Великолепный старый сад располагался на берегу прекрасного озера. Высоко над головой Лори шумели каштаны, под ногами вился плющ, и черная тень от башни ложилась на поверхность воды, ослепительно блестевшую на солнце. В углу широкой низкой ограды стояла скамья, и Эми часто приходила туда с книгами и этюдником в надежде, что красота подарит ей утешение. Вот и теперь она сидела здесь, думая о доме, вспоминая Бет и недоумевая, почему так долго не едет Лори.

Она не слышала, как он шел через дворик, не видела, как замешкался под аркой, что вела в сад. Лори замер на минуту, присматриваясь к ней и примечая то, чего прежде, пожалуй, не видел никто – нежную сторону ее натуры. Все в ее скорбной позе говорило о том, что она любит и грустит: письма у нее на коленях, черная лента, стягивавшая волосы, и женственно кроткое, скорбное выражение лица. Даже маленький деревянный крестик у нее на шее много сказал его душе – это ведь был его подарок, и теперь, в эти печальные дни она носила его как единственное украшение.

Он еще мог сомневаться в том, какой прием ему будет оказан, но лишь до той минуты как она подняла свой взгляд. Теперь все сомнения пропали. Уронив на траву письма, лежащие у нее на коленях, Эми бросилась к нему и воскликнула с выражением самой неподдельной радости и любви:

– О, Лори, Лори, я знала!

Мне думается, что все было сказано и все решилось именно тогда, когда они стояли не говоря ни слова, и его темная шевелюра склонилась к ее светлым кудрям, как будто бы оберегая и защищая. Эми поняла тогда, что Лори единственный, кто может теперь утешить ее и поддержать, а ему стало ясно, что если есть существо, которое могло бы занять в его сердце место Джо и подарить ему счастье, то это Эми.

Он правда ничего не сказал ей о своих чувствах, но она не была огорчена; они оба переживали нечто более важное и радовались этому.

– Я выехал, как только узнал о несчастье. Милая Бет… Я не знаю, чем тебя утешить, Эми, я лишь готов разделить с тобой скорбь, – его внезапно охватила неуверенность, и он не знал, что еще сказать.

Он хотел положить голову Эми к себе на плечо и дать ей выплакаться, но даже этого не посмел. Однако оказалось достаточно сочувственного рукопожатия, чтобы ее успокоить.

– Ничего больше не говори. Я утешена тем, что Бет отстрадала свое. Ей там хорошо, и я не должна желать ее возвращения к нам. Мне только страшно теперь ехать домой, хоть я и тоскую по своим. Нет, не надо больше про печальное – а то я разрыдаюсь. Я очень тебе рада. Ты ведь не уедешь сегодня?

– Нет, если ты хочешь, чтобы я остался.

– Да, я прошу тебя об этом. Тетя и Фло прекрасно ко мне относятся, но ты… Ты – частичка моей семьи.

Этими словами и выражением глаз она напомнила ему ребенка, тоскующего вдалеке от родного дома. Он чувствовал, что ей трудно справляться с переполнявшей ее сердце тоской. И забыв о своей застенчивости, он дал ей именно то, чего ей в последние дни недоставало, – родственную ласку и дружественный разговор.

– Бедняжка, ты просто заболеешь, если и дальше будешь так тосковать и горевать. Теперь я буду с тобой, я помогу тебе успокоиться. Не сиди на этом холодном ветру, пойдем прогуляемся, – сказал он, завязывая ленточки на ее шляпке. Лори говорил ласково, но вместе с тем по-мужски властно, что очень понравилось Эми.

Они шли каштановой аллеей. В движении он чувствовал себя более непринужденно, а Эми приятно было опираться на сильную руку, видеть знакомую улыбку и слышать милый, приятный голос, говоривший теперь не для всех, а для нее одной.

Аллея привела их в старый сад, приютивший под своей сенью не одну пару влюбленных. Он как будто был создан для любовных свиданий – прохладный, солнечный и пустынный. Вокруг не было ни души, лишь высокая башня словно приглядывала за ними, и большое, покрытое рябью озеро уносило эхо их голосов.

Целый час бродили они по дорожкам, сидели, отдыхали на низкой ограде и наслаждались зародившимся чувством, которое преобразило и время, и пространство. Когда ужасно неромантичный звонок позвал их к обеду, Эми почувствовала, что бремя одиночества и скорби осталось там, в старом саду.

