– Между прочим, Джо, мне начинает казаться, что малыш Паркер просто сходит с ума по Эми. Без конца говорит о ней, посвящает ей стихи, и все это носит какой-то странный характер. Наверно, он уже позабыл свою прежнюю пассию, – Лори заговорил просто, доверительно, почти по-родственному.

– Лучше ему не думать об Эми. Следующая свадьба в нашей семье состоится не скоро. Они, в конце концов, еще дети! – по тону Джо можно было подумать, что Эми и Паркер и впрямь подростки.

– Как ни крути, а теперь твоя очередь, Джо!

– Моя? Оставь! Ты же видишь, что за мной никто не ухаживает. Я не нравлюсь молодым людям, но так и должно быть. Это закон: если в семье много дочерей, одна непременно остается старой девой.

– Да ты же просто никому не позволяешь за собой ухаживать! – вспыхнул Лори и тут же отвел глаза. – На тебя только взглянешь – ты или окатишь ледяной водой, или пронзишь тысячей булавок.

– Давай прекратим этот разговор. Мег завтра выходит замуж, а мы болтаем о каких-то несуществующих любовях и о разной чепухе. Я не желаю это слушать, давай переменим тему.

И Лори показалось, что если бы он не повиновался, его и впрямь окатили бы холодной водой или проткнули булавками. Он ответил на ее слова загадочным свистом, а когда они расставались у калитки, повторил:

– Попомни мое слово, Джо: ты – следующая!

Яркие июньские розы на веранде проснулись как никогда рано и наслаждались безоблачным утренним сиянием, словно маленькие подруги-соседки. Их пурпурные головки покачивались на ветру, напоминая румяные личики, и перешептывались между собою о том, что каждой довелось увидеть. Одни украдкой заглянули в столовую, где приготовлялся стол для свадебного пиршества; другие подсмотрели, как сестры одевали невесту; третьи поприветствовали слуг, которые выбегали с разными поручениями в сад, на крыльцо и в прихожую; и все они, от самой пышной розы до бледного бутона, отдавали должное красоте юной хозяйки, которая больше всех в доме любила и холила их.

Невеста и сама в этот день напоминала розу; казалось, все лучшее, что было в ее душе и сердце, отразилось на лице, в нежной прелести которого светилось нечто большее, чем красота. Мег отказалась от шелка, кружев и цветов померанца.

– Мне хочется быть естественной! Не надо никаких чопорных торжеств – пусть возле меня будут только те, кого я люблю и кого хочу видеть, самые близкие мне люди.

Свадебное платье она сшила себе сама, и оно словно дышало нежными упованиями и невинными девическими грезами. Сестры красиво убрали ее пышные волосы, и единственным украшением ее наряда стали лесные ландыши, любимые цветы «ее Джона».

– Ты как будто такая же, как всегда, но какая-то особенно очаровательная и милая. Я бы тебя просто задушила в объятьях, если бы не платье! – восклицала Эми, которая с восторгом смотрела на старшую сестру все время, пока шло приготовление.

– Ну вот и отлично! И, пожалуйста, целуйте, обнимайте меня на здоровье, и нечего жалеть платье! Пусть оно будет к концу дня мятое-мятое! – и Мег распахнула объятья навстречу сестрам, отчего всем стало ясно, что от новой любви старая ничуть не уменьшилась.

– Теперь пойду завяжу Джону галстук, а потом посижу немного в кабинете с папой!

Мег побежала вниз исполнять эти маленькие церемонии. А еще ей хотелось побыть с матерью. Она понимала, что как ни старается Марми казаться веселой, на сердце у нее грусть: первая пташка сегодня покидает семейное гнездо.

Ну а пока девочки вносят последние поправки в свой нехитрый туалет, самое время поведать, как истекшие три года переменили их внешность, тем более что сейчас они предстанут перед нами во всей своей прелести.

Джо не кажется уже угловатой; она научилась держаться свободно и даже обрела известное изящество. На месте былых кудряшек появились волнистые локоны до плеч, и теперь не бросается в глаза несоответствие между маленькой головкой и высокой фигурой. На загорелых щеках светится здоровый румянец, глаза стали лучистее и нежнее. Сегодня она укротила свой острый язычок, и с ее губ слетают сплошные нежности.

