— О делах, связанных с этим Финглассом, — объявил он, — повествуется в главе седьмой моей книги.

— Только в одной главе? — спросил Сэм с надеждой.

— В этой главе описываются первое посещение этим человеком моей конторы, первое впечатление, которое он на меня произвел, его слова в той мере, в какой они мне запомнились, и кое-какие предварительные подробности. В главе девятой…

— Девятой? — переспросил Сэм с ужасом. — Вы знаете, собственно говоря, читать вам все это нет смысла, так как выяснилось, что Фингласс не…

— В главе девятой, — продолжал мистер Корнелиус, поправляя на носу очки в роговой оправе, — я рассказываю, как он был принят в круг ничего не подозревающих обитателей пригорода, и я довольно подробно описываю, ибо это дает представление о том, насколько полно его внешняя респектабельность вводила в заблуждение тех, с кем он соприкасался, прием в саду, который устроила миссис Беллами-Норт в «Бо-Риваж» (Берберри-роуд) и на котором он, появившись, сказал несколько слов о приближающихся выборах в совет округа.

— Как интересно! — воскликнула Кей. Ее взгляд перехватил взгляд Сэма, и Сэм закрыл уже открывшийся рот.

— Я очень ясно помню этот день, — сказал мистер Корнелиус. — Солнечный июньский денек, так что сад «Бо-Риваж» выглядел особенно привлекательным. Разумеется, в те дни он был обширнее. Дом, который я называю «Бо-Риваж», был затем перестроен на два отдельные жилища, известные под названиями «Бо-Риваж» и «Сан-Суси». Подобная перемена произошла со многими домами в Вэлли-Филдз. Пять лет назад Берберри-роуд была более фешенебельной, и большинство домов на ней были особняками. Например, дом, в котором мы сейчас находимся, и примыкающий к нему «Мон-Репо» представляли собой единый особняк, когда Эдвард Фингласс поселился в Вэлли-Филдз. Он носил тогда название «Мон-Репо», и прошло полтора года, прежде чем «Сан-Рафаэль» обрел самостоятельное существование, как…

Он умолк и, умолкая, прикусил язык, так как случилось нечто, заставившее его отчаянно вздрогнуть. Одна составная часть его слушателей, которая до этого момента вела себя так же тихо и чинно, как остальные части, внезапно, казалось, полностью лишилась рассудка.

Молодой человек Шоттер, испустив пронзительный вопль, вскочил на ноги, словно бы во власти самых бурных чувств.

— Что-что?! — вскричал Сэм. — Что вы сказали? Мистер Корнелиус смотрел на него затуманившимися от слез глазами: язык причинял ему большие страдания.

— Вы сказали, — требовательно вопросил Сэм, — что во времена Фингласса «Сан-Рафаэль» был частью «Мон-Репо»?

— Га, — сказал мистер Корнелиус, опасливо ёвытирая раненый язык о нёбо.

— Дайте мне стамеску! — взвыл Сэм. — Где стамеска? Мне нужна стамеска!

— Бохе мой! — сказал мистер Корнелиус. Он произносил некоторые звуки нечетко, так как язык все еще причинял ему боль. Но страдания заслонились более сильным чувством. С момента, когда Сэм испустил в гостиной свой вопль, минуло пять минут, и теперь историк Вэлли-Филдз стоял в верхней задней комнате «Сан-Рафаэля» рядом с мистером Ренном и Кей, глядя, как молодой человек, пошарив в зияющей дыре обеими руками, извлекает из нее безнадежно пожелтевший, покрытый густым слоем пыли солидный пакет, и пакет этот похрустывает под его пальцами.

— Бохе мой! — сказал мистер Корнелиус.

— Господи! — сказал мистер Ренн.

— Сэм! — вскрикнула Кей.

Сэм не слышал их голосов. Он смотрел на пакет взором матери, склонившейся над спящим младенцем.

— Два миллиона! — хрипло сказал Сэм. — Два миллиона… пересчитайте их… два миллиона!

Его глаза сияли светом чистейшей алчности. Он выглядел как человек, который никогда не слышал о злополучном жребии Дуайта Бленкирона из Чикаго (штат Иллинойс) и Дженевьевы, его молодой жены, урожденной Поскит. А если и слышал, то чхать он хотел на этот жребий.

— Десять процентов от двух миллионов, это сколько? — спросил Сэм.

