«Четверг.

Вчерашний день прошел тихо. Я шила, занималась с детьми, писала в своей маленькой уютной комнатке с камином. Узнала еще кое-что об обитателях пансиона. Да, меня, наконец, представили профессору.

Оказывается, Тина – дочка француженки, которая работает при пансионе – гладит тонкое белье. Это ей он помог донести уголь по лестнице. Малышка просто влюблена в мистера Баэра и бегает за ним по пятам, как собачонка. Ему это нравится, он страшно любит детей, хоть и холостяк. Китти и Минни Кирк тоже говорят о нем с любовью, рассказывают, какие он придумывает игры, дарит подарки и сочиняет сказки. Молодые люди в пансионе подшучивают над ним, зовут его Старина Фриц, Пивной Бочонок и Медведь (по созвучию с фамилией). У нас в Америке всегда подтрунивают над немцами, но он сам подхватывает шутки на свой счет, и все, в общем-то, любят его.

Незамужнюю даму, о которой я писала, зовут мисс Нортон. Она добрая, образованная и богатая. Сегодня за обедом (я не выдержала и опять пошла в столовую – пусть не всем по душе мое соседство, но мне интересно наблюдать за людьми) мы разговорились с ней, а потом она позвала меня к себе в комнату. У нее хорошая библиотека, много картин, она знакома со знаменитостями и при этом очень доброжелательна. Я стараюсь ей понравиться – мне ведь тоже хочется попасть в "общество", хотя я вкладываю в это понятие несколько иной смысл, чем Эми.

Вчера вечером я сидела в гостиной, и вдруг появился Баэр с газетами для миссис Кирк. Так как ее не было, Минни решила сама меня представить:

– Это мисс Марч, мамина подруга.

После чего этот бесенок Китти принялась рассказывать, какая я веселая и как они меня любят.

Мы с Баэром поклонились друг другу, а потом оба рассмеялись.

– Я слышал, что эти маленькие шалуньи вам иногда досаждают. Если что, позовите меня, я их вразумлю! – он грозно нахмурился, что привело в восторг наших негодниц.

Вскоре он ушел, но, похоже, мы с ним будем видеться часто. Дело в том, что сегодня, поднимаясь к себе наверх, я случайно зацепила зонтиком ручку его двери, и она распахнулась. Баэр стоял у окна в халате и штопал носок. Ничуть не смущаясь, он помахал мне рукой, в которой держал носок, и сказал громко и весело:

– Счастливой вам прогулки, мадемуазель. Погода чудесная.

Сначала я рассмеялась, а потом загрустила, подумав, что бедняге приходится самому чинить свою одежду. Правда, я знаю, что в Германии мужчины любят вышивать, но они делают это, вероятно, "из любви к искусству". А штопать носки – какое уж тут искусство!»

«Суббота.

Писать особенно не о чем, разве что о моем визите к мисс Нортон. У нее в комнате много красивых вещей. Она была очень любезна, показывая свои сокровища, и просила сопровождать ее в театр и на публичные лекции. Просила как об одолжении, наверное, миссис Кирк рассказала ей о нашей семье, что мы бедны, и она хочет ненавязчиво принять во мне участие. Вот такие благодеяния меня никогда не тяготят. Я не только благодарна, но горда, как Люцифер.

Возвращаясь от нее в детскую, я услышала невообразимый шум. Заглянула в гостиную и увидела такую картину: Баэр стоит на четвереньках, Тина сидит у него на спине, а Минни кормит печеньем двух мальчуганов, посаженных в «клетки», сооруженные из стульев. Китти объяснила мне, что они играют в зверинец.

– Это мой слоник, – сообщила Тина, дергая за волосы профессора.

– Когда приходят в гости Франц и Эмиль, мама нам все разрешает. Правда, мистер Баэр? – спросила Тина.

"Слоник" присел на стул и совершенно серьезно сказал, обращаясь ко мне:

– Да, истинная правда. Но если мы будем чересчур безобразничать, вы нам только скажите "цыц" – и мы перестанем.

Я обещала, но на самом деле с удовольствием смотрела на их восхитительные шалости. Они играли в пятнашки и в войну, плясали, пели, а когда устали, пристроились на диване, и профессор рассказывал сказки про аиста на крыше и про кобольдов, летающих верхом на снежинках. Да, американцы редко бывают столь же по-детски непосредственны, как немцы.

