Остановиться Алька долго не могла, хоть предпринимала разные, ранее испытанные и хорошо помогавшие меры и даже пыталась показать сама себе в зеркале язык. Ленка деликатно не стучалась, терпеливо дожидаясь, пока Алька успокоится. А может, ее просто сбил с толку шум льющейся воды, которую Алька с остервенением снова включила на полную мощность.

С утра Альке полегчало. То ли на нее подействовал яркий солнечный день, то ли вчера ночью она выплакала все имеющиеся в наличии слезы, но по дороге на работу настроение у нее резко поднялось. Она еще не знала, что предпримет дальше, но почему-то была уверена, что правильное решение придет само собой. Надо только перестать кукситься и все хорошенько обмозговать.

После вчерашнего концерта Горгадзе не очень свирепствовал и отпустил оркестр немного раньше срока. Алька вышла на улицу, с наслаждением потянулась, так что расправились все косточки, утомленные долгой игрой, и пошла к метро. По дороге она заглянула в газетно-книжный киоск, намереваясь купить себе что-нибудь почитать дорогой. Она взяла «Лизу» и сборник кроссвордов, за которыми поездка в метро проходила совершенно незаметно. Внезапно ее внимание привлекла маленькая игрушечная пожарная машинка, стоявшая в уголке витрины среди всяких сопутствующих товаров: брелков, заколок, резинок, куколок. Алька подумала, вытащила из одолженных ей Ленкой сегодня утром денег двадцатку и приобрела машинку. Положила ее в полиэтиленовый пакет и тут увидела Чегодаева. Тот стоял в пяти шагах от Альки, наблюдая за ее действиями.

— Ты чего? — смутилась Алька, подходя к нему.

— Я ничего. Просто смотрю на тебя. Куда умотала после репетиции? Я и оглянуться не успел, ее уже нет. А вчера весь день где была? Раз пять звонил, ни ответа ни привета.

— По делам ездила, — коротко ответила Алька.

— Пошли. — Васька повел ее ко входу в метро. — Я без колес сегодня. В сервис отогнал, пусть посмотрят, что там с двигателем.

— Вась, я, пожалуй, пойду домой. — Алька нерешительно попыталась освободить руку.

— Чего это? — удивился Васька. — Концерт вроде прошел, претензий к тебе никто не предъявлял. Или заниматься понравилось?

— Просто хочу побыть дома. Пусти.

— А дома что будешь делать? В машинку играть? — Васька выпустил Алькину ладонь и смотрел на нее в упор.

— Отцепись. Стирать буду, убираться. Я неделю туда только ночевать прихожу.

— Когда это ты стала такой хозяйственной? — усмехнулся Васька, но отстал.

Они вместе доехали до «Театральной» и разошлись каждый на свою ветку. От разговора с Чегодаевым у Альки остался неприятный осадок. Дернуло же его подглядывать за ней. Еще, чего доброго, догадается, кому она купила игрушку.

Хотя нет, конечно, вряд ли, откуда ему знать? Он небось про Рыбакова и думать забыл — сидит тот, и ладно. А вот Альку он достал за последнее время, никуда от него не скроешься.

Взять бы да спросить у Васьки, что заставило его исписать страницы записной книжки фамилиями Саврасенкова и Омелевского! Но как спросишь? Тогда надо признаться, что рылась у него в записях. Этого он ей не простит, никогда не простит.

Впрочем, теперь Алька была почти убеждена, что никакой связи между Кретовым и ушедшими из оркестра ребятами не существует. Павла Тимофеевича убили из-за партитур, это ясно. А Васька мог несколько раз написать фамилии машинально, просто потому что обдумывал кандидатуры Петьки и Ивана для какой-нибудь очередной халтуры. Или, что еще вероятней, собирался лишить их премии за какое-нибудь нарушение.

