— Чтой-то, барин, — сказал Аким, вводя во двор тройку, — будто все вымерли!

— Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг…

В это время за дверями раздался голос Сидора:

— Кто там! Что надобно?

— Я! — нетерпеливо отозвался Брыков. — Или не узнаешь?

— Кто? Что? — растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: — Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!

Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.

— Да что это вы? — спросил Семен Павлович.

— Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.

— Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!

— Батюшка, — плача воскликнул Сидор, — да у нас ведь нет ничего!

— Как? — Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны. — Это что? — грозно крикнул он.

Сидор упал ему в ноги.

— Не виновен я ни чуточки! Братец твой обобрал все!..

Семен Павлович слушал рассказ своего старого дворецкого и возмущался все сильнее и сильнее. Ну, положим, Еремей поторопился известить о смерти, но для чего же так торопится брат? Что, разве это уйдет от него? Он нахмурился и нервно прошелся по комнате.

— Мне завтра в полк являться, и нет мундира! — сказал он. — Пошли Павлушку. Да нет! Я сам! — и, быстро надев шапку, он вышел из дома.

«Странна такая поспешность! — думалось ему. — Я ли не помогал брату и вдруг?.. А если я умер бы? Даже сам не поехал, а посылал Сидора. Ну, брат, брат!»

Он стукнул в дверь братниной квартиры.

Через минуту послышались шаги, и распахнулись двери в темные сени. В тот же миг раздался испуганный возглас Еремея. Он отворил дверь и не поверил сразу своим глазам. Перед ним, ярко освещенный луной, бледный и исхудавший, стоял его умерший барин.

— Свят, свят, свят! С нами крестная сила! — орал Еремей, пятясь вглубь.

Семен Павлович вошел следом за ним, говоря:

— Чего орешь, дурак? Разве не узнал барина?

— Что за крик? Кто тут? — раздался грубый голос Дмитрия, и он, распахнув двери, остановился в своей гостиной, запахиваясь в шелковый халат.

Семен Павлович переступил порог и с горькой насмешкой сказал:

— Это — я, брат! Не ждал?

Дмитрий побледнел и отскочил, словно ужаленный.

— Ты… ты не умер? — растерянно пробормотал он.

Семен Павлович с укоризной покачал головой и произнес:

— Как видишь, я словно хотел испытать тебя… Поторопился ты…

Дмитрий с бледным, искаженным лицом опустился на диван и бессильно забормотал:

— Я, собственно… чтобы сберечь… все расхитили бы… обыкновенно… я, я… я ехать хотел! Как же я рад, Семен! — вдруг словно опомнился он и бросился к брату.

Но тот резко отстранил его:

— Оставь, я верю. Я только пришел к тебе за своими вещами. Мне завтра к шефу быть надо, так мундир и прочее. Ты ведь все взял…

— Сейчас, сейчас! — суетливо проговорил Дмитрий и, бросившись в соседнюю комнату, закричал^- — Эй, Федька!

— Так ты мне с Еремеем и пришли! Сейчас только! — сказал Семен Павлович.

— Мигом! — покорно согласился Дмитрий.

Семен Павлович ушел; едва он вышел, Дмитрий позвал Еремея и накинулся на него:

— Да ты что же это, собака? А? Нарочно! Обман?

Еремей отодвинулся от его сжатых кулаков и развел руками:

— Я что же? Я все сделал? Во-о сколько вылопал. И Влас меня гнал: скажи, грит, умирает!

— Ах, ты, скот, скот! — Дмитрий злобно запахнулся в халат и, опустившись на диван, задумался: — Вот, все теперь придется отдавать назад и снова оставаться при драных стульях… И с Машей Семен обвенчается!

Лицо Брыкова потемнело и исказилось бешенством.

На другой день Семен Павлович, одетый по всей форме, явился к шефу полка, полковнику Авдееву. Это был мужчина, чуть не семи футов роста, назначенный императором из гатчинских батальонов. Добродушный и веселый дома, он был строгим формалистом на службе.

— Честь имею, — начал Семен Павлович, но Авдеев тотчас перебил его, махнув рукой:

— Нет тебя, поручик! Нет! Выбыл ты из полка нашего!

