Отцу пришлось по душе присутствие метафизики – Джо сохранила метафизику, хотя и не вполне понимала, для чего это нужно. Мать усмотрела ненужные длинноты – Джо стала убирать их и заодно исключила необходимые звенья. Мег восхищалась трагизмом – Джо, вняв ее хвалам, нагромоздила всяческих ужасов. Поскольку Эми особенно оценила юмор – Джо в угоду ей решила написать несколько веселых сцен, чтобы оттенить мрачный колорит всего произведения. Наконец, завершая дело, она безжалостно урезала объем рассказа на треть и, благословив, выпустила свою маленькую историю в большой мир – пусть попытает судьбу.

Новую вещь опубликовали, Джо получила за нее триста долларов и в придачу множество похвал и порицаний – того и другого свыше всяческих ожиданий. Результат поверг ее в замешательство.

– Ты говорила, мама, что критика пойдет мне на пользу, но ты посмотри, ведь они противоречат друг другу! – восклицала бедняжка Джо, просматривая критические отклики, которые то наполняли ее чувством радости и гордости, то повергали в недоумение и гнев.

– Вот этот критик, – продолжала юная писательница, – утверждает, что книга впечатляет правдивостью, серьезностью и красотой. А другой с негодованием отрицает мою нездоровую фантазию, спиритуалистические идеи и неестественные характеры. Но если я не верю в спиритуализм, а все образы взяты с натуры – как он может быть прав? Или вот пишут, будто бы за последние годы в Америке вообще ничего лучше моей вещи не появлялось. Ну, положим, появлялось, и немало… А тут написано, что книга свидетельствует о мастерстве и силе автора, но тем хуже, потому что это опасная литература. Все вздор! Одни хвалят, другие ругают, но и те и другие утверждают, что я отстаиваю какие-то идеи. А я писала просто ради удовольствия и чтобы заработать деньги. Лучше бы я ничего не сокращала или вообще не печатала – ненавижу, когда обо мне судят превратно!

Домашние и друзья как могли ее успокаивали. Но на легко возбудимую и чувствительную девушку противоречивые отклики подействовали тяжело. Впрочем, попадались и действительно ценные замечания, давшие молодому автору больше, чем любая школа. Вскоре Джо уже смеялась над своими промахами и ощущала себя сильнее и спокойнее под градом сыплющихся на нее ударов.

– Ну и пусть я не гений, пусть я не Китс[14]! Разве дело в этом? То, что я пишу с натуры, многим почему-то представляется невозможным и несуразным, а все, что я выдумываю, кажется естественным, трогательным и правдивым. Что ж, это меня утешает и заставляет писать, писать и писать.

Как многие молодые жены, Мег стремилась во что бы то ни стало сделаться образцовой хозяйкой и создать для Джона домашний рай. Любимый всегда будет видеть на ее лице улыбку. Он будет кататься как сыр в масле, и у него не оторвется ни одна пуговица.

Она вкладывала в домашние дела столько любви, доброты и энергии, что просто не могла не преуспеть – несмотря на множество помех. Правда, тихого райского уголка не получалось. Юная хозяйка была чересчур хлопотливой и беспокойной; она, подобно библейской Марфе, «пеклась о многом». Порой она так уставала, что на улыбку не хватало сил. От бесчисленных лакомств, которыми она его перекармливала, у Джона испортился желудок, и он вместо благодарности требовал дать ему какой-нибудь самой простой еды. Что касается пуговиц, то они отрывались и терялись без конца, и Мег, сетуя на мужскую неаккуратность, однажды заявила, что отныне Джон сам будет их пришивать. Он не стал спорить, и Мег обнаружила, что муж рвет нитку и завязывает узелки гораздо ловчее, чем она.

