По дороге Стас уже вызвонил какого-то врача из частной клиники, где Тимура уже ждали.

— Он здоровый бычок, Ася, — сказал спокойно и жестко, хоть в этот раз от его вида и голоса мурашки по коже уже не бежали. — Ничего с ним не случится.

Только почему-то сразу после этих слов Тим начал плакать.

А потом начался настоящий кошмар. Потому целые сутки или даже больше, врачи пытались сбить Тимуру температуру. А ее, с ребенком на руках, буквально выставили вон. К счастью, почти сразу приехал Макс и обещал держать ее в курсе дела. Вот только позвонил он только вечером и для того, чтобы сказать, что пока что никаких сдвигов нет.

Сидеть в четырех стенах было просто невыносимо, даже если другого выхода просто не было. В инфекционное отделение с грудным ребенком — кто бы назвал ее нормальной? И оставить сына было не на кого. И ощущение предательства проедало до самых костей. Почему, когда она нуждалась в нем — Тимур всегда был рядом? А теперь, когда он нуждается в ней, она мечется в четырех стенах, словно волчица в клетке.

Спать Ася даже не пыталась, так и просидела всю новогоднюю ночь с телефоном в руке, пытаясь успокоить все время плачущего Тима. К счастью, у него не было ни температуры, ни других признаков возможного гриппа. Хотя, конечно, вздохнуть с облегчением можно будет только через несколько дней.

Не хотелось совсем ничего: ни подарков, ни елки, ни грохочущих где-то далеко за окнами фейерверков. Хотелось один единственный звонок и голос Тимура на том проводе, и его слова: «Маленькая, я в порядке».

Утром приехал Макс с новостями: Тимуру стало лучше. Температура упала до тридцати восьми.

— Я посижу с Тимом, — предложил он. — Поезжай к нему.

В больнице было тихо, как в пустыне после песчаной бури. На миг асе даже показалось, что она здесь — единственная живая душа на всем этаже. Но нет — в коридоре, от стены к стене, расхаживала еще одна женщина. И знакомый запах духов «представил» свою хозяйку.

Анна. Та самая Анна.

И судя по ее виду, здесь она уже довольно давно. Не озвученные вопросы штурмовали голову, словно назойливая мошкара.

— Что ты тут делаешь? — спросила Ася, прикладывая все усилия, чтобы голос не сорвался на злой крик. В груди вспыхнуло ошеломившее ее саму желание: схватить гадину за ее модную рыжую челку и прямо за волосы волочь за порог, швырнуть в грязный сугроб и не сдерживая себя в словах, раз и навсегда втолковать, что к чужим мужьям лезть — опасно не только для прически, но и для жизни.

— Я не должна перед тобой отчитываться, — сказала Аня, задирая подбородок едва ли не как знамение.

— Ты — должна, потому что Тимур — мой муж, а ты без пяти минут бывший сотрудник его компании. Если ты не скажешь мне, какого черта здесь околачиваешься, я вызову полицию и заявлю на тему. — Злость клокотала внутри, словно готовый к извержению вулкан. И не было ни единой причины, почему ее нужно контролировать.

Зато была сотня поводов выплеснуть все на рыжую стерву, которая, похоже, слишком амбициозна, чтобы понять «нет» с первого раза.

— Ты — просто недоразумение, — фыркнула Аня, всем видом давая понять, что раз уж она здесь, то просто так не подвинется. — Господи, да ты на себя посмотри?

Неужели не видишь, что для него ты всего лишь бледна копия меня?

Ася молча выдержала не слишком-то сильную моральную оплеуху, зная, что вот теперь пути назад точно нет. И несмотря на то, что в эту секунду все, чего она хочет — увидеть Тимура, нужно раз и навсегда поставить зарвавшуюся бабенку на место.

Иначе она не даст им с Тимуром жизни.

— Ну-ка, выйдем, поговорим.

Быстро — Ася и сама не ожидала от себя такой прыти — схватила Аню под локоть и быстрым шагом потащила на улицу. Та пыталась сопротивляться, но в сапогах на высоких каблуках едва успевала переставлять ноги и следить за равновесием. Не слишком стараясь быть аккуратной, Ася вытолкала ее на крыльцо, а оттуда — на площадку перед клиникой, по обе стороны окруженную сугробами.

— Невоспитанная дура, — прошипела Аня, потирая локоть с таким видом, будто ее сунули в стальные тиски.

— Как ты тут оказалась, — напирала Ася. Уверенно и жестко. Так бы поступил Тимур, если бы кто-то сунулся между ними со своими болезненным прошлым и неудовлетворенными прихотями. — Кто тебе сказал, что мой муж здесь?