Бет побледнела, похудела и стала еще тише прежнего; красивые добрые глаза сделались еще больше, и в них затаилось выражение если не печали, то физической или нравственной муки. Но она переносит свое нездоровье с кротким терпением, не любит жаловаться и повторяет с надеждой, что скоро все у нее будет хорошо.

Эми по-прежнему считается украшением семьи. В шестнадцать лет она на удивление женственна. Ее нельзя назвать красавицей, но она наделена тем непередаваемым обаянием, которое принято называть грацией. У Эми неправильный нос и, пожалуй, слишком большой рот, но это, во-первых, придает лицу неповторимое выражение, а во-вторых, искупается изумительным цветом лица. Глаза у нее такие же синие, как были прежде, а золотые кудри стали еще пышнее и гуще.

Все три сестры надели платья из тонкой серебристой ткани (их лучшие летние наряды), в волосах и на груди у них алые розы. Они счастливы, что могут отдохнуть от забот и погрузиться в чтение самой увлекательной из глав в романе женской судьбы.

Ничего торжественного, «театрального» не предполагалось вдень свадьбы; все надлежало обставить естественно, по-домашнему. Правда, тетушка Марч была просто оскорблена тем, что невеста сама выбежала ей навстречу и провела в дом, что жених занят был прилаживанием упавшей гирлянды, а отец семейства, приходский священник, с мрачным видом поднимался по ступенькам, держа под мышками винные бутылки.

– Все-таки существуют же какие-то правила, – выговаривала тетушка новобрачной, садясь на предназначенное ей почетное место, шурша муаром и распространяя вокруг аромат лаванды. – Тебя никто не должен видеть вплоть до самой последней минуты, детка!

– Тетушка, пойми, я не выставляю себя напоказ! Не надо, чтобы все таращили на меня глаза, обсуждали мое платье и гадали, сколько потрачено на угощение. Я просто счастлива, и мне ни к чему думать, какое я произвожу впечатление. Пусть этот день пройдет так, как мне хочется. Джон, вот, возьми молоток!

И она стала помогать жениху в «совершенно не подобающем занятии».

Мистер Брук даже не сказал «спасибо», но, принимая из рук своей суженой совершенно не романтический инструмент, расцеловал ее и потом так на нее посмотрел, что суровая тетушка полезла за носовым платком.

Наконец грохот, крик, хохот по поводу некорректного возгласа Лори: «Зевс-Аммон! Джо сейчас опрокинет торт!» – создали самую настоящую суматоху. И так продолжалось, пока не объявилась толпа кузин.

И вот «праздник наступил», как любила выражаться Бет, когда была маленькой.

– Пусть этот юный великан не мельтешит у меня перед глазами, он мне досаждает хуже москитов! – шепнула старушка на ухо Эми.

В это время зал был уже переполнен и темный «ежик» Лори возвышался над другими головами.

– Он обещал сегодня вести себя как следует, а когда он захочет, то умеет быть очень даже элегантным, – возражала Эми, желая уберечь юного Геркулеса от нападок «дракона».

Свадебного шествия не было, но в комнате как по команде воцарилось молчание, когда мистер Марч и молодая пара заняли свои места под зеленой аркой. Мать и сестры сгруппировались рядом, словно не желая отпускать от себя Мег. Отец говорил эмоциональнее, чем обычно, но это сделало церемонию даже более красивой и торжественной. У жениха так дрожали руки, что было заметно со стороны, но Мег с такой нежностью посмотрела на него, что сердце матери преисполнилось радостью, а тетушка фыркнула во всеуслышание.

Джо едва не плакала, потому что на нее смотрел своими черными глазами Лори – насмешливо, заинтересованно и озорно. Бет приникла к материнскому плечу, а Эми продолжала стоять неподвижно, как статуя, и солнце освещало ее бледный лоб и цветы в волосах.

Мег в ту минуту, когда поняла, что она объявлена замужней дамой, воскликнула: «Первый поцелуй маме!» – что тут же и сделала. В последующие четверть часа она еще больше, чем прежде, напоминала розу, и теперь все пользовались малейшим предлогом, чтобы высказать ей свое доброе отношение, от мистера Лоренса до старой Ханны, которая, с какой-то невероятной прической на голове, припала к ней в холле, рыдая и повторяя: «Ты благословенна стократ! Торту ничего не сделалось, вообще все у тебя замечательно!»