– Что же ты не пишешь? – однажды спросила ее Марми. – Тебя это всегда делало счастливой.

– У меня пропало желание, да и кому нужна моя писанина?

– Нам. Ты только не думай сейчас о славе, а просто постарайся порадовать нас.

– Едва ли я теперь что-то смогу…

Как бы то ни было, но Джо открыла свой письменный стол и принялась разбирать старые черновики. Потом откуда-то был извлечен и писательский колпак, и черный передник. Миссис Марч оставалось лишь радоваться, что мысль, посетившая ее, оказалась настолько удачной. Джо даже не поняла, как это у нее получилось, но что-то в ее новом рассказе взволновало сердца всех, кому он был прочитан или показан. Насмеявшись и наплакавшись над новым творением Джо, отец и Марми почти против ее воли послали рассказ в один известный журнал, и там не только приняли его, но сделали заказ на новые.

Когда рассказ был опубликован, на имя Джо стали приходить письма от друзей и от совсем незнакомых читателей: как от простых людей, так и от тех, чью похвалу можно было принять за честь. Для короткого рассказа успех был невероятный. Он даже превысил успех ее романа, на долю которого, впрочем, похвал выпало столько же, сколько и брани.

– Да чем же они так восхищаются? – недоумевала Джо, показывая письма отцу.

– Тут есть правда – вот и все. Ты нашла равновесие между пафосом и юмором. У тебя складывается свой собственный стиль. Ты, мне кажется, перестала думать о деньгах, о том, чтобы написанное непременно кому-то понравилось, а просто изливаешь душу. Судьба превратна: сегодня – горечь, а завтра – услада. Старайся не изменять себе – тогда ты и дальше так же будешь счастлива своим трудом, как мы сейчас счастливы твоим первым настоящим успехом.

– Если тут и есть что-то стоящее, то этим я обязана тебе, маме и Бет, – сказала Джо, тронутая словами отца больше, чем сотней откликов из большого мира.

Так она училась выражать в словах свои любовь и горе. А затем отправляла свои рассказы, как маленьких странников в дальние дали, и они, надо сказать, приносили ей утешительные вести.

Когда Эми и Лори написали о своей помолвке, Миссис Марч поначалу опасалась, что эта новость расстроит Джо, но ее страхи быстро улетучились, поскольку Джо, хотя и нахмурилась, читая письмо, но, на самом деле, всем сердцем порадовалась за «ребятишек».

А письмо это представляло собой настоящий эпистолярный дуэт: влюбленные наперебой превозносили друг друга, и родным оставалось только радоваться за них.

– Ты в самом деле рада, мамочка? – спросила Джо, складывая мелко исписанные листочки и глядя в глаза матери.

– Да, я надеялась на это, когда стало известно, что она отказала Фреду. И потом по некоторым замечаниям в письмах было понятно, что «меркантильный интерес» в ней потерпел поражение, а любовь и Лори одерживают победу.

– А мне не сказать ни слова! Какая ты проницательная и какая скрытная.

– Мать должна все примечать да помалкивать, когда дело касается ее дочерей. Ну, рассказала бы я тебе, ты бы сразу написала им письмо с поздравлениями, а ведь у них ничего не было решено.

– Но теперь я поумнела, и ты можешь на меня положиться; я достаточно сдержанна и разумна и мне вполне можно довериться.

– Прости меня. Я думала… Неужели тебя не ранило известие о новой любви твоего Тедди?

– Что ты, мама? Разве не я сама отказалась от его любви?

– Однако боюсь, если бы не Эми, он вновь сделал бы тебе предложение – и вряд ли получил бы прежний ответ. Ведь я же вижу, как ты одинока и очень страдаешь от этого. А твой мальчик, если попытался бы сейчас, наверно, помог бы тебе заполнить пустоту.

– Нет, мама. Все к лучшему. Эми вовремя завоевала его.