— Не твое дело, — огрызнулась она.

— Мое. И лучше ответить, иначе, клянусь, будешь торчать в сугробе, как облезлая елка в дырявой мишуре. И лучше не испытывай мое терпение, потому что после бессонной ночи его осталось слишком мало, чтобы тратить еще и на тебя.

Аня с минуту колебалась, но все-таки пошла на попятную. Все оказалось просто: одна из медсестер была ее старой знакомой, и по дружбе поделилась информацией о том, что «бывший» в больнице и, если постараться, можно попроситься к нему в качестве посетителя. Вот только Макс успел предупредить персонал, чтобы к брату не пускали никого, кроме родственников и жены. Простое совпадение, но Асе стало не по себе от того, как много их стало в последнее время. Словно сама жизнь испытывает их с Тимуром отношения на прочность.

— Хорошо, что эту сторону вопроса мы выяснили. Теперь перейдем к следующей.

— Я не хочу ни о чем с тобой говорить, — снова встала в позу «бывшая».

— Заткнись и слушай, — зло бросила Ася. Смелости и силы придавало ясное как никогда понимание того, что сейчас она борется не со своей соперницей, а с прошлым Тимура, в котором было слишком много всего намешано, чтобы пытаться делать вид, будто за ним не тянется шлейф ошибок. Да и ее собственное прошлое не было радужным, и — она в этом не сомневалась — рано или поздно обязательно еще заявит о себе. — Ты — ничто. Просто тень, отголосок одной совершенной ошибки.

Женщина, которую он думал, что любит.

— Он любил меня! — сжав руки в кулаки, выкрикнула Аня. — И до сих пор любит!

Иначе не избегал бы так настойчиво. Боится, что рядом со мной просто не сможет и дальше притворяться, будто брак с тобой не был ошибкой.

— Знаешь, рыжая, даже самый терпеливый мужчина начнет шарахаться, если за ним по пятам ходит неудовлетворенная бывшая, от которой его разве что не мутит. Или ты думала, что все так же, как и три года назад? Оглянись: тебе почти тридцать, у тебя нет ни семьи, ни детей, ни самоуважения и даже карьеры. Ты застряла в прошлом. А я — его настоящее. И это меня он целует утром перед работой, это мне он пишет, что уже едет домой, это мне он каждый день дарит цветы, это со мной он занимается любовью не один раз за ночь. Это все я — не ты.

— Не льсти себе. Ты просто блажь, затычка в его воспоминаниях обо мне.

— Опомнись. — Асе неожиданно стало смешно от ее неуклюжих попыток сопротивляться. — Ты появилась неоткуда и канешь в никуда. А я — жена.

Понимаешь? Жена.

Аня сделала шаг назад, словно боец на ринге, накаутированная простой истиной.

Она явно пыталась что-то сказать, но лишь нервно облизывала губы.

— Убирайся вон, — со спокойной уверенной улыбкой предложила Ася. — Прямо сейчас: разворачивайся и уходи, пока еще можешь сделать это своими ногами. И мой тебе совет — совершенно искренний: собирай манатки и убирайся на все четыре стороны, потому что я скажу Тимуру, что ты пыталась заморочить мне голову. Поверь, я знаю своего мужчину и уверена — ему это не понравится.

— Ты…

— Убирайся, — перебила ее Ася. — И сделай так, чтобы я больше никогда тебя не видела. Найди себе престарелого папика, и делай то, что у тебя определенно получается лучше всего.

Она не стала озвучивать откровенную грубость, но прищур Ани очень ясно дал понять, что та поняла без слов. Поняла — и, плюясь беззвучными проклятиями, пошла прочь. Ася провела ее взглядом, поправила прическу и быстро зашла внутрь.

Нужно увидеть Тимура, нужно отдать ему его подарок под елку. Нужно сказать ему, что он — все в ее жизни.

Валяться в постели с капельницей в вене и чувством, будто по нему всю ночь туда-сюда ездил асфальтоукаточный каток было тем еще «удовольствием». Он несколько раз порывался встать, уйти, но слабость опрокидывала обратно в постель, словно ненасытная любовница. И хуже всего то, что прошедшие сутки практически полностью вывалились из памяти. Все, что он помнил: как вернулся с прогулки с Тимом, поднялся в комнату, чтобы уложить его спать и, почувствовав странную слабость, прилег рядом. А потом стало холодно, словно в кости впрыснули жидкий азот, и кровь в венах заледенела и медленно крошилась, прокалывая мышцы крохотными иголочками льда.