Скоро они приблизились ко второму караулу, что стоял у ворот, ведущих из сада во дворец.

Матово отсвечивал шлем в безлунной ночи. Серой тенью поблескивал меч в руках воина.

Спиридион открыл дверь так тихо, что не скрипнули петли. Солдат не двинулся с места, не поднял свой меч и не преградил им путь. Каменным изваянием застыл он на месте.

Теперь Спиридион окончательно убедился в волшебных чарах Эпафродита.

В страхе перед Эпафродитом и в то же время осмелев под защитой могущественного грека, он быстро повел обоих по мрачному лабиринту коридоров, лестниц и кривых переходов к последней двери, которая вела в жилище тюремщика.

Здесь Спиридион остановился.

— Господин, ты заколдуешь тюремщика?

— Нет, его не могу.

— Мы пропали! — застонал евнух.

— Открывай! — приказал Эпафродит.

— Пропали, пропали! — причитал евнух и быстро крестился, отодвигая засов.

— Зажги факел!

Нумида высек под плащом крохотный огонек и зажег факел.

Спиридион указал пальцем на вход и, весь дрожа, сжался у стены за влажным от сырости столбом.

— Я подожду, я подожду, идите одни!

Нумида ударил в дверь.

— Открывай!

— Нет, никому.

— Великий властелин земли и моря приказывает тебе!

Серая физиономия тюремщика появилась в дверях, освещенная светом факела. Эпафродит распахнул плащ, и тот остолбенел, потрясенный сверканием роскошного одеяния.

— Ты большой человек, — поклонился тюремщик, — но ты не самодержец! Не могу.

— Читай!

Эпафродит извлек из серебряной трубки пергамен с подписью Юстиниана, содержащий императорское дозволение видеть Ориона.

Плохо умел читать тюремщик, однако руку деспота он узнал.

— Он поклонился до земли и снял ключи.

— Чтоб ты не сомневался, вот тебе еще одно доказательство! Узнаешь перстень?

— Августы? — разинул тот рот и поклонился снова, на сей раз перстню.

Заскрипели резные ключи, загремели засовы, завизжали первые двери, заскрежетали вторые и третьи.

— Только ты, господин, иди один, о нем, — он указал на Нумиду, — не написано.

— Хорошо, пойду только я, — ответил Эпафродит и взял факел у Нумиды, многозначительно посмотрев на него.

Душа грека замерла от волнения. Тонкий нос его даже не ощутил жуткого смрада, хлынувшего из темницы. Один шаг до победы, одна минута, быстрая и решающая. Эпафродит вдруг почувствовал силу в своей старой и дряблой руке, он готов был схватить нож и вонзить его в грудь любому, кто встанет на его пути.

Увидев Истока, грек побледнел. Губы его задрожали, глаза защипало от слез. Грохнула цепь — это Исток шевельнулся, чтоб посмотреть на вошедшего. Тьма была в его глазах, жалкое безумие отражалось в них.

Эпафродит встал посреди темницы, факел трепетал в его руке, он не мог выдавить из себя ни единого слова.

В этот момент за дверью раздался шум, на пол рухнуло что-то тяжелое. В темницу вбежал Нумида, его туника была в пятнах крови.

Исток встрепенулся, он узнал Нумиду, узнал Эпафродита. Сложив на груди окованные руки, он поднялся и глухо, как из могилы, произнес:

— О боги! Спасите меня! Помогите, молю богом вашим Христом!

Когда Нумида увидел своего любимого господина, прикованного к кормушке, разглядел его изможденное и потемневшее лицо, он зарыдал во весь голос, повалился к его ногам и стал целовать окровавленные лодыжки, рассеченные железной скобой.

— Быстрей, Нумида! — командовал Эпафродит.

Привыкший к шелку и бархату, к мягким перинам и благовонным покоям, грек опустился на колени в нечистоты возле Истока. Нумида извлек из-за пазухи и проворно размотал сверток со стальным инструментом.

Заскрипели, заскрежетали пилы. У изнеженного торговца по умащенному лицу заструился пот. Но он не прекращал работы. Гремело и скрежетало железо на обручах вокруг запястий, на лодыжках. Медленно вгрызались в металл пилы, нехотя поддавались оковы, с дикой силой разрывал их Нумида; вот уже освобождена одна нога, правая, потом левая, за ней руки. Исток поднял и вытянул их. Захрустели застывшие и онемевшие суставы. Принялись за обруч на шее. Он был слишком толст. Время летело.