Они были по-настоящему счастливы, даже после того как убедились, что одною любовью жить нельзя. Мег не казалась Джону менее красивой, хотя далеко не всегда представала перед ним нарядной и аккуратно причесанной. Романтика их отношений не исчезла от того, что Джон иной раз сопровождал нежный утренний поцелуй деловым примечанием: «Ну, что прислать тебе на ужин: баранину или телятину?» Их домик перестал быть поэтической беседкой, но зато стал настоящим домом, и они оба понимали, что эта перемена к лучшему. Вначале они относились к домашним заботам как к детской игре, хозяйствование забавляло их. Но потом Джон стал входить в дела серьезнее, понимая, что на его плечах обязанности главы семейства. А Мег, надев поверх батистового халатика большой передник, принималась за домашние дела, проявляя однако, как уже было сказано раньше, больше чувств, нежели благоразумия.

Одержимая кулинарными изысками, она штудировала книгу рецептов миссис Корнелиус так усердно, будто это был математический задачник, и каждую задачу по приготовлению нового блюда решала с невероятным упорством. Иногда, чтобы не пропало обильное угощение, Мег приглашала на ужин родителей и сестер. Но это еще полбеды, куда чаще служанка Лотти уносила домой узелок с неудавшимися блюдами – побаловать котят.

Вечера, проводимые с Джоном над расходной книгой, на некоторое время прерывали кулинарные упражнения, а на их место приходила ревностная экономия. В такие периоды бедный муж вкушал хлебный пудинг, остатки вчерашнего рагу и подогретый кофе, от которых у него болел желудок. Впрочем, переносил он все это с достойным всяческих похвал терпением.

Прежде чем Мег удалось найти золотую середину, случилось то, что непременно случается во всех молодых семей, – любящие супруги впервые серьезно поссорились.

В садике у них как раз поспела смородина. И Мег, по-хозяйски желая наполнить кладовую полезными заготовками, решила заняться приготовлением черносмородинного желе. Для этого понадобилось освободить все имеющиеся кастрюльки, а мужу было велено купить побольше сахару. Джон, гордый сноровкой жены, которая «все умеет», и предвкушая, как в зимние дни они будут наслаждаться дарами своего садика, приобрел полбочки сахара. В доме нашлись дюжина кастрюль и с полсотни разных банок и баночек, а рвать смородину поручили соседскому мальчику.

С убранными под шапочку волосами, с закатанными до локтей рукавами и в клетчатом фартучке, при всем его сходстве с детским нагрудником, Мег выглядела по-своему кокетливо. И вот юная хозяйка, нимало не сомневаясь в успехе, приступила к делу. Ведь она сто раз видела, как готовит смородинное желе Ханна.

Количество разнокалиберной посуды сперва несколько устрашило Мег, но ведь Джон так любит желе. И потом, эти маленькие баночки будут так замечательно смотреться на верхней полке в кладовой! Мег решила наполнить до краев их все. И целый день был посвящен собиранию, промыванию, разминанию, добавлению сахара и растворению желатина. Она очень старалась, она советовалась с миссис Корнелиус, она напрягала память, припоминая, все ли сделано из того, что делала Ханна. Она вновь и вновь кипятила, сыпала желатин и сахар, мешала, процеживала, вливала, добавляла, без конца сверяясь с наказами миссис Корнелиус, но злополучная масса никак не желала принимать вид желе.

Мег уже намеревалась сдернуть противный фартук и бежать звать на помощь Марми. Но когда-то они с Джоном приняли решение, что не сто?ит никого посвящать в их личные заботы, неудачи, переживания и семейные скандалы. Тогда, помнится, на последнем слове они расхохотались, поскольку сама мысль о семейном скандале представлялась обоим абсолютно нелепой. До сих пор они твердо придерживались принятого решения и всякий раз, когда можно было обойтись без посторонней помощи, обходились без нее. И Мег вновь решила никого не вмешивать в свои дела, хотя, конечно, миссис Марч непременно помогла бы ей. В пять часов вечера Мег сидела в развороченной кухне, оттирала красные от ягоды руки и горько рыдала.

Надо сказать, что на первых порах новой жизни Мег то и дело повторяла: «Мой муж всегда может пригласить в гости своих друзей. Я в любое время готова принять их, не будет ни суматохи, ни укоров, ни беспорядка – опрятный дом, приветливая хозяйка и вкусный обед! Итак, Джон, зови в гости кого угодно, радушный прием обеспечен».