Вот почему на технологические вопросы больше нельзя отвечать только технологическими терминами. Это политические вопросы. Они оказывают на нас более глубокое действие, чем поверхностные политические проблемы, занимающие нас сегодня. Вот почему мы не можем и дальше принимать технологические решения старым способом. Мы не можем позволить, чтобы их принимали случайно, независимо друг от друга. Мы не можем позволить, чтобы они диктовались только краткосрочными экономическими соображениями. Мы не можем позволить, чтобы их принимали в политическом вакууме. И мы не можем необоснованно делегировать ответственность за такие решения бизнесменам, ученым, инженерам или администраторам, которые не осознают глубоких последствий собственных действий.

Чтобы взять под контроль технологию и через этот контроль добиться определенного влияния на ускоряющий рывок в целом, мы, следовательно, должны начать подвергать новую технологию серии проверок, прежде чем спускать ее с привязи в своей среде. Мы должны задавать целую серию непривычных вопросов о любой инновации, прежде чем дать ей недокументированную закладную.

Во — первых, горький опыт уже научил нас, что мы должны гораздо внимательнее рассматривать потенциальные побочные эффекты любой новой технологии. Предлагаем ли мы новую форму энергии, новый материал или новый промышленный химикат, мы должны попытаться определить, как они изменят тонкое экологическое равновесие, от которого зависит наше выживание. Кроме того, мы должны предвидеть их косвенное воздействие на больших временных и пространственных отрезках. Промышленные отходы, сброшенные в реку, могут подняться на поверхность в океане в сотнях и даже тысячах миль от нее. ДЦТ может не проявлять своих эффектов годами после его применения. Об этом написано так много, что, по — видимому, едва ли необходимо еще рассуждать об этом.

Во — вторых, и это гораздо сложнее, мы должны ставить вопрос о долгосрочном воздействии технологической инновации на социальную, культурную и психологическую среду. Широко распространено мнение, что автомобиль изменил облик наших городов, сместил образцы домовладения и розничной торговли, оказал влияние на сексуальные привычки и ослабил семейные связи. Считается, что на Ближнем Востоке быстрое распространение транзисторных приемников содействует возрождению арабского национализма. Противозачаточные таблетки, компьютер, космические достижения, а также изобретение и распространение таких «мягких» технологий, как системный анализ, привели к значительным социальным изменениям.

Мы больше не можем позволить себе допускать, чтобы такие вторичные социальные и культурные эффекты просто «случались». Мы должны попытаться предвидеть их заранее, по возможности оценивая их природу, силу и воздействие. Если есть вероятность серьезного ущерба, мы должны быть готовы заблокировать новую технологию. Это очень просто. Нельзя позволять технологии буйствовать в обществе.

Совершенно верно то, что мы никогда не можем знать все побочные эффекты какого бы то ни было действия, технологического или иного. Но неверно, что мы беспомощны. Иногда, например, есть возможность испытать новую технологию на ограниченных территориях, в ограниченных группах, изучив ее вторичные воздействия, прежде чем разрешить ее распространение. Если бы у нас было воображение, мы могли бы придумать живые эксперименты, даже сообщества добровольцев, чтобы они помогали управлять нашими технологическими решениями. Мы можем создать анклавы прошлого, где уровень перемен искусственно замедляется, или анклавы будущего, в которых индивидуумы могут предварительно испытать будущую среду. Мы можем организовать поодаль и даже субсидировать специальные сообщества чрезвычайной новизны, в которых экспериментально используются и исследуются передовые препараты, источники энергии, транспортные средства, косметика, приборы и другие инновации.

Сегодня корпорация по заведенному порядку проводит полевое испытание продукта, чтобы убедиться, что он выполняет свое основное назначение. Та же компания проводит рыночное испытание продукта, чтобы удостовериться, будет ли он продаваться. Но за редкими исключениями никто не проводит последующих проверок потребителя или сообщества для определения побочных воздействий. Выживание в будущем может зависеть от того, научимся ли мы это делать.

Даже когда живое тестирование невыполнимо, мы все равно можем систематически предвидеть отдаленные эффекты различных технологий. Исследователи поведения быстро разрабатывают новые инструменты — от математического моделирования и воспроизведения до так называемого анализа Дельфи, — которые позволяют нам выносить более информированные суждения о последствиях наших действий. Мы составляем из кусочков концептуальные аппаратные средства, необходимые для социальной оценки технологии; нам нужно только использовать их.

Третий, еще более трудный и острый вопрос. Помимо реальных изменений в социальной структуре, какое воздействие предлагаемая новая технология окажет на систему ценностей общества? Мы мало знаем о ценностных структурах и о том, как они меняются, но есть основание полагать, что и на них технология оказывает значительное воздействие. Где — то я предлагал разработать новую профессию «прогнозистов ценностного воздействия»[334].

Мужчины и женщины, получившие специальную подготовку на основе последних достижений различных наук о поведении, могли бы определять ценностные смыслы предлагаемой технологии.

В 1967 г. в университете Питтсбурга группа видных экономистов, ученых, архитекторов, планировщиков, писателей и философов в течение суток участвовала в экспериментальной модели, цель которой — развитие искусства ценностного прогноза. В Гарварде Программа по технологии и обществу занималась работой, относящейся к этой же сфере. В Корнэле и Институте по изучению науки в жизни людей в Колумбии предпринимается попытка построить модель отношений между технологией и ценностями и создать игру, полезную для анализа воздействия первой на последние. Все эти инициативы, хотя пока они очень примитивны, обещают помочь нам более точно, чем когда — либо раньше оценить новую технологию.

Четвертое и последнее: мы должны поставить проблему, которая до сих пор почти не исследовалась, но которая имеет решающее значение, если мы хотим предотвратить масштабный шок будущего. Относительно каждой крупной технологической инновации мы должны задавать вопрос: каков ее ускоряющий смысл?

Проблемы адаптации уже намного превосходят трудность справиться с тем или другим изобретением или техникой. Наша проблема уже не инновация, но цепь инноваций, не сверхзвуковой транспорт или реактор по воспроизводству ядерного топлива, или основное действие машины, но все взаимосвязанные следствия таких инноваций и новизны, которую они посылают в мир.

Помогает ли нам предлагаемая инновация контролировать пределы и направление последующего продвижения? Или она имеет тенденцию ускорить множество процессов, над которыми у нас нет контроля? Какое воздействие она оказывает на уровень быстротечности, количество новизны и разнообразие выбора? Пока мы не будем систематически зондировать эти вопросы, наши попытки использовать технологию в социальных целях — и установить контроль над ускоряющим броском вообще — будут слабыми и тщетными.

Вот какова насущная интеллектуальная повестка дня для общественных и естественных наук.

Мы научились создавать и конструировать мощные технологии. Теперь больной вопрос — узнать об их последствиях. Сегодня эти последствия грозят уничтожить нас. Мы должны узнать, и узнать быстро.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ОМБУДСМЕН[335]

Однако нам брошен не только интеллектуальный, но и политический вызов. В дополнение к созданию новых исследовательских инструментов — новых способов понять свою среду — мы также должны создать новые политические институты, которые гарантировали бы, что эти вопросы действительно исследуются, и продвигали или притормаживали (а может быть, даже запрещали) определенные предлагаемые технологии. В результате нам нужен механизм для проверки благонадежности механизмов.