Тут-то и пришла к нему в номер Алька. Ничего особенного она вроде бы не сказала, никаких таких слов, но почему-то Валерке стало легче. А может, дело было не столько в словах, сколько в самой Альке? Было в ней что-то такое, что притягивало многих, какая-то жизненная сила, искренность, теплота…

Так или иначе, но после ее визита Валерка вдруг ощутил, что жизнь продолжается, что ничего еще не потеряно безвозвратно, можно вернуть и интерес к работе, и уважение к себе, и… И, кто знает, до чего еще бы он дозрел в тот день, получив у Кретова прощение и разрешение остаться в оркестре, если бы все не кончилось так ужасно?

А теперь что? Остается только локти кусать, что был таким дураком, поддался своей слабости, поплыл по течению, не поняв, что проходит мимо чего-то важного, серьезного в своей жизни. Если бы только Валерка знал, что Алька окажется единственной, кто не поверил в его виновность, что она, не задумываясь, пойдет на риск, пытаясь вытащить его отсюда! Если бы только мог предположить, что он так много для нее значит!

Лучше и не думать об этом. Сейчас важно заставить Альку остановиться, любой ценой заставить! Нечего ей мелькать под носом у тех, кто на самом деле угробил Кретова, это смертельный номер. И сюда ей ходить нечего, только душу травить им обоим. Все равно ничего уже не изменить.

Алька открыла глаза. Светло, — значит, ночь прошла. Ничего не случилось, она жива, дом не взорвали, квартиру не подпалили, что еще им там в голову может прийти. На раскладушке тихо посапывала Галя, на полу, завернувшись в одеяло, спал Андрей.

Алька тихо, стараясь не шуметь, слезла с тахты и прошлепала на кухню. Поставила чайник, разбила яйца, добавила молоко, перемешала. На работу сегодня она не пойдет. Будь что будет, потом как-нибудь объяснит Ирке, почему прогуляла перед самым концертом в Большом зале Московской консерватории. После завтрака они с Андреем на первой электричке отправятся в Александров. Андрей вчера сказал так:

— Если они настолько волнуются из-за твоей поездки на дачу, значит, там действительно что-то было важное, чего ты не заметила, отвлекшись на соловьевские вещи. Надо искать труды Кретова, скорее всего, в них разгадка, и очень вероятно, что часть их все же осталась на даче. Эту часть искали, но не нашли и опасаются, что ее обнаружишь ты, поэтому угрожают: не предпринимай, мол, никаких шагов. Звонить никому нельзя, телефон может прослушиваться.

Этот разговор происходил в ванной, под шум льющейся воды, потому что Андрей не исключал наличие тайно установленных в квартире «жучков».

— Ты уж мне поверь, я за время работы у шефа многого навидался, собаку на этом деле съел. — После консерватории Андрей неожиданно для всех стал охранником. «Лучше хороший охранник, чем плохой пианист», — объяснил он свое решение. И если честно, это занятие ему больше подходит.

Скрипнули половицы. На кухню вышла Галя, сладко зевнула, протерла ладонью глаза. На узком, удлиненном личике ее горел яркий румянец, как у детей после сна. От нее веяло спокойствием, уютом, домашней простотой, и на мгновение Алька ощутила незлую зависть: хорошо, наверное, быть вот такой — всегда довольной, терпеливой, нетребовательной, мягкой и умиротворенной. Почему ей, Альке, так не удается?

— Доброе утро, — весело проговорила Галя и снова зевнула.

— Привет! — Алька налила девушке кофе, поставила перед ней тарелку с омлетом. — Прости, что заставила вас вчера тащиться сюда на ночь глядя.

— Ничего, — беспечно отмахнулась Галя. — Даже интересно.

Интересно ей! Вот дуреха. Посмотрела бы Алька на нее, если бы перед ее носом свалился с потолка остроугольный софит. А впрочем, чего удивляться, ей лет-то сколько.

— Ты где учишься? — спросила она Галю.

— В медучилище. Кончаю в этом году. — В Галином голосе звучала гордость.

— А с Андреем где познакомилась? — довольно бесцеремонно поинтересовалась Алька.

— Я ему уколы делать приходила, когда он болел. Недавно совсем. Я в поликлинике на полставки работаю.

— Вот не думала, что от гриппа делают уколы, — удивилась Алька.

