— Да будет так!

Префект выпил залпом. Асбад лисьими глазками наблюдал за ним поверх чаши.

— А сейчас я иду к императрице. Сегодня же ты услышишь высочайшую благодарность, которую выразит тебе повелительница вселенной!

Префект простился, слегка, правда, встревоженный, но вместе с тем и довольный, предвкушая теплое местечко в Константинополе.

«Пусть Ирина станет его законной женой или… или…»

Выйдя на форум, Рустик погладил лицо и, усмехнувшись, пробормотал:

— В конце концов какое мне дело.

Услыхав удар гонга, которым раб дал знать, что гость покинул дом, Асбад расхохотался.

— Рустик, ха-ха, одно имя чего стоит! Мужик — он мужик и есть! Ты станешь магистром оффициорум, а твоя Ирина, любовница варвара, моей законной женой, как же, жди! Сиди в своем Топере, и за то скажи спасибо! А не то отправит тебя Управда на границу, в разгромленный Туррис на Дунае, чтоб ты пожил там с варварами!

Он радостно хлопнул в ладоши и вытянулся на своем ложе. Занавес у входа колыхнулся, и, словно душа светлого лимонного дерева, в комнату вошла прекрасная рабыня Мелита.

Асбад махнул ей рукой. Она села у его ног.

— Мелита, у тебя будет хозяйка! Прекрасная дама Ирина придет ко мне и станет моей.

Рабыня обхватила его колени и зарыдала. Асбад приподнялся, обнял ее и прошептал:

— Не плачь! Придет Ирина, придет любовница варвара, только станет она не моей женой, а твоей прислужницей!

Мелита пылко обняла его.

В тот же день Асбад появился при дворе в приемной императрицы. Несколько седовласых сенаторов, два щеголеватых дьякона и пять палатинских офицеров ожидали в зале. Они не произнесли ни слова, но взгляды их были красноречивы, в них сверкала зависть. Кое-кто из них уже третий день проводил в ожидании, но Феодора была неумолима.

И вдруг пришел Асбад.

С тех пор как исчез Исток, магистр эквитум не смел приблизиться к престолу. Это хранилось в тайне, но при дворе все знали о том. Встретив Асбада, придворные начинали проклинать Эпафродита, спасшего варвара и перехитрившего стражу, и громко клялись святой Софией, что наступит день мщения и для Асбада вновь засияет с престола солнце милости.

Выражения соболезнования Асбад принимал с притворной печалью. Но стоило сенатору или офицеру скрыться за углом, как на губах его появлялась циничная усмешка, и, глядя им вслед, он произносил вполголоса:

— Знаю я вас! Проклятые лицемеры!

И вот сегодня Асбад неожиданно с победоносным видом прошествовал к покоям императрицы. Все встрепенулись и поклонились ему, опустив глаза. Магистр эквитум шагал с гордо поднятой головой. Возле самой двери он небрежно пододвинул к себе ногой драгоценный стул и опустился на него. Сноп солнечных лучей засиял на его доспехах, и от этого блеска больно стало завистливым глазам, а сердца дрогнули. Презрительные взгляды Асбада предвещали победу.

Прошло несколько мгновений, два евнуха приподняли занавес и впустили Асбада в золотой зал. Снова задернулся занавес, и взгляды клиентов вонзились в него, стараясь проникнуть внутрь зала. Все словно воочию видели, как опустился на колени магистр эквитум, слышали, как шуршал ковер, по которому он полз к Феодоре.

Вытянувшись во всю длину на ковре, гордый палатинец поцеловал мелкий жемчуг на носке шелковой туфельки и привстал на колени.

— Святая августа! Недостойнейший слуга твой просит милости.

Маленькой рукой Феодора стукнула по золотому подлокотнику, разрешая говорить.

— Я прихожу, как грешник, возвращаюсь, как блудный сын.

Тихая радость разлилась на лице Феодоры. Она не сводила взгляда с золотого сфинкса, на который сквозь финикийское стекло окон падали солнечные лучи.

— Я прихожу, чтоб загладить свою вину. Эпафродит, по крови своей родственник адского пса Цербера, погребен в море!

Чуть приметно поднял веки Асбад, чтоб увидеть, какое впечатление произвела новость на Феодору.

Она не сводила взгляда со сфинкса; постукивая белыми прозрачными пальцами по подлокотнику, произнесла:

— Лжешь! Грек не так глуп! Не верю!

