— Значит, вы понимаете, что для меня это не просто дом, это святыня?

— Да-да, но…

— Он хранит, — сказал мистер Ганн, ни на йоту не кривя душой, — нечто очень для меня дорогое.

— Да, но…

— Это храм моего детства, моего невинного, счастливого, безмятежного детства. В этой самой комнате я играл во всякие игры у колен моей матушки. Здесь я читал с ней Святое Писание в переложении для детей. Здесь моя матушка садилась за рояль и пела о син… сини небес…

Вновь его голос замер. Он высморкался и вновь отошел к окну. Но, хотя он не сомневался, что достиг апофеоза актерского искусства, для всхлипывания он не мог бы выбрать более неудачного слова. Сэма словно ударило электрическим током. Дремлющая память откликнулась на кодовые звуки.

Син… син… Синг-Синг! Теперь он вспомнил, где в первый раз видел этого человека.

Лига заботы об обитателях этого самого знаменитого исправительного учреждения Америки для облегчения монотонного существования заключенных периодически организует спектакли, которые ставятся и играются этими тюремными птичками. Когда предприимчивый грабитель не грабит, то он, вполне возможно, заучивает слова какой-нибудь модной песенки, чтобы исполнить ее на следующем гала-представлении.

И вот на один из этих спектаклей полтора года назад Сэма привез его приятель репортер. И гвоздем вечера был этот самый Томас Г.Ганн, тогда всего лишь тюремный номер, исполнявший роль сенатора.

Мистер Ганн продолжил свои красноречивые убеждения. Он снова говорил о своей матушке, и говорил превосходно. Однако свою аудиторию он не заворожил. Сэм прервал поток его красноречия.

— Мне очень жаль, — сказал он, — но, боюсь, этот дом не продается.

— Но, мистер Шоттер…

— Нет, — сказал Сэм. — У меня есть особая причина оставаться здесь, и я останусь. А теперь, боюсь, мне придется попросить вас…

— Может быть, я заеду вечером и мы продолжим? — умоляюще сказал мистер Ганн, с некоторым удивлением обнаружив, что его оттеснили на крыльцо и ему пришлось занять последнюю линию обороны.

— Бесполезно. К тому же вечером меня не будет. Я приглашен на обед.

— Но кто-нибудь будет? — спросила мисс Ганн, внезапно нарушая свое долгое молчание.

— Ну да, — ответил Сэм с некоторым удивлением. — Человек, который тут работает. А что?

— Я просто подумала, что мы бы приехали, а он показал бы нам дом и сад.

— Ах так! Ну, всего хорошего.

— Но послушайте…

— Всего хорошего, — сказал Сэм.

Он запер дверь и направился на кухню. Фарш задумчиво курил трубку, откинувшись на стуле к стене.

— Кто это был, Сэм?

— Кто-то, кто хотел купить дом. Фарш, назревает что-то подозрительное.

— Да ну?

— Помнишь, как я указал тебе на человека в этом баре на Флит-стрит?

— Ага.

— Ну так к дому приценивается как раз он. И помнишь, как я сказал, что вроде бы уже его где-то видел?

— Ага.

— Ну так я вспомнил где. В Синг-Синге. И он там отбывал срок.

Ступни мистера Тодхантера со стуком впечатались в пол.

— Что-то в этом доме не так, Фарш. Ночь после приезда я провел тут, и какой-то тип шастал по комнатам с фонариком. И вот теперь этот человек, мошенник, как мне известно, выдумывает дурацкую историю, чтобы принудить меня уступить ему дом. Что скажешь, Фарш?

— Я вот что тебе скажу, — объявил мистер Тодхантер, встревожившись. — Я тут же пойду и куплю надежную сторожевую собаку.

— Отличная мысль.

— Не нравится мне, что тут околачиваются эти темные личности. У меня был родственник — пошел по закладной части, так грабитель съездил его по башке антикварной вазой. Вот что с ним приключилось только потому, что он ночью услышал шум в доме и спустился посмотреть, в чем дело.

— Но что за всем этим кроется? Как ты думаешь?

— Вот тут я швах, — откровенно признался Фарш. — Но это не меняет того факта, что собаку я куплю.

— И правильно. Выбери посвирепее.

