— Васька рассказал Сухаревской, что я привезла ему скрипичные паспорта с кретовской дачи?

— Именно. Он, представляешь, в курсе всего был, наш Васька. А с виду — ну прямо ангелом казался, только крылышек не хватало!

— Погоди, — остановила увлекшегося Копчевского Алька. — Ты мне про Ирку давай.

— Я и даю, — обиделся Алик. — Чегодаев выложил Ирке все о кретовском бизнесе, и той стало ясно как дважды два, к чему были Витины разговорчики о скрипках. Ух она и рассердилась, ты бы видела ее лицо, когда она про это рассказывала!

— Рассердишься тут, я думаю, — сочувственно произнесла Алька. Бедная Ирка! Вот, оказывается, в чем заключался интерес к ней Глотова. А она, похоже, втрескалась в него по-настоящему. — Про парфюм это она первая догадалась? — спросила Аля Копчевского.

— Конечно. Глотов-то на себя небось по полбутылки одеколона выливает каждое утро. Ирка к этому запаху привыкла за последнее время, сразу уловила, что от твоей записки его туалетной водой несет. Он письмо это и набирал на своем компьютере, и домой к тебе лично отвозил, надо полагать.

Алька слушала последние слова Копчевского вполуха и поражалась своей слепоте. Целый месяц Глотов мелькал у нее перед носом, по странному совпадению оказываясь там, где потом происходили зловещие и необъяснимые вещи, а она ни разу не заподозрила его. Весь месяц, с того самого момента, как Алька увидела трясущегося за столиком в буфете Кретова! Он действительно тогда испугался Виктора, потому что знал: тот, в отличие от него, не собирается завязывать с перевозкой скрипок, напротив, мечтает стать в этом деле главным. Павел Тимофеевич готов был увидеть убийцу по кличке Флейта в любом, а в Глотове — в первую очередь, даром что тот не имел к музыке и инструментам никакого отношения. И когда Алька в сотый раз задавала себе вопрос: кто мог подрезать струну на ее скрипке, она ни разу не вспомнила о Глотове, который оставался в артистической, в то время как все сидели в буфете. Ей просто не приходило в голову подозревать в чем-то Витюшу — беспомощного, вежливого Витюшу, всегда тщательно избегавшего матерных слов, выпивки и сальных анекдотов, казавшегося Альке жалким подобием настоящего мужика. Даже то, как молниеносно и умело завел он роман с Сухаревской, бывшей намного его старше и до этого склонностью к флирту не отличающейся, не насторожило Альку.

Алька очнулась от своих мыслей. Копчевский терпеливо ждал, пока она переварит сказанное им, и время от времени оглядывал зал, будто в поисках кого-то.

— Он успел скрыться? — спросила Алька.

— Успел, — подтвердил Копчевский.

Его тон насторожил Альку.

— Думаешь, кто-то его предупредил? — поинтересовалась она.

— Не исключаю такой возможности.

Копчевский замолчал, и Алька поняла, что он имеет в виду. Ирка, влюбленная в Виктора, могла пойти на такой шаг: дать показания на Глотова, но перед этим предоставить тому шанс исчезнуть.

Что ж, значит, все концы в деле с вывозом скрипок ушли в воду. Четверо из преступной группы мертвы, один скрылся. Теперь, вероятнее всего, мафиозному фонду, который был спонсором Московского муниципального, придется искать новых курьеров за пределами оркестра, если только владельцев фонда не отдадут под суд. На это, конечно, шансов мало, но по крайней мере есть надежда, что Московского муниципального эти деятели будут избегать, а, стало быть, ей, Альке, месть с их стороны не грозит.

— Что еще интересовало этих… ну из прокуратуры? — осторожно спросила она Алика.

— Все интересовало, — вздохнул тот. — И особенно… она… Ты знаешь, что у нее нашли скрипку? Амати, с документами, все как надо.

— Ничего я не знаю, Алик, и знать не хочу. Давай не будем больше об этом!

— Успокойся. — Копчевский похлопал ее по плечу и вдруг просиял: — Смотри, вон твоя подопечная идет!

Мимо шла стройная, миленькая на мордашку девушка, совсем юная, одетая в длинный джинсовый сарафан, с легкими пепельными кудряшками вокруг головы.

— Это еще кто? — удивилась Алька.

— Новая скрипачка. Вчера конкурс играла. Теперь будет сидеть за твоим пультом.

— Такая молоденькая? — ревниво заметила Алька.

