В стране, подобной США, идет открытая для обозрения общественная драма, в которой ежедневно возникают новые имена, вечно идет борьба за первенство и всегда может произойти и происходит все что угодно». По словам Клаппа, мы становимся свидетелями «быстрой смены символических лидеров»[110].

Это утверждение, однако, можно значительно расширить: происходящее — это не просто быстрая смена реальных людей или вымышленных персонажей, это смена образов и структуры образа в наших умах. Наши взаимоотношения с образами, являющимися отражением реальности и основой, на которой мы строим свое поведение, становятся все более и более краткосрочными, преходящими. Происходит переворот всей системы знаний в обществе. Понятия и термины, в которых мы мыслим, изменяются ускоренными темпами и точно так же возрастает скорость формирования и разрушения образов.

У каждого человека в сознании существует ментальная модель мира — субъективное представление о внешнем мире. Эта модель состоит из десятков тысяч образов. Они могут быть простыми, как отражение облаков, плывущих по небу, а могут представлять собой абстрактные построения относительно устройства мира. Можно назвать эти мысленные модели внутренним складом, вместилищем образов, в котором хранятся наши мысленные портреты Твигти, Шарля де Голля или Кассиуса Клея, наряду со всеобъемлющими представлениями типа «Человек по природе добр» или «Бог мертв».

Мысленная модель любого человека заключает в себе как образы, в значительной степени приближающиеся к реальности, так и искаженные и неточные. Но для того чтобы человек мог функционировать, а иногда даже для того что — бы он мог выжить, его модель должна иметь некоторое общее сходство с реальностью. Как писал В. Гордон Чайльд в работе «Общество и знание», «любое отображение внешнего мира, построенное и используемое для руководства в деятельности любым историческим обществом, должно до определенной степени соответствовать реальности. В противном случае общество оказалось бы нежизнеспособным; его члены, действуя согласно совершенно неверным представлениям, не смогли бы обеспечить себя самыми простыми орудиями, пищей и кровом для защиты от внешнего мира»[111].

Ни одна мысленная модель окружающего мира не является чисто личным произведением. Хотя некоторые из мысленных образов строятся на основе личных наблюдений, все большая их часть основывается на информации, поставляемой средствами коммуникации и окружающими людьми. Таким образом, степень точности мысленной модели в некоторой мере отражает общий уровень знаний общества. Постепенно новые знания, новые понятия, новые способы мышления вступают в противоречие с устаревшими идеями и представлениями, вытесняя их.

Если бы общество само по себе оставалось неизменным, индивидуум не испытывал бы необходимости пересматривать собственную систему представлений и образов, чтобы увязать ее с новейшими знаниями, функционирующими в обществе. Пока общество стабильно или изменяется медленно, образы, на основе которых он строит свое поведение, также могут меняться медленно. Но для того чтобы существовать в быстро изменяющемся обществе, чтобы идти в ногу с быстрыми и многообразными переменами, индивидуум должен пересматривать свой набор образов со скоростью, которая бы коррелировала с темпом этих перемен. Он должен приводить свою модель в соответствие с требованиями современности. При запаздывании ответ индивидуума на изменения становится неадекватным, и его Деятельность встречает все больше препятствий и не приносит желаемых результатов. Постоянный пресс вынуждает индивида придерживаться общего темпа.

В настоящее время в технологическом обществе перемены происходят так быстро и неотвратимо, что вчерашние истины вдруг оказываются фикцией, и большинство самых одаренных и интеллигентных членов общества признают, что справляться с лавиной новых знаний даже в очень узкой области чрезвычайно трудно.

«По всей вероятности, уследить за всем, что вас интересует, просто невозможно», — жалуется доктор Рудольф Столер, зоолог из Калифорнийского университета (Беркли). «От 25 до 50 % моего рабочего времени уходит на то, чтобы быть в курсе всего происходящего», — говорит доктор И. Е. Уоллен, руководитель отделения океанографии Смитсониановского института (Вашингтон). Доктор Эмилио Сегре, нобелевский лауреат, физик, заявляет: «Невозможно просмотреть всю литературу, посвященную хотя бы одним только К — мезонам». Еще один океанограф, доктор Артур Стамп, признает: «Единственный выход — запретить все публикации лет на десять». Новые знания либо расширяют, либо перечеркивают старые. И в том, и в другом случае человек, имеющий отношение к той или иной сфере знания, должен пересматривать свой набор представлений. Каждый день он вынужден переучиваться. Лорд Джеймс, проректор университета Йорка, рассказывает: «Первую ученую степень по химии я получил в 1931 г. в Оксфорде». Держа перед глазами список вопросов по химии, предлагающихся на экзамене сегодня, он продолжает: «Я понимаю, что никогда не смог бы с ними справиться, поскольку по крайней мере две трети вопросов касаются знаний, просто не существовавших в то время, когда я сдавал экзамен на бакалавра». А доктор Роберт Хиллиард, главный специалист по образованию в Федеральной комиссии по средствам коммуникации, развивает эту мысль: «При современной скорости прироста знаний происходит следующее: к тому времени, как ребенок, родившийся, скажем, сегодня, окончит колледж, общее количество знаний увеличится примерно в четыре раза, а к тому времени, как этот ребенок достигнет пятидесятилетнего возраста, — примерно в тридцать два раза, причем 97 % всего, что будет знать человечество, оно узнает на протяжении этих пятидесяти лет его жизни».

Разумеется, термин «знание» в достаточной степени расплывчат, а подобная статистика с неизбежностью дает большие погрешности, но все же не вызывает сомнений тот факт, что растущая волна новых знаний обрекает нас на еще более узкую специализацию и требует ускоренных темпов пересмотра нашего внутреннего образа реальности. И это имеет отношение не только к чисто научной информации о физических частицах или генетической структуре. В равной степени это относится ко всем категориям знания, оказывающего влияние на повседневную жизнь миллионов людей.

Многие новые знания выходят за пределы непосредственных интересов обычного человека. Его не интересует и не впечатляет тот факт, что инертный газ ксенон способен давать соединения, а совсем недавно большинство химиков считали это невозможным. Это знание может произвести впечатление, если найдет воплощение в какой — нибудь новой технологии, но до той поры обычный человек останется к нему равнодушным. Однако многие новые знания связаны с повседневной жизнью обычных людей — работой, политикой, семейными отношениями, даже сексуальной жизнью.

Как пример можно привести сложное положение современных родителей, которое обусловлено радикальными изменениями в образе ребенка и теории воспитания.

В частности, в конце прошлого века доминирующая теория воспитания отражала научные представления о наследственности как определяющем факторе поведения. Матери, никогда в жизни не слышавшие о Дарвине или Спенсере, воспитывали детей в полном соответствии с глобальными идеями этих мыслителей. Вульгаризированные и упрощенные, передававшиеся из уст в уста, эти идеи нашли воплощение в расхожих представлениях миллионов людей типа «плохой ребенок — результат дурной наследственности», «склонность к преступлению — наследственная черта характера» и т. п.

Однако в первых десятилетиях нашего века эти представления отошли в прошлое под натиском энвайронментализма, а вера в то, что личность формируется окружающей средой и что раннее детство — самый важный период, послужила созданию нового образа ребенка. В общественное мнение стали проникать идеи Уотсона и Павлова, и новые поведенческие теории находили отражение в поведении матерей, которые отказывались брать на руки плачущего ребенка, кормить его по первому требованию и сокращали срок кормления грудью, чтобы ребенок быстрее освободился от зависимости к матери.