— Так! — сказал воевода. — Ну, дьяк! Пошли бирючей о том по городу кричать; на завтра надо пироги печь и брагу выкатить. Богу помолимся и выпьем за славную победу! Иди! А полонянку немедля доставлю, — сказал он Багрееву и вперевалку пошел за двери.

— Ах, он, старый пес! — с негодованием сказал Багреев. — Нате, как в остроге держал! Чай, исхудала, бедная?

— А мне идти? — сказал Савелов.

— Подожди! Куда пойдешь? Надо же его поспрошать, — остановил его Багреев.

В это время вошли слуги, с ключником во главе, и торопливо стали устанавливать стол всякими яствами и питиями. Пришел воевода и, низко кланяясь, пригласил гостей за трапезу.

— А полонянка?

Воевода лукаво прищурился.

— И она будет. Подожди, господин! Сперва выпьем по чарке! — и он хлопнул три раза в ладоши.

В то же мгновение распахнулась дверь, и в горницу вошла шереметевская пленница. Багреев взглянул на нее, вспыхнул, как маков цвет, и просветлел от радости. В горницу вошла в дорогом сарафане высокая, стройная русская красавица — не тощая немка, а именно русская девушка, белая, румяная, высокая, полная, с толстой русой косой, с ярко блестящими черными очами. Она внесла широкий поднос, накрытый чистым полотенцем, с тремя кубками меда и поясно поклонилась гостям, причем из-за ее алых губ сверкнули ослепительной белизны зубы.

— Вот и твоя красавица! — весело сказал воевода. — Поднеси им! — обратился он к пленнице.

— Кушайте во здравие! — чистейшим русским языком сказала девушка.

— По обычаю! — сказал Багреев, восторженно взглянув на нее, и, осушив кубок, звонко поцеловал девушку.

— И я! — весело сказал Савелов и сделал то же.

Девушка весело засмеялась.

— А теперь по-новому, воевода, — сказал Багреев, — дозволь ей с нами сидеть.

— Твоя воля! — ответил воевода. — Садись, что ли!

Девушка отставила поднос и свободно опустилась на лавку.

Багреев смотрел на нее восторженным взглядом.

«И откуда такая уродилась?» — думал он, замирая от счастья.

А шереметевская полонянка грациозными движениями брала кушанья, ела и запивала их сладким медом.

— Откуда ты наш язык знаешь? — спросил ее Багреев, придвигаясь к ней.

— Я? Да я его и раньше знала, а тут, как пошла к вашим, и того лучше, а у воеводы от его холопов и совсем узнала, — ответила она и улыбаясь обнажила белые зубы.

Багреев придвинулся еще ближе.

— А знаешь, для чего я сюда из далекой Ингрии приехал?

— Откуда мне знать! — потупилась девушка.

— За тобой!

Она взглянула на Багреева исподлобья, вспыхнула и улыбнулась. У Багреева дрогнуло сердце.

— Только я повезу тебя к Меншикову, в холодный Нотебург, к коменданту. Тебя ему Шереметев подарил.

Лицо девушки побледнело.

Багреев придвинулся еще ближе.

— Не любо?

— Мне что же… воля не моя… я ведь — пленница…

А тем временем Савелов пил с воеводой и наконец, собравшись с духом, спросил:

— А не знаешь ли ты, Ферапонт Лукич, где тут купец Пряхов живет, где дом его?

Воевода даже поперхнулся.

«Неужели Агафошка успел нажаловаться?» — мелькнуло у него в уме, и он откашлявшись сипло ответил:

— Пряхов? А не знаю, мил человек. Много у меня купцов-то.

— Да он, слышь, богатый, да к тому же недавно из Спасского приехал.

— Не помню. Хоть убей! А тебе на что?

Савелов замялся.

— Так… сын его в воспе… так просил…

«Врешь! Узнал что-то», — решил осторожный воевода и снова повторил:

— Не помню. Поспрошай на базаре. Там-от всех знают.

Савелов уныло вздохнул, выпил еще стопу и поднялся.

— Не суди. Мне по делу!

— Пусти, пусти его! — весело сказал воеводе Багреев, — под ним земля горит!

— С Богом! — ответил воевода. — Ночевать-то ко мне приходи. И ужин будет, и постель!

Савелов торопливо вышел от воеводы и пешим направился на базар разузнавать, где находится дом купца Пряхова.

Едва он ушел, как Багреев обратился к воеводе:

— Завтра утром, воевода, приготовь крытый возок, тройку коней и кучера. Завтра же уедем! Да и Марту снаряди.