— А у него вовсе и не грипп был, — серьезно ответила Галя.

— А что?

— Воспаление легких, причем двухстороннее.

— Ладно людей пугать, — послышался недовольный голос Андрея, и он появился на пороге перед девушками. Вид у него был смущенный.

— А почему нельзя сказать правду? — наивно полюбопытствовала Галя.

— Потому, — сурово отрезал Андрей.

Алька отвернулась к плите, чтобы скрыть улыбку. Ловко девчонка его заложила: это значит, он сюда сразу после воспаления легких прибегал — в последний раз убедиться, что она, Алька, не передумала. Чувствовал, что с Галей может получиться серьезно. То-то лицо у него такое красное было, а говорил — с морозу.

— Завтракайте быстрее, нам с Алей на электричку успеть надо. — Резковатым тоном Андрей пытался скрыть неловкость от своего разоблачения.

— Я поеду с вами, — пискнула Галя.

— Еще чего! Ты домой пойдешь, у тебя девять билетов не готово, провалишься как пить дать.

— Не провалюсь, возьмите меня с собой!

— Сказано тебе, нет, — твердо сказал Андрей. — Это тебе не поход на дискотеку. Развлекаться будем в другом месте.

Галя послушно замолчала, нисколько при этом не обидевшись, — она быстро уплетала омлет, весело блестя большими серыми глазами из-под густой, спадающей на глаза челки.

— Значит, так. Выходим из дому вместе. Ловим машину, только не первую, какая остановится, а вторую или лучше третью. Едем сначала к Гале домой. Оттуда — на вокзал. Заодно поглядим, не будет ли хвоста.

— Как в шпионских фильмах, — со страхом и восторгом проговорила Галя.

Алька только поежилась. Теперь отступать некуда — или дойти до конца, или погибнуть. Дальше придется действовать без Ленки, она не может подвергать подругу смертельному риску, на который идет ради Валерки, а Андрей — ради своей неудавшейся любви к ней.

Они вышли из подъезда, пропустили несколько машин и сели, наконец, в вишневую «девятку». За рулем сидел молодой светловолосый парень в темных очках, Альке он показался подозрительным, но она подчинилась Андрею, велевшему садиться в салон. Всю дорогу парень трепался по мобильнику, держа руль одной рукой. Машина неслась на огромной скорости, на поворотах тормоза взвизгивали, и Галя испуганно хватала Альку за рукав куртки. В конце концов «девятка» лихо подкатила к Галиному дому.

— Посиди, я сейчас. — Андрей вылез из машины, помог выйти побледневшей Гале и повел ее к подъезду, по дороге что-то говоря девушке на ухо.

Алька настороженно смотрела в стриженый затылок водителя. Тот, убрав трубку, спокойно развалился в кресле. В зеркале Альке было видно его лицо, сразу ставшее сонным и туповатым. Челюсти парня медленно и методично двигались, пережевывая жвачку. Он ухватил Алькин тревожный взгляд, обернулся, опираясь рукой о спинку сиденья:

— Что, укачало?

Тон у водилы был не злой, а вполне сочувственный, только внешность напоминала Альке героев боевиков.

— Да нет, ничего, — как можно равнодушней произнесла она.

— А чего такая бледненькая? — засмеялся парень. — Я б и помедленнее мог, это ваш приятель меня попросил жать сто тридцать. Видать, спешит куда.

— Спешит, — Алька отвечала кратко, просто чтоб хоть как-то поддержать разговор и не казаться подозрительной. Мало ли, вдруг этот белобрысый не случайно тормознул около них?

— Подружка-то твоя, смотрю, совсем в штаны наложила, еле ноги переставляет. — Парень отвернулся, явно недовольный Алькиной немногословностью, закурил, поглядывая на часы.

Из подъезда появился Андрей, подошел к переднему окошку, что-то вполголоса объяснил парню. Слов Алька не расслышала, но белобрысый выкинул недокуренную сигарету, подобрался и крутанул стартер. Андрей сел спереди, хлопнул дверцей, и машина понеслась еще быстрее прежнего. Парень уже не разговаривал по телефону, и обе его руки в зеленоватых наколках твердо лежали на руле. Через двадцать минут они были на вокзале. Андрей протянул белобрысому три сотенные купюры, парень удовлетворенно кивнул, спрятал их в карман и умчался, оставив щедрых пассажиров у обочины.