— Двадцать, кажется, ей. Но играет будь здоров. Не лучше тебя, конечно, — добавил он поспешно и улыбнулся, видя, как разгладилось помрачневшее было лицо Альки.

— Учится где-то?

— В академии. Третий курс.

— Москвичка?

— Из Екатеринбурга.

— Ты, я вижу, уже хорошо в должность вошел — что ни спроси, все знаешь!

— Стараюсь. — Алик развел руками.

Алька подошла к своему пульту. Девушка уже раскрыла футляр и доставала скрипку. Скрипка была не ах, дешевенькая, современного мастера и не бог весть какого. Но тем, как любовно новенькая обращалась со своим скромным инструментом, тщательно осматривала трость на смычке, подтягивала волос, проверяла струны, она заслужила у Альки одобрение. Девушка заметила Бажнину, улыбнулась, засуетилась, пододвигая стул. Алька уселась рядом, с интересом разглядывая соседку.

— Я Юля, — представилась девчонка, явно волнуясь. — Мне про вас говорили много хорошего.

— Кто это говорил? — полюбопытствовала Алька, раскрывая футляр.

— Многие. Ирина Александровна, например. Потом еще инспектор.

— Инспектор? — удивилась было Алька и тут же вспомнила, кто теперь выступает в этой должности. — Только давай на «ты»!

— Давай, — обрадовалась Юля. — Тебя ведь Алей зовут?

— Ага.

— Знаешь, я так боюсь, прямо умираю! — Юля сморщила хорошенькое, круглое личико и жалобно поглядела на Альку.

— Чего это?

— Такой оркестр! И все такие крутые! А вдруг я партию не прочту?

— Ну не прочтешь, — успокоила Алька, — потом привыкнешь. Никто от тебя сразу не потребует, чтоб ты все партии с листа читала. Возьмешь домой, выучишь.

— Ты так и делала?

— Иногда, — уклончиво ответила Алька.

— Расскажешь мне про всех? Я ужас какая любопытная! — Юля придвинулась к Альке поближе: — Тут у вас так много ребят интересных. Ты не замужем?

— Нет.

— И я нет, — доверчиво проговорила Юля. — Но ужасно хочу. Все москвичи от меня шарахаются. Сначала клеятся, потом, как узнают, что я в общаге прописана, так их словно ветром уносит!

Девчонка тараторила без умолку. Алька рассеянно слушала ее, сидя вполоборота на стуле. На том стуле, где прежде всегда сидела Ленка.

Глаза постепенно застилала пелена. Ленка. Единственная, кто, в отличие от Глотова, Омелевского, Саврасенкова и Кретова, занималась скрипичным бизнесом не ради денег, хотя получила немало за четыре года. Ленка, лучшая Алькина подруга и отныне вечная ее боль. Пройдет много времени, пока эта боль притупится, станет терпимее, глуше, перестанет жечь Альку. Но и тогда Ленка навсегда останется с Алькой — в ее снах, в ее воспоминаниях. Останется не той чужой и незнакомой, с лицом, искаженным болью и ненавистью, сжимающей в руках пистолет, а прежней Ленкой Соловьевой, доброй, мягкой, всегда чуточку более взрослой и мудрой, чем сама Алька. И на мучительный, неразрешенный вопрос, знала или нет Ленка, что подругу собираются убить, и смогла бы выстрелить в нее сама в ту страшную ночь, Алька с течением времени все решительнее будет отвечать: нет, не знала и не могла. Потому что так благодатно устроена человеческая память: темные и горькие моменты стираются из нее, а светлые остаются, становятся ярче, высвечиваются, живут в ней, как живут и дышат старые фотографии в семейном альбоме…

Алька сморгнула слезы и улыбнулась Юле:

— Не переживай. Будешь тут работать, сама себе квартиру купишь.

— Да ты что! — восторженно прошептала Юля. — Не может быть! Врешь!

— Очень надо, — усмехнулась Алька. — А как будет у тебя свой угол, тогда и шарахаться никто не станет. Хотя смотря чего добиваться.

— А чего ты добиваешься? — довольно бесцеремонно спросила Юля.

— Однако ты простая! — хмыкнула Алька. Невзирая на некоторую нахальность, девчонка ей нравилась. С такой по крайней мере не будет скучно ни во время репетиций, ни в гостинице на гастролях. Послушаем еще, как она играет. — Ладно, давай-ка состроимся, потому что вон идет концертмейстер.