Ябу вздохнул, охваченный меланхолией:

– Это было как стихи, Анджин-сан, – повторил он, словно эхо, и ушел.

Когда Марико подняла меч и одна выступила вперед, Блэксорн хотел спрыгнуть вниз и броситься на ее противника, снести ему голову, помешать ее убить… Но он ничего не сделал, не потому, что боялся, – он больше не боялся умереть. Ее мужество показало ему, как бесполезен страх, он разобрался в себе уже давно, еще тогда, ночью, в деревне, когда пытался покончить с собой… «Я собирался в ту ночь вонзить нож себе в сердце, – вспомнил он, – С того времени мой страх смерти исчез… Она и говорила: «Только живя на грани смерти, можно понять – неописуемо радостна жизнь…» Я не осознал, как Оми остановил мой удар… В памяти осталось только чувство перерождения, когда проснулся на следующее утро…» Он снова и снова смотрел на мертвых в переулке… «Я мог бы, конечно, убить того серого… И, может быть, еще одного или даже нескольких, но на их месте тут же появились бы другие и моя смерть ничего бы не изменила. Я не боюсь умереть, – мне только страшно, что я ничем не смогу помочь ей…»

Серые убрали трупы и серых и коричневых, обращаясь с ними одинаково уважительно. Многие серые покидали место сражения, в том числе и Кийяма со своими людьми; расходились женщины и дети, поднимая пыль на дороге… Блэксорн чувствовал острый, отдающий смертью запах, смешанный с соленым запахом моря… Его поразило мужество Марико, – оно поддерживало его в эти ужасные моменты… Блэксорн посмотрел на солнце и решил, что до захода солнца еще шесть часов. Он направился к лестнице, ведущей вниз.

– Анджин-сан? Простите, а куда вы собрались? Он повернулся, вспомнив про своих охранников. На него внимательно смотрел капитан.

– Ах, простите! Пойдемте туда! – Он указал на двор. Капитан на мгновение задумался, потом неохотно согласился:

– Хорошо. Прошу вас, идите за мной.

Во дворе Блэксорн сразу почувствовал враждебность коричневых по отношению к серым. Ябу стоял у ворот, наблюдая за возвращающимися в крепость. Кири и госпожа Сазуко обмахивались веерами, няня кормила ребенка. Все они сидели на одеялах и подушках, разостланных в тени на веранде. Носильщики плотной испуганной группой столпились в углу, у багажа и вьючных лошадей. Он направился в сад, но охранники замотали головами:

– Простите, Анджин-сан, но пока туда нельзя.

– Да, конечно, – согласился он и повернул обратно. Переулок опустел, хотя оставалось еще более пятисот серых – они сидели полукругом на корточках или скрестив ноги и поглядывали в сторону ворот. Оставшиеся коричневые уходили под арку.

Ябу приказал:

– Закройте ворота на засов!

– Прошу меня извинить, Ябу-сан, – ответил офицер, – но госпожа Тода сказала, что они должны быть открыты. Мы их охраняем, но ворота должны быть открыты.

– Вы уверены?

Офицера, подтянутого, бородатого мужчину лет тридцати с лишним, с жестким лицом и выступающим подбородком, возмутил этот вопрос.

– Прошу прощения, – конечно же, уверен.

– Благодарю вас. Я не хотел вас обидеть. Вы здесь старший?

– Да, госпожа Тода оказала мне такую честь. Конечно, я понимаю, что вы для меня тоже старший.

– Я командую, но здесь старший – вы.

– Благодарю вас, Ябу-сан, но здесь распоряжается госпожа Тода. Вы старший офицер, с вашего разрешения, я сочту за честь быть вашим помощником.

Ябу мрачно приказал:

– Я разрешаю, капитан. Я очень хорошо знаю, кто здесь командует нами. Сообщите мне, пожалуйста, ваше имя.

– Семиери Табито.

– А первый из серых сегодня тоже был Самиери?

– Да, Ябу-сан. Он мой двоюродный брат.

– Когда все приготовите, капитан Семиери, пожалуйста, соберите всех офицеров на совещание.

– Конечно, капитан. С разрешения госпожи Тода.

Оба самурая оглянулись: во двор крепости, хромая и опираясь на трость, входила очень старая, седая дама-самурай – она направлялась прямо к Киротсубо. Служанка несла зонтик, закрывая ее от солнца.

