Тот факт, что отношению человека к вещи все более свойственна быстротечность, хорошо прослеживается на явлениях материальной и духовной культуры, которая окружает девочку, обменивающую свою куклу. Этот ребенок с раннего возраста усваивает, что кукла Барби всего лишь один из материальных предметов, которые в великом множестве появляются и быстро исчезают в этот период его жизни. Пеленки, нагрудники, подгузники, бумажные салфетки, полотенца, пластиковые бутылки из — под напитков — все в доме быстро используется и безжалостно выбрасывается. Кукурузные лепешки приносят упакованными в жестяные банки, которые сразу же отправляются в мусор. Шпинат покупают в пластиковых мешочках, которые можно опустить в кастрюлю с кипящей водой для разогревания, а потом выбросить. Готовые обеды часто разогреваются и подаются в одноразовой посуде — подносе. Дом похож на большую перерабатывающую машину, в которую предметы стекаются, затем потребляются и исчезают со все большей скоростью. С самого рождения ребенок оказывается погруженным в одноразовую культуру.

Идея одноразового или краткосрочного использования изделия с последующей его заменой никак не согласуется с сущностью общества или людей, не расставшихся с психологией бедности. Не так давно Юриель Рон, специалист по рыночной конъюнктуре, работающий во французском рекламном агентстве «Publicis», сказал мне: «Французская домохозяйка не пользуется одноразовыми изделиями. Ей нравится хранить вещи, даже если они старые, она ни за что не выбросит их. Мы пробовали протолкнуть на рынок одну фирму, которая намеревалась предложить пластиковые одноразовые занавески. Изучив спрос, мы обнаружили явное нежелание покупать их». И все же повсюду в развитых странах сопротивление приобретению данного рода продукции ослабевает. Так, писатель Эдвард Мейз подметил, что многие американцы, посещавшие Швецию в начале 50–х годов, были поражены царящей здесь чистотой. «То, что на обочинах Дорог не валялись бутылки из — под пива и безалкогольных напитков, как к нашему стыду в Америке, вызвало у нас почтительное отношение. Но вот к 60–м годам пустые бутылки внезапно разукрасили шведские автострады… Что произошло? Швеция, следуя американскому образцу, стала приобретающим, использующим и выбрасывающим обществом». В Японии одноразовые ткани получили сегодня столь широкое распространение, что пользоваться хлопчатобумажным носовым платком считается не только старомодно, но и негигиенично. В Англии за 6 пенсов можно купить одноразовую зубную щетку, которая продается уже покрытой зубной пастой, а после употребления выбрасывается. И даже во Франции повсюду применяются одноразовые зажигалки. Все более многочисленными становились изделия, выпускаемые для одноразового или краткосрочного использования, начиная от картонных молочных пакетов и кончая ракетами, которые снабжают силовыми двигателями космические корабли, и это стало главной чертой нашего образа жизни.

С введением в употребление бумажной и полубумажной одежды выбрасывать стали еще больше. В модных магазинах и тех, где продавалась рабочая одежда, возникли целые отделы, где предлагалась одежда из бумаги ярких расцветок и разнообразных фасонов. Журналы мод представляли потрясающе роскошные платья, костюмы, пижамы и даже свадебные наряды, сделанные из бумаги. Невеста была изображена в эффектном платье с длинным белым бумажным шлейфом с кружевным узором, и все это сопровождалось пояснением, что после церемонии бракосочетания из такого шлейфа можно сделать «замечательные кухонные занавески». Бумажная одежда особенно хорошо подходила для детей. Один знаток моды писал: «Скоро девочки смогут заляпывать свои платьица мороженым, рисовать на них картинки и делать аппликации, а матери будут только улыбаться, глядя на их проделки». И для взрослых была предусмотрена возможность выразить себя в творчестве, им предлагались комплекты с приложенными кистями для раскрашивания одежды по своему вкусу. Цена: 2 долл. Конечно же, цена явилась определяющим фактором роста спроса на бумажные изделия. Так, в одном из отделов разрекламированной продукции продавалась обычная одежда трапециевидного силуэта из «целлюлозного волокна и нейлона». Каждый предмет стоил 1,29 долл., для потребителя дешевле купить новую вещь и после носки выбросить се, чем, имея обычную одежду, пользоваться услугами химчистки. Скоро так и будет. Все это больше относится к области экономики, однако распространение одноразовой культуры имело более важные психологические последствия. Потребление одноразовых изделий влияло на сферу духовной жизни людей. В числе прочих ценностей кардинальному пересмотру подверглось отношение к собственности. Распространение в обществе идеи одноразового использования заключало в себе сокращение продолжительности отношений человека и вещи. Вместо того чтобы в течение относительно долгого времени быть привязанным к одному предмету, мы на короткие промежутки имеем в своем распоряжении предметы, непрерывно вытесняемые другими.