— Я не подавал господину полковнику прошения, а моя служба…

— Добрая, что говорить, — снова перебил его полковник, — только выбыл ты за смертью. Так и в приказе прописано.

— А ежели я жив и вернулся?

— Не мое дело! В приказе моего императора так значится… Я… я не смею.

— То есть как? — совершенно растерялся Брыков. — Значит, я умерший? Но я жив!

— Не мое дело!

— Так что же я? Кто?

— Вы? Поручик Брыков, выбывший за смертью из полка. Покойник! — сказал Авдеев и сам в недоумении пожал плечами. — Вот и поди!

— Что же мне делать?

— Не знаю, друг, — со вздохом сказал Авдеев, — а в полк тебя взять не могу. Съезди-ка ты к Архарову. Человек он добрый, авось надоумит!

Семен Павлович вышел от Авдеева совершенно расстроенный.

— Брыков! Семен Павлович! Ты ли это? А мы-то тебя похоронили! — с этими возгласами окружили его товарищи, шедшие из казарм после учения.

Семен Павлович дружески поздоровался со всеми.

— Иди ко мне! Пунш сделаем! — повторил Ермолин, и все гурьбой пошли к нему на квартиру.

— Братцы, — сказал Семен Павлович, обращаясь к товарищам, — что со мной сделали? Скажите на милость?

— А что такое? — спросили все.

Брыков рассказал про беседу с шефом и спросил:

— И кто поторопился меня в покойники записать?

— Да братец твой! — ответил белокурый офицер. — Он на твое добро, кажись, зарился.

— Что же ты теперь делать будешь, а?

— Что же? Вот схожу к Ивану Петровичу Архарову. Он, говорят, добрый.

В это время внесли на подносе большую миску пунша.

— А пока что, — воскликнул Ермолин, — за здоровье покойника! Ха-ха-ха! Пей, Сеня!

— Истинно за здоровье покойника! Ура!

Семен Павлович чокнулся со всеми и выпил, но в его сердце не было веселья. Смутное беспокойство овладело им и не давало вздохнуть свободно.

— Прощайте, господа, — сказал он, — не до питья мне! Завтра с новостями приду!

Его не стали задерживать и дружески простились с ним.

Семен Павлович вышел из казарм, и первая его мысль была о Маше.

«Надо к ней! — подумал он и беспечно прибавил в своих мыслях: — Если не примут на службу, ну, что ж делать? Я и сам хотел в отставку подавать. Уедем — и все!»

В первый миг, когда Маша обняла Семена Павловича и почувствовала на своей щеке его поцелуи, она чуть не умерла, так сильно было ее волнение. После того как она услышала страшную весть о его смерти, жизнь потеряла для нее цену, и она собиралась в монастырь. Отец топал ногами и грозил ей проклятием, но она твердила свое:

— Ни за кого, кроме Сени, не выйду… Умер он, и жених мой — Христос!

— Насильно выдам! — злобно кричал старик.

— Умру, а ничьей женой не буду! — твердила Маша.

Старик понял, что против ее упорства ничего не поделать, и зорко следил за ней, боясь, что она действительно выполнит угрозу.

И вдруг вернулся тот, кого они считали покойником. Старик растерялся, а Маша обезумела от радости.

— Милый, дорогой! — шептала она, не находя других слов, и не отходила от своего жениха, молча целовавшего ее руки.

— Кхе-кхе-кхе, — смущенно смеялся отец-старик, — вот, значит, и за свадебку.

— Нельзя сразу, — ответил Брыков.

— А почему?

— Да вот! — и Семен Павлович рассказал всю неприятную историю с ним по поводу его мнимой смерти.

Старый приказный покачал головой.

— Гм… гм… — сказал он, — трудное дело, мой батюшка! Тут самая суть, что приказ-то государев. Да? Ну, вот и оно! Кто сей приказ, кроме него, изменить может?

— Не может же быть, чтобы он не признал меня живым! — засмеялся Семен Павлович. — И наш шеф, и я думаем, что генерал-губернатор вступится.

— Милый, — воскликнула Маша, — да не все ли равно?! Ну, вышел ты из полка; так уедем к тебе в именье и там мирно жить будем.