Алькины ноги в разорванных напрочь колготках стали замерзать, она пошарила глазами в поисках какого-нибудь шкафа и, не обнаружив его, решила подняться на второй этаж. Лестница, витиевато изгибаясь, привела ее к широкой белой двери. Алька повернула хромированную ручку и оказалась снова в нашем времени — в просторной спальне в самом модерновом духе, с широченной постелью, застланной атласным покрывалом, серией зеркальных шкафов, прикроватными тумбочками. На одной из тумбочек в вазе стояли засохшие, свернувшиеся в комки розы. Ставен на втором этаже не было, за шторами металлически сверкали солнечные жалюзи. Алька направилась к шкафам, по дороге наступив на что-то, валяющееся на полу под ногами, и чуть не упала, удержавшись руками за кровать. Нагнулась, подняла с пола пыльный кусок канифоли. «Это-то здесь откуда?» — удивилась она и распахнула наугад первую дверцу. На плечиках в строгом порядке висели пара мужских костюмов, множество разноцветных сорочек, яркие, как бабочки, галстуки. Алька вспомнила, что на все репетиции Кретов неизменно приходил в одном и том же мышином пиджаке и мешковатых брюках. Вот Плюшкин, право слово, — полон шифоньер вещей, а он жмотничал, старье донашивал. Интересно, сколько у него в Москве барахла осталось, небось тоже полный шкаф. Рядом в секции оказалось аккуратно сложенное мужское белье, несколько нераспечатанных коробок с туалетной водой, бритва в чехле. Остальные отделения шкафа пустовали. Алька захлопнула его и занялась другим, стенка которого плотно примыкала к первому. Едва она раскрыла створку, как на нее посыпался целый водопад женских вещей: тут было белье — обалденное, изящное, преимущественно черного цвета, вперемешку с майками, топами, юбками всех мастей, длин и фасонов. Шкаф напоминал рог изобилия — Алька рылась и рылась в его недрах, а поток одежды все не иссякал. Она выбрала себе новые, в упаковке, колготы «Голден леди», юбку взамен разорванной. Юбка оказалась Альке слегка маловата, видимо, у ее хозяйки бедра были уже. Переодевшись, Алька почувствовала себя совсем хорошо и из чисто спортивного интереса продолжила потрошить шкаф. Она уже сделала вывод, что все шмотки, находящиеся в нем, высокого качества, куплены отнюдь не на рынке, а в дорогих бутиках или привезены из Европы. В конце концов полки опустели — Алька более или менее аккуратно переложила вещи в другую секцию. Она так увлеклась этим чисто женским занятием, что даже не подумала о том, как может квалифицироваться ее копание в чужих шкафах в запертом доме. Когда же такая мысль все же пришла ей в голову, Альке стало не по себе. «Надо линять отсюда, пока не поздно», — подумала она и сгребла остатки выложенных на кровать вещей, чтобы засунуть их на место. Она уже поднесла цветастую груду к полке, как вдруг замерла. Одна вещь показалась Альке чересчур знакомой. Нет, она просто никак не могла очутиться здесь, эта вещь, настолько Алька хорошо ее знала и много раз видела. Это был воздушный кружевной пеныоарчик нежно-абрикосового цвета, с шелковым воротником и тоненьким витым поясом. Такой же точно пеньюар висел дома у Альки, а покупали их, два совершенно одинаковых, они с Ленкой, на гастролях в Марселе на сезонной распродаже. Сначала обе, и Алька, и Ленка, таскали неожиданно дешево доставшуюся шикарную тряпку с собой на все гастроли. До тех пор пока в саратовской гостинице не попался утюг с неисправным регулятором и Ленка не спалила часть воротничка. Тогда девчонки решили отказаться от форсу, тем более что ни Славка Зубец, ни Алик Копчевский, ни другие ребята из оркестра, с кем иногда подружки развлекались во время поездок, не оценили пеньюары по достоинству. Им больше всего хотелось быстроты и простоты, а изящные французские навороты не трогали веселые и пьяные оркестрантские натуры.

