Гастроли, работа — все это было ложью, надувательством. Его мать промышляла воровством. И подарки, и шикарные наряды — все было краденое. А вечные переезды и смена фамилий — способ спрятаться от полиции.

Узнал Жан и еще одну тайну: фамилия его отца не Марэ, а Вилен-Марэ, но мать, разведясь с мужем, когда Жану было всего четыре года, «усекла» фамилию — ведь так она могла именоваться совсем не на ту букву, что ненавистный супруг. Но последняя тайна привела Жана в шок: возможно, он вообще не сын господина Вилена-Марэ. Да только когда взволнованный юноша спросил об этом мать, та лишь расхохоталась:

— Зачем тебе знать?! Чем больше тайн, тем интереснее!

А недотепа Жакоб еще написал:

Конечно, если нельзя надеяться на родственников, одна надежда на Судьбу. Едва Марэ поступил на курсы Шарля Дюллена и начал работать статистом в театре «Ателье», он услышал разговор об одном актере:

— Не приглашайте его, он приносит несчастье!

Жан ужаснулся: оказывается, в театре полно суеверий! Вот с тех пор он и начал усиленно твердить окружающим:

— Меня судьба любит!

Твердил неделю, месяц и вдруг заметил — «рецепт» помог: зарплату повысили, Дюллен похвалил. А однажды молодые актеры пригласили Марэ в свой кружок. Он пришел на ватных ногах, ведь прослушивание вел знаменитый поэт и драматург Жан Кокто. Вот тут-то и случилось чудо — просмотрев молодых, мэтр Кокто назначил на главную роль в своей драме «Царь Эдип» театрального новичка. И уже наутро после премьеры 12 июля 1937 года в театре «Антуан» Жан Марэ проснулся знаменитым. Его портреты появились во всех французских газетах, а дружба с Кокто сохранилась на всю жизнь.

Марэ рывком поднялся и вскрикнул от боли — к 80 годам невралгии с радикулитами дают о себе знать. Но как остаться равнодушным, читая вот эту темную строку предсказания:

Пророческие слова! Марэ вспомнился 1944 год. Немцы проигрывали на Восточном фронте и зверствовали в Париже. Коллаборационистские газеты поливали грязью всю антифашистски настроенную интеллигенцию. Особенно свирепствовал «фюрер от критики» Ален Лобро, связанный с гестапо. Каждую неделю появлялись его разгромные статьи, и после каждой следовали аресты.

Однажды вечером Марэ подстерег Лобро и накинулся на него с кулаками:

— Что вам сделал Жан-Луи Барро? А Берро? А Бурде?

В ярости он колотил доносчика, перечисляя его жертвы, пока тот не вырвался. Наутро Марэ разбудил звонок. «Гестапо!» — пронеслось в голове. Но, открыв дверь, Жан ахнул — у двери лежала груда цветов. А в комнате уже трезвонил телефон. Весь Париж благодарил актера за смелость.

На другой день Лобро написал едкую рецензию на «Британика» Расина, где Жан был режиссером и исполнителем роли Нерона: «Марэ — самый плохой актер Франции!»

Вот тогда-то Жан и вспомнил про Лорензаччо:

— Я убью негодяя!

Чтобы обеспечить алиби, он уехал из Парижа к друзьям. В назначенный день те должны были подтвердить, что Марэ был с ними. Сам же актер вернулся в Париж. И что?! Ненавистный Лобро пропал куда-то, но уже успел нанести удар — Мориса Жакоба бросили в концлагерь. Теперь надо было думать не о мести, а о том, как спасти несчастного Мориса. Марэ и Кокто носились по инстанциям. Но в тот день, когда они добились освобождения Жакоба, выяснилось, что тот умер в концлагере.

Марэ с удвоенной яростью начал искать проклятого Лобро, хоть и узнал, что сам занесен в черный «список на убийство». Однажды вечером, когда он вышел из театра, грянул выстрел. Жан бросился на землю и вдруг увидел, что рядом упал человек, неожиданно появившийся из-за колонны. Он перевернул тело и ахнул — пуля, предназначавшаяся ему, убила… Лобро. Видно, сам Господь не захотел, чтобы Марэ обагрил руки кровью.

