Данная тенденция получит энергичную поддержку в форме компьютерного обучения, электронной видеозаписи, голографии и других постоянно модернизирующихся технических областей. Родители и учащиеся получат возможность подписывать с соседней школой краткосрочные «контракты на обучение», поручая сторонам обучить — изучить определенные курсы или курсовые модули. Учащиеся могли бы продолжать посещение школьных общественных и спортивных мероприятий или те предметы, которые не могут изучать самостоятельно или под руководством родителей и друзей дома. Поскольку школа уже не отвечает требованиям времени, давление на нее будет возрастать: суды окажутся завалены делами, оспаривающими законность устаревшего обязательного для всех посещения. Короче, мы можем оказаться свидетелями ограниченного отхода от существующей системы и диалектического возврата к домашнему образованию. Ученый — теоретик из Станфорда Фредерик Дж. Макдоналд предложил «мобильное обучение», где учащихся выводят из класса не только для познавательных экскурсий, но и для участия в важных общественных мероприятиях[305].

В нью — йоркском микрорайоне Бедфорд — Стайвесант, вечно неспокойном конфликтном квартале негритянских трущоб, планировалось создать экспериментальный колледж, объекты которого располагались по всем магазинам, офисам и домам квартала так, что было бы трудно определить, где кончается колледж и начинается микрорайон. Учащиеся колледжа обучались бы ремеслам у проживающих в квартале взрослых, а также у штатных преподавателей. Предполагалось также, что учебный план будет формироваться как самими учащимися и жителями квартала, так и профессиональными педагогами[306]. Бывший член Комиссии Соединенных Штатов по образованию Харолд Хоу II предложил сделать наоборот: жителей квартала пригласить в школу, т. е. предоставить местным магазинчикам, косметическим кабинетам, типографиям место в школьном здании в обмен на бесплатные уроки, которые проводили бы их владельцы[307]. От этого плана, разработанного для школ городского гетто, было бы больше пользы, если бы была продумана концепция отбора и в школу пригласили, например, бюро компьютерного обслуживания, проектные конторы, медицинские лаборатории, местные радиостанции и рекламные агентства.

Где — нибудь еще разгорается дискуссия вокруг проекта программ среднего и высшего образования с использованием института «наставников», которые должны передавать не только профессиональные умения и навыки, но наглядно демонстрировать, как абстрактные знания претворяются в жизнь. Бухгалтеры, врачи, инженеры, бизнесмены, плотники, строители, плановики могли бы стать неотъемлемой частью «внеклассного факультатива» в условиях другого «диалектического возврата», на сей раз к новому типу профессионального ученичества. Немало аналогичных перемен носится в воздухе. Они свидетельствуют о давно назревшем крахе «фабричной» модели школьной системы.

Сегодня школа не отвечает ни социально — географическим, ни временным требованиям. Совершенно ясно, что с быстрым устареванием знания и увеличением продолжительности жизни навыки, полученные в молодости, вряд ли сохранят свою актуальность к моменту наступления старости. Поэтому — то супериндустриальное общество должно предусматривать непрерывное образование на протяжении всей жизни по принципу подключения — отключения. Если образование предполагается растянуть на всю жизнь, тогда не совсем справедливо заставлять малышей посещать все школьные занятия. Сочетание обучения «без отрыва от производства» с выполнением оплачиваемых или неоплачиваемых неквалифицированных общественных работ в течение неполного рабочего дня принесло бы больше удовлетворения многим молодым людям, да и большему бы их научило.

Подобные новшества вносят огромные изменения и в методические пособия. В настоящее время в классах все еще преобладает лекционный тип занятий. Данный метод олицетворяет собой старую нисходящую иерархическую структуру промышленности. Хотя лекции все еще нужны для выполнения небольшого круга задач, но такая форма занятий неизбежно отступит на второй план с введением новых обучающих методик, начиная от ролевых игр и кончая компьютерными конференциями и погружением учащихся в, так сказать, «воображаемые приключения». Разработанные корпусом психологов будущего методы эмпирического программирования, позаимствованные из сфер отдыха, развлечений и промышленности, заменят знакомую, нередко иссушающую мозги лекцию. Обучение может быть максимально интенсифицировано с помощью контролируемого питания или применения лекарственных препаратов, повышающих коэффициент умственного развития, увеличивающих скорость чтения или улучшающих усвоение информации. Такие перемены и лежащие в их основе технологии облегчат фундаментальное изменение организационной модели.