Мне чрезвычайно нравится писать вам письма. Я бы писала и больше, но боюсь разориться на почтовых марках. Когда вы запомните письма Эми наизусть, перешлите их мне. Моим скромным новостям не стоит и тягаться с теми впечатлениями, которые переживает наша путешественница, но я знаю, мама, что тебя они порадуют. Неужели Тедди так заучился, что ему уже некогда черкнуть пару строк старой приятельнице? Позаботься о нем немного, Бет, а мне напиши о Дейзи и Деми.

Всем приветы от верной Джо.

P. S. Перечитала написанное. Только сейчас заметила, что львиная его доля посвящена Баэру. Что поделаешь? Меня всегда занимали необычные люди. И потом мне больше почти не о чем писать. Храни вас Бог».

«Декабрь.

Милая моя Бет,

похоже, этот пассаж получится несколько сумбурным, поэтому давай я адресую его тебе. Расскажу кое-что о моей новой жизни, – ничего особенного, но довольно забавное, так что повеселись и порадуйся со мной вместе.

Помнишь, маленькая Эми однажды сказала вместо "геркулесовы подвиги" "геркуланомовы подвиги"? Так вот, я тоже совершаю геркуланомовы подвиги на педагогическом поприще. Взращиваю умственно и духовно юные побеги, пытаясь повернуть каждую веточку в желаемом направлении. Признаюсь, с девчурками Кирк мне не так интересно заниматься, как с Эмилем и Францем, – смесь немецкого и американского духа породила их неповторимый темперамент. Но и в отношении девочек я исполняю свой долг, и к тому же они меня любят.

В субботу мы всегда замечательно проводим время. Если погода хорошая, все детское общество пансиона выходит на прогулку, как в школе, а мы с профессором следим за порядком. Я безмерно люблю такие дни.

Мы очень сдружились с профессором, и, знаешь, я стала брать у него уроки немецкого. Впрочем, этому предшествовали некоторые забавные обстоятельства. Расскажу обо все по порядку. Однажды я проходила мимо комнаты Баэра, и миссис Кирк, делавшая у него в это время уборку, окликнула меня.

– Ну и "порядок" у него! Ты когда-нибудь такое видела? Недавно я дала ему шесть носовых платков, и вот сейчас перевернула все вверх дном и ни одного не могу отыскать.

Да уж, действительно "оберлогово"! Все вперемешку: бумаги, книги, пенковая трубка, флейта… Тут же клетка с птичкой, не раз попадавшей в лапы коту, коробка с белыми мышами, а по всей комнате раскиданы бумажные кораблики и другие знаки присутствия мальчишек, которые его буквально поработили.

Три платка после долгих поисков все же удалось обнаружить: один был засунут между прутьев птичьей клетки, другой служил перочисткой, а третий, уже полуобгоревший, – прихваткой.

– Ну что за человек! Я уверена, что остальные три пошли либо на бинты, либо на паруса корабликам, либо на хвосты воздушным змеям. И я не могу его ругать – он такой добрый, так любит этих ребят, которые вконец его замучили. Мне ведь самой стыдно, что у него такой вид. Я даже готова взять на себя его хозяйство – постирать, починить. Но он сам почему-то никогда не дает мне своих вещей. А я не могу каждый раз вот так у него копаться. Неудивительно, что его одежда оказывается в плачевном состоянии.

После этого разговора я решила, что возьму на себя стирку и починку вещей Баэра. Он ведь так добр ко мне: приносит с почты письма от вас, разрешает пользоваться своей библиотекой.

Пока миссис Кирк продолжала уборку, я успела надвязать носки, которые он испортил своей штопкой. Мы решили ему ничего не говорить, а он по рассеянности ничего не замечал, но вот на прошлой неделе он меня "поймал".

Когда я нахожусь в детской, Тина часто вбегает и убегает, оставляя дверь в гостиную открытой. И я решила этим воспользоваться – стала слушать уроки, которые он дает своим ученикам. В один из таких дней сидела я у двери, заканчивала вязать носок, заодно пытаясь понять объяснения профессора новой ученице, бестолковой не меньше меня. Потом она ушла, и я решила, что он тоже. И вот сижу я, раскачиваюсь в кресле-качалке, спрягаю немецкий глагол и слышу какой-то шорох. Поднимаю глаза – вижу Баэра, который стоит в дверях, посмеивается и делает Тине знаки не выдавать его.