Алька поднесла поближе к глазам розоватую пену кружев — справа на блестящем воротничке отчетливо виднелось прожженное пятно. Она опустилась на кровать. Как же это? Ленка была здесь, у Кретова, это ее, неведомые Альке вещи лежат битком в огромном шкафу. На ее канифоль только что наступила Алька. Незнакомка Инга — всегда в тонированных очках, молодая и таинственная, молчаливая и высокая — неужели это Ленка, ее Ленка, веселая, уютная, надежная и безотказная, которую за год знакомства Алька изучила как свои пять пальцев? Значит, плохо изучила. Черные волосы — это, конечно, парик. Подслеповатая Кретова видит перед собой не дальше чем на два шага. Изящные руки с длинными, как у музыканта, пальцами, — ха, так она и есть музыкант. И юбка, которая сейчас плотно, слишком плотно обхватывает Алькины бедра, будет в самый раз тоненькой, стройной, как тростинка, Ленке.

Вот почему во время разговора с Кретовой она помалкивала, вот отчего крикнула Альке «Осторожно!», перед тем как та шагнула на отсутствующую ступеньку — знала давно про нее, может, сама падала. Получается, Ленка обманула Альку, вернее, рассказала ей не все про свои отношения с Кретовым.

Яснее ясного, что Ленка до последнего времени была его любовницей! Алька вспомнила, какое белое лицо было у нее в тот момент, когда она узнала о смерти дирижера. Точно у покойника — для нее это был удар. Но почему же она скрыла все от Альки, своей лучшей подруги? Отговаривала ее ехать на дачу, намекала, что не в Инге дело.

Алька отыскала в шкафу пакет, сунула туда пеньюар, быстро оглядела спальню, ища еще каких-нибудь Ленкиных следов, ничего не нашла и выбежала из комнаты. Спустилась вниз, застегнула куртку, повесила на плечо скрипку, заперла дверь на замок. Осторожно просунула голову в отверстие в заборе. На соседнем дворе снова завывала пила, никого из ее недавних обидчиков видно не было. Кому же ей отдать ключи? Хозяину? Опять придется плести историю о том, как ее прислала Вертухова и как она потеряла сумочку.

— Тарас! Эй, Тарас! — вполголоса позвала Алька, высунувшись за ограду. — Ты где там?

Ей никто не отвечал. Алька вздохнула, повесила ключи на гвоздь, торчавший из забора, и с грустью подумала, что сейчас ей придется в третий раз за сегодняшний день рисковать колготками, перелезая через забор обратно на улицу.

— Ага, попалась! — Ястребиный нос появился из дыры, прыгнул навстречу Альке, но не тронул. Встал, прислонившись к забору, оглядел ее. — Ну вот видишь, все путем, — одобрительно проговорил он, кивая на Алькину обновку. — Даже лучше прежней. Долго ты больно наряжалась — никак выбрать не могла, что ль? — Он захохотал, слегка сдерживая голос, и обернулся назад, на участок, вероятно опасаясь хозяина.

— Ключи вон висят, — указала Алька на гвоздь. — А мне идти нужно. У тебя от калитки нет ключей?

— Нет. А ты сюда-то как забралась?

— «Как», «как»! Через забор!

— Ну и обратно так же полезай, — укатывался парень.

Алька молча развернулась и зашагала к ограде. Сзади затопал Ястребиный нос, догнал, ухватил за руку:

— Да погоди, не серчай! Выведу я тебя, пойдем. Не бойся, не трону. Никто и не заметит. Чего ты, пошутить нельзя?

— Шутник, — презрительно хмыкнула Алька, но все же пошла следом за парнем. Тот провел ее краем участка, еще более огромного, чем кретовский, до самой калитки.

— Беги давай. — Он вышел за забор вместе с Алькой, прикрыл калитку и, понизив голос, зашептал: — А то, хошь, оставайся! У меня в бытовке тепло, обогреватель есть, мужики уйдут. Колян, тот из деревни, у него есть где ночевать, а Петро в сарае ляжет. Оставайся, а? Чего на ночь глядя?

— Как-нибудь потом, — засмеялась Алька. — Будь здоров, Тарас.

— Я ждать буду. — Он подмигнул Альке и скрылся за оградой.

Ленка сидела на диване, откинувшись на спинку, вытянув туго перебинтованную ногу перед собой. Лицо у нее было растерянным и виноватым. Мимо нее по комнатке взад-вперед ходила, как тигр в клетке, мрачная Алька.

— Ты совсем дура, да? Ты мне что, сказать не могла? Смотрит, как я надрываюсь, ищу-свищу эту Ингу, ходит со мной и молчит! Да как ты могла?!

Алька на секунду остановилась и тут же продолжила свой марш от стены до окошка и обратно.