Как только миссис Кэррол увидела изменившееся лицо племянницы, ее тотчас осенила догадка: «Да ведь она все это время тосковала по Лоренсу. Вот не ожидала».

Впрочем, пожилая леди повела себя тактично, не выдав ни словом, ни взглядом своей осведомленности. Она лишь просила Лори остаться погостить, а Эми простодушно советовала побольше времени проводить в его обществе, потому что нельзя же так замыкаться в своем горе. Сама она почти все время была с дочерью, предоставляя Эми развлекать гостя, что та и делала с большим старанием и успехом.

Если в Ницце Лори уныло бездействовал, давая тем самым повод Эми отчитывать его, то теперь перед ней было само воплощение энергии. Он совершал с Эми дальние прогулки – верховые и пешие, подолгу катался на лодке, много читал, вернулся к своим научным занятиям. Все это приводило Эми в восторг, и она, насколько это было ей по силам, стремилась следовать его примеру. Он твердил, что местный климат благотворно на него действует, Эми не возражала, тем же самым объясняя улучшение собственного здоровья и самочувствия.

Чудесный воздух и подвижный образ жизни преобразили их душевно и телесно. В окружении вековечных гор они трезвее и яснее видели настоящее и заглядывали в будущее. Свежий ветер окончательно развеял их сомнения, страхи, вводящие в заблуждение фантазии и душевную смуту, и под яркими весенними лучами начали расцветать их смелые планы, радужные упования и светлые помыслы. Плеск озерных волн словно говорил «прощай» былому, а могучие древние горы, казалось, наклонялись к ним и шептали: «Дети, любите друг друга!»

Хотя память о горестной утрате была совсем свежа, все же это было счастливое время, настолько счастливое, что Лори опасался произнести лишнее слово, боясь нарушить очарование их душевной близости. Господи, неужели он уже исцелился от своей первой и, как ему раньше казалось, последней и безнадежной любви? Порой ему думалось, что он совершает грех, но тут же находилось оправдание: ведь Эми – родная сестра Джо и, как ни различны они, у них единая душа, а с «чужой» девушкой у него не могло бы выйти ничего подобного. Со смешанным чувством сожаления и раскаяния он вспоминал о своем ухаживании за Джо как о чем-то уже далеком. Нет, он не стыдился своей неудачной влюбленности. От нее в душе сохранились и горечь, и сладость, и когда боль миновала, он даже возблагодарил судьбу за то, что эта любовь была в его жизни.

Для себя он решил, что его новая любовь будет спокойной и простой, без каких-либо бурных сцен. Лори думал, что ему, быть может, даже не придется объясняться Эми в своем чувстве: ведь она и так все понимает без слов и в глубине души, похоже, давно дала ответ. Все шло очень естественно, никто не был огорчен или задет их чувством, и Лори знал, что даже Джо порадуется за них, когда узнает. Что ж, после первой неудачи мы нередко становимся осмотрительнее, и Лори не торопил время, наслаждаясь каждым часом и лишь подстерегая минуту, чтобы решительным словом завершить первую, самую упоительную, главу своего нового романа.

Он ожидал, что признание произойдет в саду замка при лунном свете или в какой-нибудь более подходящей обстановке, а это случилось на озере среди бела дня. Утром они отправились на лодке от сумрачного Сен-Жингольфа в сторону солнечного Монтрё. По одну сторону от них возвышались Савойские Альпы, по другую – гора Сен-Бернар, в долине лежал живописный Веве, а на холмах – Лозанна. Над ними синело ясное небо, их белоснежная лодка плыла по синей глади в окружении других таких же белых лодок, напоминающих севших на воду чаек.

Они обогнули на лодке Шильонский замок и вспомнили о Бонниваре[22], а потом, завидев вдалеке Кларан, где была написана «Элоиза», завели разговор о Руссо. Ни Эми, ни Лори не читали «Элоизу», но знали, что это история о любви, и каждый думал про себя, что она и на сотую долю не так увлекательна. Сидя на корме, Эми чуть прикасалась ладонью к воде, когда она подняла голову, то увидела, что Лори внимательно наблюдает за ней.