После войны пришлось пожертвовать театром — кино заманило Марэ в свои сети. Кокто предложил сняться в главной роли его фильма-притчи «Орфей».

— Но должен тебя предупредить, притча — коварно мистическая, — признался он. — Все таинственные события в ней совершаются через зеркало, ведь зеркала — призрачные врата в иной мир. Умирая, Эвридика проходит сквозь зеркало. Туда же за ней отправляется и Орфей. Помню, весной 1924 года актеры репетировали пьесу у меня дома. И вот, едва была произнесена фраза: «С помощью этих перчаток вы сможете проходить через зеркало как сквозь воду», в глубине квартиры раздался страшный грохот. От высокого зеркала в ванной осталась одна рама, а весь пол усеяли осколки. Но это бы еще ничего, а вот когда «Орфея» поставили в Мексике, в момент сцены вакханок случилось землетрясение. Хотя и это не так страшно — погибших не было, а театр восстановили. Но на первой же возобновленной постановке актер, игравший Орфея, подойдя к сценическому зеркалу, упал замертво.

Марэ тогда усмехнулся:

— Мне это не грозит! Я боюсь только огня и воды. И то потому, что одна молоденькая цыганочка предупредила меня об этом. Я и вправду чуть не утонул на съемках «Рюи Блаза», а когда снимался в «Шуанах», на мне загорелся костюм. Но зеркала мне не страшны!

О, как тогда он был молод и безрассуден! Но теперь, в конце восьмого десятка, Марэ ясно видит: зеркало — страшнейшая штука в жизни. Вы смотритесь в него каждый день и видите, как годы пожирают вас…

В 1962 году Марэ приснился нехороший сон, будто Кокто болен. Жан несет друга к теплой печке, массирует ему ноги. И чудо — Кокто оживает!

А через пару дней действительно пришло страшное известие: у Кокто инфаркт. Марэ бросился на квартиру к другу. Там все в ужасе. Один из врачей посоветовал массировать больному ноги, чтобы улучшить кровообращение. Не теряя присутствия духа, Жан взялся за дело. Ведь сон предсказал: Кокто поправится.

Так и вышло. И едва наступило улучшение, Марэ забрал друга в свой дом в Марне — это близко от Парижа, первый этаж, сад в цвету. Помня, что Кокто верит в волшебную магию числа «7», он отодрал номер своего дома и прибил табличку «№ 7». И правда, поэт пошел на поправку. Однажды спросил у Жана:

— А где зарисовка того каштана, что ты сделал в Пиренеях?

Марэ попытался вспомнить. Как-то он повез Кокто оздоровляться «на горный воздух» в Пиренеи к доктору Николо. Там неподалеку от дома рос огромный каштан, который когда-то расщепила молния. Вот его-то Марэ и нарисовал. Дети Николо, увидев его работу, удивились:

— Смотрите! Это — не дерево, это — портрет Кокто!

Действительно, расщелина дерева и листва загадочным образом составили профиль поэта.

— Это добрый знак! — заключила жена доктора. — Каштан передаст свою силу мэтру Кокто.

И правда, тому стало лучше. Но вот каштан обессилел. И когда через несколько месяцев в Пиренеях случилось землетрясение, бедное дерево вырвало из земли вместе с корнем. Но может быть, сейчас, если найти старую зарисовку, каштан вновь поможет Кокто?

Марэ перерыл весь дом, но рисунка не нашел. Правда, Кокто и без старого талисмана поправился настолько, что уехал в Париж на премьеру оперы Пуленка «Человеческий голос», либретто которой было написано по его пьесе. И вдруг… Утром 11 декабря 1963 года друзья позвонили Марэ — умерла великая певица Эдит Пиаф, незабвенный «воробушек», которого они с Кокто искренне любили. Марэ начал лихорадочно искать ее фотографии и наткнулся на старую зарисовку каштана. Но ужас — по всему дереву шли пятна плесени! И в эту минуту опять зазвонил телефон — резко, зловеще. Чей-то странный голос произнес:

— Приезжай немедленно! Только что умер Кокто… И его зеркало разбилось…

Трубка упала из руки Марэ. Неужели Эдит Пиаф назначила свидание своему любимому поэту?.. И Жан Кокто прошел через зеркало?..