Переселенцы, путешественники и странники совсем иные люди, чем те, кто живет на одном месте.

ФЛАМЕНКО В ШВЕЦИИ

Наверное, психологически самым важным перемещением человека является смена географического места проживания. Такая форма географической мобильности свойственна и Соединенным Штатам, и другим развитым странам. Говоря о Соединенных Штатах, Питер Друкер отмечал: «Самая многочисленная миграция в нашей истории началась во время Второй мировой войны и продолжалась даже после нее с тем же темпом»[51]. А социолог Дэниел Элазар описывал большие массы американцев, которые «начали передвигаться с места на место внутри каждой (городской) зоны… сохраняя кочевой и в то же время городской образ жизни…»[52]

В период между мартом 1967 г. и мартом 1968 г. — за один только год — 36 000 000 американцев (без учета детей в возрасте менее одного года) сменили свое местожительство. Это больше, чем население Камбоджи, Ганы, Гватемалы, Гондураса, Ирака, Израиля, Монголии, Никарагуа и Туниса вместе взятых. Представьте, если бы все население этих стран внезапно поменяло место проживания. И такое массовое перемещение происходит в Соединенных Штатах ежегодно. Каждый год начиная с 1948 г. один из пяти американцев меняет свой адрес, забирает детей, кое — какие домашние вещи и перебирается жить на новое место[53]. В сравнении с этой статистикой даже великие миграции монгольских орд или перемещение европейцев на Запад в XIX в. кажутся незначительными.

Несмотря на то что высокий темп географической мобильности в Соединенных Штатах, по — видимому, не имеет себе равного в мире (к сожалению, имеющиеся в распоряжении статистические данные неоднородны), даже в более традиционных из развитых стран вековые связи между человеком и местом были разрушены. Так, «New Society», издаваемый в Лондоне социологический журнал, писал: «Англичане более мобильная раса, чем сами они, возможно, о себе думали… В 1961 г. почти 11 % населения Англии и Уэльса жили на одном месте менее года… Оказалось, что в некоторых частях Англии происходили бурные миграционные процессы. В Кенсингтоне свыше 25 % проживали в своих домах менее года, в Хэмпстеде — 20 %, в Челси — 19 %». А Энн Лапинг в другом номере того же журнала отмечала: «Новые домовладельцы в отличие от поколения родителей рассчитывают неоднократно сменить местожительство. Средний срок ипотеки — восемь или девять лет…» Это лишь немного отличается от того, что в Соединенных Штатах. Во Франции дефицит жилья замедлил внутреннюю мобильность, но даже там, согласно утверждению социолога Ги Пурше, ежегодно от 8 до 10 % французов меняют квартиры[54]. В Швеции, Германии, Италии и Нидерландах темп внутренней миграции возрастает. А вся Европа переживает волну массовой международной миграции, которой она не видела со времен Второй мировой войны. Экономическое процветание в Северной Европе создало повсеместную нехватку рабочей силы (кроме Англии) и привлекло массы незанятых сельскохозяйственных рабочих из стран Средиземноморья и Среднего Востока. Они приезжали тысячами из Алжира, Испании, Португалии, Югославии и Турции. Каждую пятницу после полудня 1000 турецких рабочих в Стамбуле забирались в поезд, направлявшийся на север к земле обетованной. Похожий на пещеру железнодорожный вокзал в Мюнхене стал местом высадки многих из них; в Мюнхене теперь выходит газета на турецком языке. В Кельне на огромном заводе Форда четверть рабочих — турки. Другие иностранные рабочие осели в Швейцарии, Франции, Англии, Дании и даже на севере — в Швеции. Недавно в Англии, в городке Пэнбурн, история которого восходит к XII в., нас с женой обслуживали официанты — испанцы. А в Стокгольме мы посетили ресторан «Вивел». Расположенный в деловой части города, он стал местом встречи испанских переселенцев, которые за обедом жаждали слушать музыку фламенко. Из шведов здесь никого не было, только несколько алжирцев И мы, все кругом говорили по — испански. Поэтому неудивительно, что шведские социологи сегодня горячо спорят о том, должны ли иностранные рабочие ассимилироваться в шведскую культуру или же следует поощрять их сохранять собственные культурные традиции, т. е. речь идет о том самом «тигле», о котором возбужденно толковали американские социологи во время массовой свободной иммиграции в Соединенные Штаты.

Тем не менее имеется существенное различие между теми, кто перемещается по Соединенным Штатам, и теми, кого «подхватили» европейские миграции. В Европе значительная часть миграции вызвана продолжающимся переходом от сельского хозяйства к промышленности, от прошлого к будущему. Пока только малая часть связана с переходом от индустриализма к супериндустриализму. В Соединенных Штатах, напротив, продолжающееся перераспределение населения уже не связано в такой степени со снижением занятости в сельском хозяйстве. Скорее оно вызвано распространением автоматизации и новым образом жизни, связанным с супериндустриальным обществом, будущим образом жизни.