Ныне существующие административные структуры образования, которые зиждятся на индустриальном бюрократизме, будут просто не в состоянии справиться с трудностями и уровнем перемен, присущих выше описанной системе. Они будут вынуждены перейти к адхократическим организационным формам просто для того, чтобы сохранить некоторую видимость контроля. Однако гораздо важнее такое организационное соучастие для классной комнаты.

Человек индустриальный подвергался обработке и подгонке на станке школы, чтобы занять сравнительно надолго свою щель в социально — экономическом устройстве. Супериндустриальное образование должно готовить людей к работе во временных формированиях, специально создаваемых в каждом отдельном случае для решения конкретных задач адхократий будущего.

Дети, сегодня переступающие порог школы, незамедлительно оказываются частью стандартной организационной структуры: руководимого учителем класса. Один взрослый и определенное количество подчиненных ему молодых людей, сидящих обычно правильными рядами и смотрящих прямо перед собой, — вот основная стандартизированная единица школы индустриальной эры. Переходя из класса в класс, учащиеся постепенно достигают все более высоких уровней, но так и остаются в пределах одной и той же закрепленной организационной структуры. Они не приобретают опыта знакомства ни с иными формами организации, ни с проблемой перехода из одной организационной формы в другую. Не получают они и подготовки к ролевой маневренности. Нет ничего, что было бы столь явно антиадаптивно. Школам будущего, если они захотят способствовать облегчению дальнейшей адаптации в жизни, придется экспериментировать с гораздо более разнообразными типами внутреннего распорядка. Классы с несколькими учителями и одним — единственным учеником, классы с несколькими учителями и группой учащихся, учащиеся, организованные во временные коллективы для решения конкретной задачи или составления проекта, учащиеся, переключающиеся с работы в группе на индивидуальную или даже самостоятельную работу; кроме того, всем им нужно найти применение, чтобы дать каждому учащемуся возможность заранее соприкоснуться в какой — то мере с тем жизненным опытом, с которым он столкнется впоследствии, когда начнет самостоятельное перемещение в организационно зыбком географическом пространстве супериндустриализма.

Таким образом, стало ясно, что перед Советами будущего стоят следующие организационные задачи: глубокое внедрение в общество, его рассредоточение и децентрализация, формирование адхократической администрации, разрушение жесткой системы календарного и классификационного планирования. Когда эти цели будут достигнуты, любое организационное сходство между школой и фабрикой индустриальной эпохи станет чисто случайным.

Что же касается учебных планов, то Советам будущего не следует исходить из того, что каждый из преподаваемых ныне предметов преподается небезосновательно, следует начать с прямо противоположной посылки: ничто не должно включаться в обязательный учебный план, пока не будет подвергнуто тщательному анализу с точки зрения будущего. Если придется выбросить за негодностью значительную часть «казенного» учебного плана — пусть так и будет. Все вышесказанное не следует рассматривать как заявление, направленное «против культуры», или как призыв к полному уничтожению прошлого. Не означает оно также, что мы можем проигнорировать такие фундаментальные основы, как чтение, письмо и счет. Дело в том, что десятки миллионов детей на законном основании заставляют сегодня тратить бесценные часы их жизни, усердно трудиться над материалом, практическая польза которого в будущем вызывает большие сомнения. (Никто даже и не заикается о том, весьма ли он полезен сегодня.) Стоит ли им тратить столько времени на изучение иностранного языка — французского, испанского или немецкого? А те часы, что потрачены на изучение родного английского языка, использованы ли они с максимальной отдачей? Стоит ли от всех детей требовать изучения алгебры? А не извлекут ли они гораздо больше пользы из изучения теории вероятностей? Логики? Компьютерного программирования? Философии? Эстетики? Массовых коммуникаций?