— Оставьте обруч! — сказал Исток.

В нем пробудились силы, которые порождает борьба не на жизнь, а на смерть. Он взялся за ослабевшую теперь цепь, которой был прикован к кормушке, онемевшие было мускулы на ногах ожили и напряглись, он согнулся, жилы на шее вздулись.

— Не выйдет, перепиливай цепь! — крикнул Эпафродит.

И тогда раздался треск, слабое звено уступило, и Исток вырвался на середину каземата, держа в дрожащей руке обрывок цепи, идущей к обручу на шее. Колени его подогнулись, и он рухнул на сырой пол.

Снова полез Нумида за пазуху, теперь за флаконом с арабской водкой. С трудом Исток поднес ее к губам и выпил.

Силы вернулись к нему, и он быстро встал без чьей-либо помощи.

— Бежим! — воскликнул Эпафродит, хватая факел, укрепленный на грязном полу.

Он поспешил по каменной лестнице, Исток за ним, придерживая рукой цепь, чтоб она не громыхала. У дверей все осторожно обошли лужу крови. Лишь Эпафродит бросил беглый взгляд на труп тюремщика, лежавшего на спине с выпученными глазами. В груди его торчал нож Нумиды. Ужас охватил грека, и он побежал так быстро, что чуть не погасил факел.

Когда они добрались до того места, где в страхе жался к стене Спиридион, Эпафродит крикнул:

— Запирай!

— Не успею! Бежим!

Как испуганное животное, чуть ли не на четвереньках мчался Спиридион по кривым переходам и лестницам. Эпафродиту показалось, что обратная дорога длиннее, коридоры — уже, а ступеньки — более скользкие. Он испуганно взглянул на евнуха.

— Ты ошибся, Спиридион! Это не тот путь.

— Не бойся, он укромнее и безопаснее.

Тут только грек заметил тяжелый мешок на спине евнуха. Он собрался было спросить, что в мешке, но не успел.

Совершенно неожиданно они очутились за стеной, в густой заросли миртовых кустов.

Спиридион взял факел, рукой погасил пламя и швырнул его в кусты.

— Где мы? — спросил Эпафродит.

Спиридион приложил палец к губам, потом поднял его и прошептал:

— Феодора!

Потайными путями он вывел их под самое окно императрицы, выходившее в сад.

Несколько бесшумных шагов, и они снова на знакомой тропинке у двери, через которую вошли. Солдат, стоявший как изваяние, заметив их, тихо повернулся и последовал за ними. Они подошли ко второму часовому, тот тоже присоединился к ним. И трижды еще, пока они пробирались к берегу, от темных кустов отделялись тени и послушно, словно их направляла колдовская сила, следовали за беглецами.

В темноте засветились белые колонки на лестнице, ведущей к воде, Эпафродит вполголоса произнес:

— Слава тебе, Христос-спаситель!

Но в это мгновение раздались громкие шаги, в темноте сверкнул меч, и по саду разнесся голос начальника стражи:

— Стой! Кто идет!

Они наткнулись на офицера, который в неурочный час вышел в сад проверять караулы.

Эпафродит отскочил в сторону, меч просвистел в воздухе, никого не задев. Молнией взвилась ослепительная стальная лента, чтоб поразить Истока, который в одной тунике шел за Эпафродитом. Но из кустов мгновенно выросли темные фигуры рабов Эпафродита, которые, приплыв в большой ладье, на всякий случай ожидали в засаде. Они напали на офицера и сбили его с ног.

— Скорей! — крикнул Эпафродит и потянул за собой по ступенькам Истока. Вместе с ними в лодку вскочили Нумида и Спиридион.

— Навались!

Лодка заплясала на волнах.

Начальник стражи звал на помощь. Беглецы слышали топот солдат, спешивших к нему с разных концов обширного сада. Зазвенела сталь, хрустнули шлемы, раздались вопли, треск, послышались звуки падающих тел, всплеск воды. Пятеро воинов-славинов, которые впустили Эпафродита, а потом последовали за ним, чтобы бежать вместе с Истоком, пришли на помощь храбрым рабам.