– Ах, Киритсубо-сан, – заговорила она льстиво, – я Маэдо Эцу, мать господина Маэды, я разделаю взгляды госпожи Тода. С ее разрешения, не окажут ли мне честь подождать ее?

– Прошу вас, садитесь, мы вам рады, – откликнулась Кири. Служанка принесла еще подушку и помогла старой даме устроиться поудобнее.

– Ах, так лучше, намного лучше… Госпожа Эцу старалась не застонать от боли. – Суставы у меня болят, с каждым днем – все больше… О, вот так лучше… Благодарю вас.

– Вам не хотелось бы зеленого чая?

– Сначала чая, потом саке, Киритсубо-сан, много-много саке. После таких усилий необходимо освежиться.

Из толпы, покидающей двор, отделились женщины-самураи и через ряды серых прошли в затененное место, спасаясь от солнца. Кто-то из них заколебался, кто-то передумал, но вскоре на веранде оказались уже четырнадцать дам, две принесли с собой детей.

– Простите, я Ачико, жена Кийямы Нагамассы, и тоже хочу уехать домой, – стесняясь, обратилась к Кири молодая женщина, держа за руку маленького сына. – Мне нужно вернуться домой, к мужу. Могу я попросить разрешения подождать с вами?

– Но господин Кийяма будет очень недоволен, госпожа, если вы останетесь.

– О, извините, Киритсубо-сан, но дедушка вряд ли узнает. Я всего-навсего жена младшего внука. Я уверена, что он не обратит внимания, а я несколько месяцев не видела мужа и мне все равно, что он скажет. С нашей госпожой все в порядке?

– Все в полном порядке. Ачико-сан, – ответствовала старая госпожа Эцу, твердо захватывая роль главы компании. – Конечно, мы с радостью примем вас, дитя мое. Проходите, садитесь вот здесь, рядом со мной. Как зовут вашего мальчика? Какой прекрасный ребенок!

Все дамы хором с ней согласились. Тут раздался жалобный голос мальчика лет четырех:

– По-жалуй-ста… я тоже плекласный лебенок… Все дружно засмеялись, и всем стало легче.

– Ты и правда прекрасный мальчик! – согласилась госпожа Эцу и снова засмеялась. Кири вытерла слезы.

– Ну, вот так-то лучше, а то я стала уж слишком серьезной. Ах, милые дамы, я так польщена, что мне позволили приветствовать вас от имени госпожи Тода. Вы, наверное, проголодались… Вы правы, госпожа Эцу, – сегодня такой день, что просто нельзя не освежиться. – Она отправила служанок за едой и напитками, познакомила тех, кто еще не был знаком, похвалив у кого кимоно, у кого зонтик с красивым рисунком… Вскоре женщины, отдохнувшие и оживленные, болтали как стайка попугаев…

– Ну, кто может понять женщин? – поразился Самиери.

– Да уж! – согласился Ябу.

– Только что они были напуганы и все в слезах и вот… Когда я увидел, как госпожа Марико подняла меч Ёсинаки, я подумал, что умру от гордости за нее.

– Да. Жаль, что последний серый был так ловок. Мне хотелось бы посмотреть, как она его убьет. Менее ловких она уже убивала.

Самиери поскреб бороду, – пот, подсыхая, раздражал кожу на лице.

– Что бы вы сделали на его месте?

– Я бы убил ее, а потом принял командование над коричневыми. Слишком много крови пролито. Это все, что можно было сделать, не перебив всех серых на стене.

– Иногда убивать – хорошо. Очень хорошо! Иной раз это совсем особенное ощущение – намного острее, чем наслаждаться с женщиной…

Оттуда, где собрались дамы, донесся взрыв смеха: это дети в своих развевающихся ярко-красных кимоно, стали важно вышагивать взад-вперед между мамами.

– Славно, что здесь опять появились дети. Я рад бы снова оказаться в Эдо…

– Да-а… – Ябу задумчиво смотрел на женщин.

– Я думаю о том же самом, – спокойно сказал Самиери.

– И что вы решили?

– Ответ может быть только один: если Ишидо позволит нам уйти – прекрасно. Если же сеппуку госпожи Марико окажется бесполезным – тогда… тогда мы поможем этим дамам отправиться в Пустоту и начнем сражение. Они не захотят жить.

Ябу заметил:

– Ну, кто-нибудь захочет…

– Мы решим это позднее, Ябу-сан. Для нашего господина лучше, если они все совершат здесь сеппуку. Вместе с детьми.