С этими мыслями Алька вошла к себе в квартиру, где не была со вчерашнего утра. Предварительно она внимательно обследовала дверь, но никаких писем не обнаружила. Это Альку очень обрадовало, и она, уйдя в свою комнату, принялась вести подсчеты своим вчерашним потерям. Во-первых, сумочка. Действительно жаль, Алька приобрела ее в Финляндии, во время самых первых своих гастролей. Теперь, чтобы купить что-нибудь подобное, придется выкинуть тысячи две, не меньше. Дальше — то, что было в сумке: кошелек, косметика на довольно приличную сумму. Паспорт, слава богу, Алька случайно выложила накануне, а ключи по дурацкой привычке носила в кармане. Ну еще филармоническое удостоверение, проездной, пачка сигарет, лекарства на всякий пожарный, комплект запасных струн, которые она в субботу купила у Алика Копчевского и не успела переложить в футляр. В общем, не так и мало, учитывая, что в кошельке лежало около пятисот рублей. Попадись ей эти пацаны, она бы им уши поотрывала. Алька достала свои сбережения, отделила часть для восполнения утрат и собралась идти на кухню варить кофе. В это время зазвонил телефон.

«Ленка», — подумала Алька, снова на мгновение почувствовала злость и обиду, но справилась с собой. Она подняла трубку.

— Бажнина Алина Николаевна? — Далекий мужской голос был совершенно ей незнаком.

— Да, — подтвердила Алька, напрягая слух, потому что тут же в трубке что-то зашипело, зачавкало, и ей показалось, связь оборвалась.

— Вы писали заявление на разрешение зарегистрировать брак с подследственным Рыбаковым? — Она скорей не услышала, а разгадала обращенный к ней вопрос.

— Да. — Алька изо всей силы тряхнула трубку. — Только я вас очень плохо слышу.

— Завтра вам предоставляется свидание длительностью полчаса. В шестнадцать часов. При себе иметь паспорт. — В трубке тут же загудел отбой.

Приехали. Значит, Валерка не отказался от свидания и ничего не сказал по поводу того, что никакая она ему не невеста. Хоть в этом ей повезло. Жаль только, что порадовать его будет нечем. Конопатый убедил Альку, что свидание скоро не дадут, даже если речь идет о заключении брака, и она надеялась, что к тому моменту ей что-нибудь удастся разузнать. Но по крайней мере она сможет сказать Валере, что верит в его невиновность. Она ведь этого и хотела, сочиняя вранье о предстоящей свадьбе.

«Все же вытащила я тебя на свидание, — мысленно обратилась Аля к Валерке и прибавила с горечью: — Надо было для этого в СИЗО попасть!»

Она прикинула: к четырем репетиция может не закончиться, стало быть, придется снова отпрашиваться у Сухаревской. Но та должна ее отпустить: концерты Алька ей отыграла, вторая неделя идет без выходных. Она же не негр им все-таки!

— Да, Евгений Михайлович, я поняла. — Ленка кивнула в трубку: — Хорошо. Я все поняла. Это будет последний шанс. — Она на минутку прикрыла глаза.

Славка сидел на диване и внимательно наблюдал за Ленкой, терпеливо ведущей телефонные переговоры. Голос ее оставался ровным и вежливым, и только возле губ резче обозначились две складки, которые обычно были едва заметны.

— Хорошо, — повторила Ленка. — Да. В больницу. Я позвоню через пару дней. До свиданья, спасибо вам.

Она повесила трубку и бессильно уронила руки на колени.

— Ошибки быть не может? — неуверенно произнес Славка, понимая, что говорит глупость.

Ленка медленно покачала головой.

— Что вообще он сказал?

— Что никогда ничего нельзя знать наверняка. Что в больнице сделают курс инъекций, и это ее последний шанс.

— Вот видишь! — Славка поднялся с дивана, подошел к Ленке, обнял ее за плечи. — Может, станет лучше. И нечего сопли распускать. Нашу соседку с таким же диагнозом, как у твоей матери, прекрасно вылечили. Сейчас жива-здорова и не кашляет.

— И ведь удивительно, — негромко и как бы себе самой проговорила Ленка, — она себя неплохо чувствует. Ее периодически отпускают домой из больницы, так она здесь и готовит, и в магазин сама ходит. Я ее остановить не могу!

— Тем более. — Славка напряг весь свой интеллект, но больше слов, чтобы утешить Ленку, не находилось.

Она встала, аккуратно освободилась от Славкиных рук, неловко прихрамывая, подошла к бару. Достала оттуда начатую бутылку коньяка, а из горки рядом — две стопки, отнесла все это на журнальный столик у дивана.

— Слав, давай выпьем. Наливай.