— Полонянку?

— Да, ее Мартой зовут. А ты и не знал?

— И невдомек, — ответил воевода.

Девушка засмеялась.

— Я-то сама все Катею величаюсь. Нравится мне имя это очень!

— Катя так Катя! — весело сказал Багреев. — Мне ты по-всякому люба. Так приготовь, воевода! А теперь, Катя, укладываться и собираться пойдем, а я сосну… устал с дороги-то.

— А приятель твой?

Багреев махнул рукой.

— Его оставь. Он здесь свою зазнобу ищет. Может, у тебя и не одну ночь переночует. Береги его!

— Помилуй, — сказал воевода, — царского слугу-то? Да сделай такую милость! Я всегда…

— Ну, ну! Где горница-то?

Воевода хлопнул в ладоши и сказал прибежавшему холопу:

— Проводи!

Марта ушла к себе. Воевода, едва ушел Багреев, распоясался и вперевалку пошел в свою опочивальню, тревожно думая о Савелове и его расспросах.

Багреев, опьяненный вином и любовью, лег на мягкий ковер, покрывавший широкую лавку, и тотчас заснул, но и во сне ему все время грезилась шереметевская пленница, с которой он в тесной кибитке проведет не одни сутки. Да, будь деньги, купил бы он ее у Шереметева и зажил бы с ней в своем московском доме. Эх, беда, нет их! Не судьба, знать.

Уже было темно, когда Багреев проснулся и в темноте услышал подавленные вздохи.

— Кто тут? — спросил он тревожно.

— Я! — послышался в ответ печальный голос Савелова.

— Что с тобой? Это ты? Нашел?

— Нет! — и Савелов вздохнул снова.

Багреев сел.

— Расскажи.

— И рассказывать нечего, — ответил Савелов, — не нашел, и все! Дьяволы какие-то! — проговорил он со злобой.

— Да кто и что?

— Что? Вышел это я на базаре прямо, как воевода сказал. «Где купец Пряхов живет?» — спрашиваю. Ну, правда, этого купца все знают. Сейчас какой-то парнишка мне дорогу указал. Пришел я к дому. Что твой острог: забор высоченный, ворота — что в крепости, а людей никого. Звал я, звал; стучал я, стучал — только собаки лают. Наконец вышел какой-то парень. «Тебе что?» Я ему так и так: приехал с войны, послал меня сюда Яков Пряхов, хочу купца повидать. «Никого, — говорит, — тут нет! Иди!» — и хлопнул калитку. Так я и ушел. Пошел я опять на базар. Там купец… знаешь, что нас встретил. Я его: где да что купец Пряхов? Он говорит: «Знаю купца!» — даже назвал его — Василий Агафонович. И знает, что приехал из Спасского, а теперь равно сгинул. Торговлей его приказчик Грудкин занимается. «А Грудкин где?» — «Должно быть, — говорит, — у Пряхова на дому». Я — туда. Стучал, стучал. Опять этот дурень вылез. «Чего?» Я ему: «Грудкина давай!» — «Нет Грудкина!» — «А когда бывает?» — «Как случится!» — «А куда уехал?» — «Мне не сказывал!» — и опять хлоп калитку и вся. Веришь ли, я даже утопиться хотел. Ей-Богу! Что же это? И здесь, и нет! Я не могу…

— Подожди, Антоша, — заговорил Багреев, — мы от воеводы толка добьемся: заставим его искать — вот и все! Ты только не разводи с ним бобов, а прямо за бороду!

— Грудкина стеречь буду и того за бороду! — решительно сказал Савелов. — Я уж так не уеду.

— Время есть! — подтвердил Багреев и, встав с лавки, вышиб огня, зажег светец, потом закурил трубку и опять сел на лавку.

Савелов лежал, сбросив тяжелые сапоги.

— А ты?

— А я завтра уеду, — ответил Багреев и густо покраснел.

Но Савелов не заметил его смущения и, сокрушаясь своей неудаче, повторял:

— Нет, так уж не уеду… разыщу этого Пряхова. И скажи на милость, чего он прячется? А?

— Если бы я был с казной… — сказал Багреев, — то выкупил бы ее.

— Кого? Ты найди сперва этого Пряхова.

Багреев удивленно взглянул на Савелова и громко захохотал:

— Ты про Ерему, а я про Фому! Пойдем лучше к воеводе ужинать!

— Нет, ты уж постой на службе, — сказал на другое утро воевода Багрееву, видя, что тот уже собрался в путь.