— Клянусь святой троицей, префект Рустик из Топера видел своими глазами, как он погружался вместе с кораблем в море!

Феодора не повернула головы.

— Тогда он сошел с ума!

— Проклятие Каина привело его к смерти!

— Пусть за меня отомстит Люцифер! Больше ты ничего не знаешь?

— Я нашел Ирину!

Женщина вздрогнула. Таинственная искра обожгла ее, она повернулась лицом к Асбаду. Черные глаза вспыхнули между широко раскрытыми ресницами.

— Ирину? Сейчас же приведи ее сюда!

— Ее пока нет в Константинополе, августейшая!

— Тогда где она? Послать за ней немедленно!

— Она в Топере, у дяди, префекта Рустика!

Феодора сделала знак рукой. Раб приготовился писать.

— Рустик в Константинополе?

— Он приехал сообщить о смерти Эпафродита!

— Флавий не возвращался?

— Кораблю наверняка помешала буря.

Ехидная усмешка показалась на губах Феодоры, когда она представила себе огорчение Флавия, узнавшего о том, что префект опередил его.

— Передай тогда префекту, чтобы он тотчас же возвращался к себе и привез Ирину. Таково настоятельное желание императрицы.

— Префект — ее дядя, а голос крови есть голос крови! Если бы святая августа послала за Ириной меня, недостойного раба своего!

— Ястреба за голубкой! Нет, уж сначала пусть насытится местью императрица, а там, может, кусок достанется и рабу! За Ириной поедет Рустик!

Феодора выставила крохотный башмачок, Асбад поцеловал его и удалился.

Горько ошибалась рабыня Мелита, украшая спальню своего орла цветами и усыпая ее благоуханным шафраном. В тот вечер Асбад не переступил порога спальни.

Возвратившись от Феодоры, он поспешно разыскал Рустика и обрадовал его, солгав, что служба в Константинополе ему, Рустику, теперь обеспечена. Императрица никогда не забудет, что префект первым сообщил об Эпафродите и обещал отдать Ирину ему, Асбаду, что давно уже является искренним желанием августы.

Префект был доволен и весело устремился на поиски знакомых, чтоб пригласить их в термы Зевксиппа на обильный ужин.

Покончив с этим, Асбад улегся дома на жесткое ложе, обитое бычьей кожей. Закинув руки под голову, он глядел в потолок, на котором Эос управляла квадригой восходящего солнца.

Сегодня ему снова открылись двери Феодоры, и тем не менее он не испытывал радости. Его не беспокоило, что императрица была сегодня холодна с ним, не огорчали колкие слова о том, что ястреб-де опасен для голубки Ирины. Он привык к тому, что эта женщина беспрерывно жалила его. Но сейчас в его сердце вдруг поселился червь и стал точить его, причиняя невыносимую боль. Вспыхнула та самая искра, которую ему так и не удалось погасить ни проклятьями, ни ненавистью. Словно блуждающий огонек, который в тихой ночи вспыхивает посреди вонючего болота, полного отвратительных гадов, и робко трепещет над зеленеющей водой, освещая затаившуюся в ночи мерзость, вспыхнула эта искра в сердце Асбада. И скорее ужасом, нежели радостью, опалила его. Всех придворных дам и роскошных гетер затмила Ирина, и свет, струившийся от нее, вдруг осветил грязь, в которой он утопал. Давно уже потерял он веру в благородство, в характер, в правду. Языком он славил Христа, а в сердце своем служил кумиру. Но сегодня императрица раздула в его душе неведомое пламя. Асбад высвободил руки из-под головы и прижал их к лицу.

«Неужто я ревную Ирину? Неужто люблю ее по-прежнему? Но разве не подавил я давно последнее биение сердца, которое вызывала любовь? Что такое любовь? Фантом. Лишь в наслаждении истина. И все-таки…»

Асбад вскочил со своего ложа и беспокойно стал шагать по мраморному полу. В сердце его бушевал вулкан. Мутной волной вздымалась страсть в груди и заливала голову. В этих волнах он искал сушу, чтоб бросить якорь, искал и не находил. Он видел в них Ирину, которую терзает мстительная Феодора. В волнах этих вставало ее бледное, залитое слезами лицо, исхудавшие руки тянулись к пене и ловили ее, погружаясь и утопая в бездонных пучинах. Ему казалось, будто Ирина зовет на помощь, будто с тихой покорностью она произносит его имя, умоляя вспомнить о любви, в которой он когда-то клялся, и спасти ее.