— Ах, да собирайтесь, черт возьми! — нетерпеливо закричал офицер. — Я ведь не о двух головах!

— Но что со мной будет? — растерянно спросил Брыков.

Офицер пожал плечами и не ответил. Брыков при помощи Сидора оделся.

— Я готов!

— Тогда едем!

Сидор прижался губами к плечу своего барина и потом прошептал:

— Батюшка-барин! Коли что будет, и я за тобой!

— Коли что случится, — сказал Брыков, порывисто обняв его, — иди в Москву и скажи Маше: пусть не ждет!

Они вышли. У ворот стояла повозка, в которую офицер пригласил Семена Павловича выразительным жестом, и, когда они уселись, кучер погнал сытую лошадь.

Офицер, видимо расположенный к Брыкову, заговорил:

— Вы вот спрашивали меня, что с вами будет? А я почему знать могу! Я — дежурный: сижу и жду! Иной раз вынесут бумагу и говорят: «В Берлин!» Скачешь сломя голову и даже не знаешь, где Берлин этот. «Привезти такого-то!» — и едешь, и привозишь, иной раз для милостей, а иной раз, случится, его же и в Сибирь везешь. Наше дело такое! Слава Богу, мне еще не доводилось, а другим прочим и не раз…

Брыков жадно слушал его, и в голове роем кружились мысли о том, ради чего вызвал его государь: может — и на радость, может — и на горе; на радость, если этот Рибопьер не наврал да просил о нем; на горе, если братец с этим Вороновым что-либо сюда, в Петербург, наплели. Что ж? Он теперь беззащитен, как ребенок малый. И, колеблясь между надеждой и отчаянием, он то улыбался, то хмурился, в то время как повозка дребезжала колесами, прыгала по неровной мостовой.

— Стой! — закричал офицер. — К подъезду!

Они подъехали ко дворцу и вышли на подъезд со стороны бокового фасада.

— Сюда! — указал офицер, провожая Брыкова.

Они прошли по длинному коридору и вошли в маленькую комнатку, где на кожаном диване сидел дежурный фельдъегерь.

— Подождите тут! — сказал Семену Павловичу провожатый и вышел.

Сердце у Брыкова замерло.

Послышался звон шпор, и в комнату вошел блестящий офицер.

— Вы и есть Брыков? — спросил он.

Семен Павлович поклонился.

— Тот самый?

Брыков понял вопрос и поклонился снова.

— Проведите их в общую приемную к выходу! — сказал офицер и прибавил Брыкову: — Вас государь видеть хочет!

Офицер ушел, а фельдъегерь вновь повел Семена Павловича через коридоры и комнаты, и все эти хождения мучили Брыкова своей неизвестностью.

Наконец его ввели в огромный зал и оставили среди массы всякого народа. Здесь были и генералы, и командующие отдельными частями, и придворные в расшитых золотом мундирах. Все чинно стояли, ожидая выхода государя. Брыков в своем темном камзоле чувствовал себя совершенным ничтожеством среди этой знати и осторожно стал позади всех у огромной голландской печи. Почти никто не заметил его появления, и он смотрел на всех, стараясь по лицам увидеть, кто чего ожидает. Но, судя по лицам, все ожидали чего-то неприятного, даже страшного, так напряженно было их выражение. Только часовые, стоявшие у дверей в царские покои, недвижные, как изваяния, сохраняли невозмутимо спокойные лица.

Вдруг двери распахнулись, и в них показался государь. Среднего роста, в темно-зеленом камзоле с двумя звездами, в напудренном парике, он был одет скромнее всех окружающих, которые в этот миг склонили свои головы. Он быстрыми шагами вошел в зал в сопровождении наследника, фон Палена, Кутайсова, Обрезкова и флигель-адъютанта, и остановился подле генерала, стоявшего с края.

Брыкову не слышно было их разговора, но он видел милостиво улыбавшееся лицо Павла, которое, несмотря на вздернутый нос и широкий рот, в эту минуту было полно привлекательности.

Голос императора раздавался все ближе и ближе к Брыкову. Семен Павлович видел блеск его голубых глаз и замер, почти лишившись чувств. Вдруг над ним раздался голос Павла, и он сразу пришел в себя и вытянулся по-военному. Государю это, видимо, понравилось. Он улыбнулся.

— А, это — вы, сударь, — произнес он, — живой мертвец, что смущаете живых! Давно вы в покойниках?