Это становится понятным, если мы посмотрим, кто переезжает на жительство в Соединенные Штаты. Верно то, что некоторые технически отсталые и находящиеся в бедственном положении группы (такие, как городские негры) отличаются большой географической мобильностью, однако в пределах того же жилого района или округа. Но эти группы составляют лишь малую часть всего населения, и было бы серьезной ошибкой предположить, что географическая мобильность в значительной степени соотносится с бедностью, безработицей и невежеством. Люди, за плечами которых хотя бы год высшего образования (а их количество возрастает), передвигаются больше и дальше, чем те, кто не имеет образования. Специалисты и промышленные рабочие — наиболее мобильны. Возрастает число высокооплачиваемых должностных лиц, которые ездят далеко и часто. (Среди работников концерна «Интернэшнл бизнес машин» есть ходячая шутка, что IBM держится только благодаря Кочующим администраторам.) В нарождающемся супериндустриализме возрастает абсолютная численность специалистов, промышленных рабочих и менеджеров, а также пропорциональное отношение к совокупной рабочей силе. Они придают обществу характерный отпечаток, как некогда в прошлом рабочие ткацких фабрик. Когда в Европе миллионы бедствующих и незанятых сельских рабочих совершают свой путь из сельскохозяйственного прошлого в индустриальное настоящее, тысячи европейских ученых, инженеров и техников перебираются в Соединенные Штаты и Канаду, наиболее супериндустриальные страны. В Западной Германии профессор Рудольф Мосбауэр, лауреат Нобелевской премии в области физики, объявил, что он подумывает эмигрировать в Америку из — за разногласий с администрацией и в знак протеста против проводимой бюджетной политики. Европейские правительства, тревожась о «технологическом отставании», беспомощно наблюдают, как «Вестингауз», «Олайд Кемикал», «Дуглас Эркрафт», «Дженерал Дайнэмикс» и другие крупные американские корпорации засылают разведчиков на поиски талантов в Лондон или Стокгольм, которые соблазняют всех — от астрофизиков до инженеров по турбинам.

Но одновременно происходит «утечка мозгов» и внутри самих Соединенных Штатов; тысячи научных работников и инженеров движутся взад и вперед подобно частицам атома. Это движение отлично просматривается. Существуют два больших потока, один с Севера, а другой с Юга, оба они сходятся в Калифорнии и других тихоокеанских штатах с промежуточной остановкой в Денвере. Другой большой поток движется с Юга в направлении Чикаго и Кембриджа, Принстона и Лонг — Айленда. Встречный поток несет людей к предприятиям космической и электронной промышленности во Флориде[55].

Вот типичный пример. Молодой инженер из числа моих знакомых оставил работу в космическом центре (RCA) в Принстоне и перешел в «Дженерал Электрик». Дом, который он приобрел только два года назад, был продан, его семья временно переехала во взятый внаем дом в пригороде Филадельфии, пока для них строился новый дом. Они переберутся в этот новый дом — четвертый по счету за пять лет, — если он не перейдет или ему не предложат лучшую работу где — нибудь в другом месте. И все время его манит Калифорния. Имеются менее яркие географические примеры перемещения людей, работающих в сфере управления, но, пожалуй, текучесть среди них выше. Десятилетие назад Уильям Уайт в своей работе «Организационный человек» заявил: «Человек, который покидает дом, не является исключением в американском обществе, а составляет его основу. По определению, организационный человек — это такой человек, который покидает дом и… продолжает перемещаться»[56]. Если его характеристика отвечала тому времени, то теперь она еще более верна. «The Wall Street Journal» пишет о «корпоративном кочевом образе жизни» в статье, озаглавленной «Как семья администратора приспосабливается к беспрестанному кочеванию по стране». В ней описывается жизнь М. Э. Якобсона, администратора сети розничной торговли Монтгомери. Ко времени появления газетного материала ему и его жене было по 46 лет, за 26 лет совместной жизни они переезжали 28 раз. «Мне кажется, мы все время на колесах», — сказала его жена журналистам[57]. Несмотря на то что этот случай не типичен, тысячи таких же, как и они, в среднем раз в два года перебираются на новое место, причем их количество неуклонно возрастает. Это происходит не только потому, что корпоративная необходимость гонит человека с места на место, главный администратор обычно считает частую перемену местожительства своих потенциальных преемников необходимой ступенью в их обучении. Такое перемещение должностных лиц из дома в дом, словно шахматные фигуры в натуральную величину на доске размером с континент, заставило одного психолога в шутку предложить обменную систему под названием «Модульная семья». По этому проекту должностное лицо не только покидает свой дом, но и свою семью тоже. Затем фирма на новом месте обеспечивает его подходящей семьей (тщательно подбираются кандидаты с теми же личностными характеристиками, чтобы «продублировать» оставленных жену и детей). А какой — то другой кочующий администратор «вставляется» в оставленную им семью. Похоже, никто не принял идею всерьез, но это пока.