А иначе в самом деле я сказала бы «да», только это был бы голос не любви, а одиночества, желания быть любимой.

– Я рада, Джо. Ты выросла не только как писательница. Кто знает, может, как раз среди своих читателей ты найдешь себе друга по сердцу, а пока утешайся любовью родителей, сестер, малышей, – что делать?

– Да, мама, казалось бы, нет ничего лучше, чем быть все время около тебя! Но, оказывается, сердцу не хватает одной материнской любви. Во всяком случае мое сердце такое большое и жадное, что я не скоро смогу его наполнить. Я порой даже перестаю себя понимать.

– А вот я тебя понимаю.

И миссис Марч улыбнулась, глядя как Джо вновь разворачивает письмо.

– И это наша сдержанная и расчетливая Эми! Поистине любовь творит чудеса. Да, я вижу, что они безмерно счастливы друг с другом, – заметила Джо и осторожно сложила шуршащие листы, так мы переворачиваем последнюю страницу захватывающего любовного романа и вновь оказываемся в одиночестве среди серых будней.

Джо захотелось прогуляться, но неожиданно пошел сильный дождь и всколыхнулось знакомое – пусть не столь острое, как прежде, – чувство, что одной сестре дают все, а другая опять ничего не получает. Она понимала, что это не так, ей хотелось выкинуть из сердца неприятные и неблагодарные мысли, но естественная жажда любви одолевала ее и будила в ней желание отыскать того «отважного капитана», которого она полюбила бы «всем сердцем и всей душой» и которого «не покинет, пока Богу будет угодно, чтобы они были вместе».

Беспокойные блуждания по дому в конце концов привели ее на чердак, где стояли, выстроившись в ряд, четыре ящика, на каждом из которых рукою владелицы было выведено имя. Каждый хранил реликвии детства и юности, и Джо, отыскав свой, принялась разбирать сокровенные залежи. Связка тетрадей привлекла ее внимание, в них она писала, когда жила в Нью-Йорке у миссис Кирк. Читая их, она то улыбалась, то впадала в задумчивость и печаль. Когда в одной из тетрадей меж страницами на глаза попалась короткая записка, полученная некогда от профессора Баэра, Джо внезапно содрогнулась всем телом, губы ее задрожали. Простые дружеские слова жгучей болью отозвались в ее сердце:

«Вот если бы он приехал к нам! – подумала она. – Какой он добрый и милый, как был терпелив со мной. Я так мало ценила его, пока он был рядом. А теперь, когда все покинули меня и я осталась совершенно одна, с какой радостью я поговорила бы с ним».

Сжав в руке маленькую записку с обещанием, которому, конечно же, не предстояло исполниться, Джо уткнулась в мешочек с лоскутами и глухо заплакала, словно вторя стучавшему по кровле дождю.

Чего здесь было больше – жалости к себе, тоски, одиночества? Кто знает! Или это пробуждалось первое чувство, лишь ждавшее удобного момента, как и тот, кто был его причиной? Кто скажет?

Джо неподвижно лежала в сумерках на старом диване и, не отрываясь, смотрела на огонь. Так, в обнимку с красной подушкой Бет, она почти всегда проводила этот вечерний час, мечтая, или с нежностью думая об Эми, или замысливая сюжеты новых рассказов. Завтра ей стукнет двадцать пять лет. Увы, она стареет, – а что сделано такого, чем можно похвастаться?

«Я становлюсь старой девой, – думала она. – Вместо мужа у меня перо, а вместо детей – мои рассказы. Лет через двадцать, глядишь, познаю и запоздалую славу, как бедный Самюэль Джонсон. Но какое дело гордой и независимой старой даме будет до чьего-то мнения? А впрочем, совсем не обязательно впадать в крайность: становиться или скучной святошей, или самолюбивой грешницей. Старые девы иногда тоже живут неплохо, надо только привыкнуть к своему положению».