— С апреля месяца, ваше величество!

— И не обратились ко мне? Не искали меня? Не писали? Стыдно! Государь может делать ошибки, но всегда спешит исправить их! Стыдно! Вы были в каком чине?

— Поручиком нижегородского драгунского полка.

— Ну, возвращайтесь туда капитаном!

Брыков с благодарностью опустился на колени.

— Встаньте! — сказал государь. — Я слышал, что вам много вредил ваш брат?

— Отнял имущество, невесту…

— Ну, это вам вернется! Я прикажу, чтобы вам повиновались исправник и заседатель. Чините сами суд над своими недругами, а мне служите!

— Живота не пожалею! — искренним порывом вырвалось у Брыкова. — Вы дали мне жизнь!

— Спасибо, майор, — улыбаясь сказал Павел, — я прикажу вам дать батальон! С Богом!

Семен Павлович резко повернулся, забыв даже поклониться государю.

Лицо Павла нахмурилось.

— Невежа! — сказал он резко и, обернувшись к адъютанту, прибавил: — Догони его и скажи, что я велел ему подать в отставку. Майор в отставке.

Адъютант устремился за Брыковым и, нагнав его на подъезде, передал последнее приказание Павла.

Брыков сначала побледнел, но потом его лицо озарилось радостью.

— Большей милости нельзя и ждать было! — радостно воскликнул он.

— Ура! Победа! Жив! — радостно закричал Брыков, вбегая в гостиную Виолы.

Был еще ранний час, и молодая прелестница только что встала с постели. Она выбежала из спальни в распашном капоте и, ухватив Брыкова за борт камзола, спросила:

— Что случилось? Дуня говорила, что тебя к царю увезли. Я так напугалась! Ну, что же вышло?

— Все! Полная удача! — и Брыков торопливо рассказал все происшедшее с ним.

Виола запрыгала и захлопала в ладоши.

— Как твоя невеста обрадуется! — были первые ее слова.

Брыкова тронула ее неподдельная радость.

— Милая Виола, — сказал он, беря ее руку, — ты оказала мне самое дружеское участие. В первый день ты спасла меня от беды. Когда мне некуда было деться, ты приютила меня. Чем я отблагодарю тебя?

Виола дружески взглянула на него, и ее лицо стало серьезно.

— Чем? Вспоминай обо мне, как о девушке, а не как о прелестнице, — тихо сказала она, — поклонись от меня твоей невесте и… и все!

— Нет, — горячо ответил ей Брыков. — Сделай, как я скажу. Брось здесь все это и уезжай со мной. Я дам тебе домик, земли, слуг, и ты будешь всегда вместе с нами.

Она покачала головой.

— Нет, я привыкла к этому шуму. Может быть, потом, под старость… а теперь, — и она по-прежнему тряхнула ухарски головой, — задай на прощание пир! Зови всех, кого знаешь, а я позову своих подруг, и мы проводим тебя!

— Хорошо! — весело согласился Брыков, и они разошлись до вечера.

Семен Павлович тотчас отдал приказ Сидору собираться.

— Чтобы в утро и выехать! — сказал он. — Поедем вместе к Башилову, и ты возьми оттуда коляску, а потом собирай вещи!

— Мигом, батюшка! — оживился Сидор. — Глазом не моргнешь! Уж так-то ли я рад, так-то ли я рад!

— Чему?

— А всему, батюшка: и что твое дело государь порешил, и что братца твоего покараешь, и что из города этого едем!

— А что? Не понравился?

— И-и, чисто басурманский город! Только и святости, что Спаситель.

— Ну, едем! — и Брыков, взяв извозчика, покатил к Башилову.

Последний только что вернулся с ученья и жадно ел обед, состоявший из овсяной похлебки.

— А! Друг! — закричал он, увидев Брыкова. — Пошли-ка за «ерофеичем»! Вчера вдребезги продулся! Что ты радостный такой?

— В Москву уезжаю! Государь вернул мне жизнь!

— Ура! — заорал Башилов, бросаясь ему на шею. — Я, брат, говорил тебе! У нас государь — во-о! — и он поднял вверх палец. — Посылай тогда за шампанским.

— Можно! — сказал Семен Павлович, вынимая кошелек.

— Ивашка! — закричал Башилов и, когда денщик выскочил из-за перегородки, начал распоряжаться: — Вот пойдешь и купишь…