— Я достану пса, — торжественно провозгласил Фарш, — который будет грызть шурупы и кусать собственную мамашу.

На обед в этот вечер Сэм был приглашен своим старым другом, мистером Уиллоуби Брэддоком, к нему домой на Джон-стрит, Мейфэр, и без десяти восемь мистер Брэддок егозился в гостиной, беседуя со своей экономкой миссис Мартой Липпет. Гости могли появиться с минуты на минуту, и последнюю четверть часа, весь во власти лихорадочной нервозности, одолевающей каждого гостеприимного хозяина, он метался по дому, инспектируя и то и се, будто — цитируя Следдона, его дворецкого, который, когда его господин внезапно выпрыгнул на него из полутемной столовой, прикусил язык и чуть не выронил поднос с бокалами, — будто старая клуша. Приговор, который был вынесен Брэддоку на половине слуг, сводился к тому, что он в роли устроителя празднества — настоящая чума.

— Вы абсолютно уверены, миссис Липпет, что все в полном порядке?

— Все в полном порядке, мастер Уилли, — с полным самообладанием ответила экономка.

Эта внушительная женщина отличалась от своей дочери Клэр тем, что была высокой, худой и орлиноносой. Отпрыск семейства Бромейдж, хорошо известного в Тряссининге-на-Болотте, она с тихой гордостью следила, как ее сыновья и дочери обзаводились бромейджскими носами, и втайне горевала, что Клэр, ее любимица, в столь большой мере унаследовавшая ее твердый и решительный характер, увы, в носовом отношении пошла в менее выдающийся род Липпетов. Мистер Липпет был серым, заурядным человеком, пределом, до которого могла снизойти урожденная Бромейдж, и, безусловно, не достойным того, чтобы лучшая из его дочерей уподобилась ему внешне.

— Вы уверены, что закусок хватит?

— Закусок более чем достаточно.

— А напитков? — сказал мистер Брэддок, и это слово напомнило ему об оскорблении, которое терзало его с момента последнего визита в столовую. Он одернул свой белый жилет и провел пальцем по внутренней стороне воротничка. — Миссис Липпет, — сказал он, — я… э… проходил минуту назад мимо столовой…

— Да, мастер Уилли? Вам не нужно так волноваться. Все будет так, как требуется.

— …и я услышал, как вы сказали Следдону, чтобы он сегодня не давал мне шампанского, — договорил мистер Брэддок, багровея при этом язвящем воспоминании.

Экономка выпрямилась.

— Да, мастер Уилли. И ваша дорогая мамочка, не покинь она нас, отдала бы точно такое же распоряжение — после того, как моя дочь Клэр сообщила мне о том, что произошло той ночью и в каком вы были виде. Даже не знаю, что сказала бы ваша дорогая мамочка!

Последние двадцать лет жизни Уиллоуби Брэддока разговоры миссис Липпет с ним состояли главным образом из предположений, что сказала бы его дорогая мамочка по поводу разнообразных начинаний, которые он предпринимал или обдумывал.

— Вы должны бороться с этой тягой, мастер Уилли.

Вспомните своего дядю Джорджа.

Мистер Брэддок испустил тяжкий стон в душе своей. В частности, старые преданные служители невыносимы потому, что представляют собой ходячие chroniques scandaleuses [8] семьи своих обожаемых господ. Мистеру Брэддоку порой мерещилось, что он шагу ступить не может без того, чтобы на него не обрушили жуткий пример какого-нибудь из оступившихся его родичей.

— Ну вот что, — объявил он, слабо затрепыхавшись. — Я хочу сегодня пить шампанское.

— Будете пить сидр, мастер Уилли.

— Но я ненавижу сидр!

— Сидр вам полезен, мастер Уилли, — беспощадно объявила миссис Липпет.

Спор прервал звонок в дверь. Экономка удалилась из гостиной, куда Следдон не замедлил ввести лорда Тилбери.

— Ха, мой милый! — сказал лорд Тилбери, вступая в комнату.

Он просиял на своего молодого друга настолько благодушно, насколько позволял его наполеоновский облик. Ему в целом нравился Уиллоуби Брэддок, как в целом нравились все очень богатые молодые люди.