Вэлли-Филдз погрузился в тихий сон. Часы были заведены, кошки выпущены в сады, парадные двери заперты на засовы и цепочки. В тысяче домов тысяча благонамеренных домонанимателей восстанавливали свои ткани для трудов грядущего дня. Серебряноголосые куранты на башне колледжа пробили два.

Да, подавляющая часть обитателей предусмотрительно отсыпала свои восемь часов и обеспечивала себе юный цвет лица, и все-таки безмолвие Берберри-роуд нарушалось звуком шагов. Шагов Сэма Шоттера, который расхаживал взад и вперед перед калиткой «Сан-Рафаэля». Уже давно мистер Ренн, чья спальня в этом доме выходила окнами на калитку, всем сердцем желал Сэму Шоттеру отправиться в постель или в тартарары, но он был слишком мягким и добрым человеком, чтобы выкрикивать крылатые слова из этих окон. А потому Сэм маршировал туда-сюда, не слыша упреков в свой адрес, но затем соло его шагов превратилось в дуэт, и он обнаружил, что не один на улице.

Его осветили фонариком.

— Поздновато гуляете, сэр, — сказал бессонный страж закона и порядка с той стороны фонарика.

— Поздновато? — повторил Сэм. Пустяки вроде бега времени его не занимали. — Как так — поздновато?

— Уже третий час ночи пошел, сэр.

— А? Ну, в таком случае, может, мне пойти спать?

— Как желаете, сэр. Проживаете здесь, сэр? — Угу.

— В таком случае, — сказал полицейский, — не заинтересует ли вас концерт, имеющий вскоре состояться в поддержку благотворительнорганизации, связанной с объединением людей, кому вы, как домонаниматель…

— Вы верите гадалкам?

— Нет, сэр, первым признаете себя обязанным безопасностью вашей персоны и спокойствием вашего жилища — с полицией.

— Ну так позвольте рассказать вам вот что, — горячо заявил Сэм. — Некоторое время тому назад гадалка сказала мне, что я вскоре женюсь, и я вскоре женюсь.

— Поздравляю вас, сэр. И в таком случае не могу ли я иметь удовольствие продать вам и вашей достопочтенной супруге пару билетов на этот концерт в пользу Полицейского сиротского приюта. Билеты, каковые могут быть куплены в любом количестве, включают пятишиллинговый билет…

— А вы женаты?

— Да, сэр… трехшиллинговый билет, билет за полкроны, одношиллинговый билет и шестипенсовый билет.

— Только это и есть настоящая жизнь, верно? — сказал Сэм.

— Полицейского, сэр, или сироты?

— Семейная жизнь.

Полицейский погрузился в размышления.

— Что же, сэр, — ответил он веско, — тут как во всем: есть свои плюсы и есть свои минусы.

— Конечно, — сказал Сэм, — понимаю, что, если двое поженятся, не располагая никакими деньгами, это может привести ко всяким невзгодам. Но если денег полно, все пойдет без сучка без задоринки.

— А у вас полно денег, сэр?

— Под завязку.

— В таком случае, сэр, рекомендую пятишиллинговые билеты. Скажем, один для вас, один для вашей достопочтенной супруги в скором времени и — для круглого счета — парочку для друзей, которых вы можете повстречать в клубе и которые могут изъявить желание пойти с вами, чтобы присутствовать на, уж поверьте мне, шикарном концерте, первоклассном с начала и до конца. Констебль Первис исполнит «Уснув над Пучиной»…

— Послушайте, — сказал Сэм, внезапно заметив, что человек перед ним болтает о чем-то, — о чем вы говорите?

— О билетах, сэр.

— Но чтобы жениться, билеты не нужны.

— Билеты нужны, чтобы присутствовать на ежегодном концерте в пользу Полицейского сиротского приюта, и я настоятельно рекомендую покупку полудюжины пятишиллинговых.

— Сколько стоят пятишиллинговые?

— Пять шиллингов, сэр.

— Но у меня при себе только десятифунтовая бумажка.

— Принесу вам сдачу домой завтра.

Сэм содрогнулся от отвращения к себе: он омрачает эту ночь из ночей пошлым, мелочным экономничанием.

— Забудьте про сдачу, — сказал он.

— Сэр?

— Забирайте всё. Я женюсь, — добавил он в пояснение.

— Забрать все десять фунтов, сэр? — дрожащим голосом осведомился ошарашенный полицейский.