Тенденции к недолговечности проявляются даже в архитектуре, той части материальной среды, которая в прежние времена главным образом порождала в человеке чувство постоянства. Девочка, которая сдает свою куклу Барби, конечно же, видит недолговечность домов и других больших зданий в своем окружении. Мы перекраиваем городские территории. Мы сносим целые улицы и города и с умопомрачительной скоростью воздвигаем на их месте новые.

«Средний возраст жилища неуклонно уменьшался, — писал Э. Ф. Картер из Стэнфордского исследовательского института. — В пещерные времена он, в сущности, был безграничен… составлял примерно сто лет для домов, построенных в Соединенных Штатах в колониальный период, а в наши дни он около сорока лет».[32] А вот мнение англичанина Майкла Вуда: «Американец начал строить свой мир совсем недавно, он хорошо знает, как хрупок этот мир и непостоянен. Здания в Нью — Йорке внезапно пропадают, и облик города за год может полностью перемениться»[33].

Писатель Луис Очинклос сердито жалуется: «Ужас жизни в Нью — Йорке в том, что это город без истории… Все мои деды и прадеды жили в этом городе… но из домов, которые они занимали, сохранился лишь один. Как раз это я и имею в виду, рассуждая об исчезающем прошлом»[34]. У некоренных ньюйоркцев, чьи предки прибыли в Америку не так давно из кварталов Пуэрто — Рико, сел Восточной Европы или южных плантаций, совсем иное восприятие этого города. Однако же «исчезающее прошлое» — реальное явление и, судя по всему, оно получает все большее распространение, захватывая даже многие пропитанные историей города Европы. Бакминстер Фуллер, архитектор — философ, однажды охарактеризовал Нью — Йорк как «непрерывный эволюционный процесс освобождения, сноса, вывоза, временно пустующих участков земли, новых сооружений и повторение того же порядка. Этот процесс в принципе сходен с ежегодным циклом земледельческих работ на ферме — вспашка, посев семян, уборка урожая, выкорчевывание… и переход на другую сельскохозяйственную культуру… Большинство людей относятся к строительным работам, преграждающим улицы Нью — Йорка… как временным неудобствам, на смену которым вскоре придет покой. Они по — прежнему считают обязательным сохранение незыблемости, что является пережитком ньютонова взгляда на мир. Те, кто жил в Нью — Йорке и с Нью — Йорком с начала века, на опыте получили представления об эйнштейновском принципе относительности»[35].

В том, что дети в самом деле усваивают «эйнштейновскую относительность» по окружающей жизни, я убедился на собственном опыте. Некоторое время назад моя жена послала дочь, которой тогда было 12 лет, в супермаркет, находящийся в нескольких кварталах от нашего дома в Манхэттене. До этого девочка была там пару раз. Через полчаса она вернулась домой растерянная. «Должно быть, его снесли, — сказала она, — я не могла найти его». В действительности это было не так. Еще плохо ориентируясь в новом районе, Карен пришла не туда. Но она — дитя эпохи недолговечности, и ее предположение, что дом снесли и на его месте построили другой, было вполне естественным для! двенадцатилетней девочки, живущей в Соединенных Штатах в наши дни. Подобная мысль, возможно, никогда бы не, пришла в голову ребенку, столкнувшемуся с похожей ситуацией полвека назад. Материальная среда была более долговечной, наши связи с ней не столь краткосрочными.