиг переполнившего его от кончиков ногтей на ногах до кончиков седых волос.

– Нам не объяснили… мы приехали за полтора часа… мы думали, будет репетиция…

Антонио со всем соглашался и послушно кивал. Кивал, кивал и кивал! А публика заходилась от хохота!

Когда оркестр наконец-то правильно и даже виртуозно сыграл нужную мелодию, овациям не было конца! Дирижёра восторженно поздравляли, говорили о том, как гениально он разыграл сцену вместе с шутом Антонио.

Ему никто не верил, включая музыкантов оркестра, что эта сцена не была спланирована и отрепетирована.

– Нам-то зачем говорить это?! – сказали музыканты.

– Такие условия контракта! – бросил кто-то.

И всем сразу всё стало ясно, и больше дирижёру никто вопросов не задавал, а он сам перестал говорить на эту тему.

– Ну ты хоть, Палыч, признайся! Ты кричал: «Из нас идиотов делают! Отказываюсь играть!» Знал ведь всё и никому не сказал! Что «нет»?! Ты нас за дураков считаешь? Между прочим, это уже оскорбление!

Антонио никогда ни к чему не готовился, достаточно быть в ритме. И если это сильный ритм, тогда в него впишется всё, что бы ни произошло. Когда выступал «шут Антонио», не было такого времени, чтобы внимание зрителей было не приковано к его выступлению, даже когда он молчал и сидел за столом с кислой физиономией. Он сидел как надо!

И когда все присутствующие звенели бокалами и оживлённо беседовали между собой – у всех было ощущение, что выступление продолжается. Одно его движение могло всё изменить. Некоторые даже спиной чувствовали – опять что-то начинает происходить. С Антонио не мог сравниться никто!

– Давай выпьем за тебя, Антонио! – предложил однажды президент. – Мы с тобой на равных! Никто, кроме меня, этого не понимает. Я один знаю, почему ты самый лучший шут в мире! Ты никогда никого не развлекаешь – ты всегда развлекаешься сам!

За несколько дней до встречи с Людмилой Петровной и Константином Антонио вспоминал Георгия по какому-то совершенно незначительному поводу. Он замечал, что значительные события начинаются с событий едва заметных, которые повторяются с нарастающей интенсивностью. Что-то ещё напоминало в эти дни о Георгии. Именно следуя ритму Антонио решил наудачу «заехать к Георгию».

Константину не верилось, что Антонио впервые за несколько лет посетил квартиру Георгия и именно в нужный момент. Он так и хотел сказать слово «случайно», но не сказал.

В глазах Антонио Константин был похож на воинствующего динозавра. У него не было своего ритма, никакого. Он был тот самый «никакой» и не имел понятия ни о каких ритмах. Его паузы в разговорах, когда ему в голову внезапно приходила какая-нибудь мысль, могли кого угодно вывести из себя. Он не замечал, что у него часто меняется настроение. Слова Антонио о том, что нужно хотя бы немного обращать внимание на своё настроение, он просто игнорировал. Он шёл напролом, раздирая ритмы, сомнения, внутренние противоречия.

«Я самое жалкое, самое ничтожное существо на свете! Зачем я существую? Почему я не могу пребывать в вечном покое, превратиться в точку, исчезнуть из мира, погрузиться в абсолютное небытие? Мне ничего и ни от кого не нужно. К чему эта мука? Зачем? Я абсолютно беззащитен, я не в силах защитить себя от мира! У меня есть тело, которое может страдать, я могу испытывать боль, недомогания. Мне необходимо дышать, принимать пищу и жидкости. Этого требует моё тело, но не я! Зачем мне всё это? Для физических мучений? Со мной могут сделать всё что угодно!!!

Я могу испытывать душевные муки, у меня легкоранимая чувствительная душа, меня так легко задеть, обидеть. Душевные страдания для меня невыносимы! Для чего я такой чувствительный, для больших страданий? Зачем мне душа? За что мне дана жизнь?

О, боже! Сюда идут! Шаги! Сейчас начнётся пытка! Мой покой будет безжалостно нарушен самым наглым и бесцеремонным образом! Меня будут терзать! Ужас! Скрипнула дверь! Им опять от меня что-то нужно! Сейчас весь мир будет терзать меня!»

– Ваше Величество! Ваше Величество! Не изволите ли проснуться, Ваше Величество?

– У-у-у! – «Вот они, мучения!!!»

– Прикажете ли подать завтрак в постель или ночной горшок?

– У-у-у! Убирайся вон!

– Слушаюсь, Ваше Величество! Но Ваше Величество будет гневаться на меня за то, что я не смог разбудить Ваше Величество к началу казни. Народ на площади, преступники уже доставлены к эшафоту. Прикажете начинать казнь?

– Начинать!

– Может быть, Ваше Величество пожелает кого-нибудь помиловать?

– У-у-у!

– На сегодня назначена казнь сорока бунтовщиков и одного философа!

– Философа?

– Того самого, Ваше Величество, который посмел утверждать, что его, ничтожного червя, и Ваше Величество ожидает одинаковая судьба.

– Завтрак!

– Подать завтрак Его Величеству!!!

– Завтрак Императору!!!

– Почему ты не дрожишь, философ?! Ты небось знаешь, что нас ожидает после того, как наши головы упадут на помост?!

– Можешь не волноваться – хорошего ничего! К плохому ты привык, а если и будет что-то хорошее, то лишь для того, чтобы потом больнее было.

– Ты умеешь утешать лучше священника, – усмехнулся хмурый бунтовщик, – видно недаром тебя казнят!

– А ну-ка, заткнитесь все! – рыкнул стражник. – Идёт глашатай Императора!