Хильбудия новость обрадовала. Он выбрал лучшие отряды пехоты, а конницу взял с собой лишь на случай, если придется посылать в лагерь за подкреплением.

Услыхав о славинском граде, он оживился — все-таки будет сражение. Да и Сваруна, вождя славинов, ему хотелось взять в плен.

Шесть таксиархов выстроили свои отряды. Хильбудий вошел в шатер и препоясался тяжелым мечом. На голову он надел свой самый прочный и самый красивый шлем, — голову надо было защитить от камней, которые посыплются с валов. Шлем состоял из пяти полос, посеребренных и украшенных золотыми бляхами. Спереди сверкал составленный из драгоценных камней крест. Слева был вырезан голубь с оливковой ветвью, справа — венец. У подножья креста блестели золотые буквы «альфа» и «омега».

Когда полководец выехал из лагеря, отряды уже стояли возле моста. Он взмахнул рукой, доски на мосту глухо загудели.

Хильбудий хотел ночью дойти по равнине до ущелья, чтоб славины не заметили его и не угнали свои стада в дремучие леса, где их трудно было бы разыскать. Он запретил трубить на марше, велел следить, чтобы щиты и мечи не задевали друг о друга и не гремели. Легким шагом двигались отряды по высокой траве, она ломалась и трещала под ногами. Солдаты тихо разговаривали между собой, рассказывая друг другу веселые истории. Озорство и беззаботность были на их лицах, словно шли они в гости, — так крепка была их вера в непобедимого Хильбудия, который вот уже три года вел их от победы к победе.

Сразу по приезде Истока в лагере славинов среди ночи собрались старейшины на совет к Сваруну. Говорили долго. Никак не могли прийти к согласию. Одни предлагали укрыться всем воинам в крепости, завести туда часть скота, чтобы надолго хватило припасов, а остальной скот отогнать далеко в дремучие леса, куда Хильбудий не пойдет. На этом настаивали старейшины антов. Славины же во главе со Сваруном требовали немедленно поднять все отряды, выступить навстречу Хильбудию и напасть на него из засады. Мнения разделились, время летело.

Тогда поднялся старейшина Радогост и сказал:

— Мужи, звезды скоро угаснут. Хильбудий идет на нас, а мы спорим и ждем, пока византийские мечи опустятся на наши головы. Я предлагаю призвать Истока, благородного отрока, сына нашего вождя Сваруна, которому сопутствуют боги. Пусть он придет к нам и скажет мудрое слово. Святовит указал ему неприятеля в ночной тьме, Святовит подскажет ему мудрое слово, и наши седые головы склонятся перед горячей мыслью юноши, в голове которого сияет ясный свет.

Все удивились, даже сам Сварун. Не бывало еще такого, чтобы отрок вступил в собрание старейшин! Однако никто не возразил, никто не сказал ни слова.

Тогда Радогост опять заговорил:

— Удивляетесь! И молчите! Но я говорю вам: боги хотят слышать Истока!

— Боги хотят… — зашумело собрание.

И Радогост сам пошел за Истоком.

Робея, со смиренно склоненной головой, вступил юноша в высокое собрание. Слово взял Сварун:

— Сын мой, молчанием встречает тебя совет мужей и искушенных воинов славных племен антов и славинов, молчанием, говорю я, ибо нас удивил старейшина Радогост, предложивший, чтобы ты, отрок, копье которого обагрено лишь кровью вепрей и медведей, чтобы ты, да осенит тебя Святовит, сказал свое слово о том, как нам встретить Хильбудия.

Исток скрестил на груди руки и низко поклонился.

— Я мчался вихрем. Моих спутников еще нет. Кто поддерживал моего коня, если не боги? Почему конь мой пал дома, а не там, далеко в ущелье, и тогда войско наше спокойно спало бы до сих пор, не зная, что близится гроза всех славинов — Хильбудий? Святовит зажег месяц, чтобы я увидел блеск боевых доспехов, Морана убежала в лес и не захотела тронуть моего коня — я пожертвую ей лучшую овцу, — и коль скоро вы призвали меня, я убежден, это вам внушил сам Перун. И я говорю вам, старейшины и мужи, храбрые воины, пойдем быстрее со всем войском навстречу Хильбудию. Мы окружим его с четырех сторон, ибо понадобится много топоров, чтобы расколоть их щиты, много копий, чтобы пронзить их доспехи, много мечей, чтобы разбить шлемы на головах византийцев.

— Ты сказал! Мужи, говорите вы! — предложил Сварун.

И совет в один голос ответил:

— На Хильбудия! Велик Исток!

Старейшины разошлись по лагерю. Каждый собирал своих воинов. Верховным командующим был Сварун. Возле него собрались самые славные герои. Они были обнажены до пояса. И вряд ли нашелся бы среди них воин без шрама на широкой груди. Они сражались, не ведая страха. Этой сплоченной стене, этим могучим мужам предстояло выступить в долину, напасть на Хильбудия с фронта и закрыть ему путь к крепости. Они были вооружены тяжелыми копьями, которые метали больше чем на тридцать шагов с такой силой, что пробивали любой щит и пронзали любые доспехи. На толстых ремнях у них висели мощные мечи, у многих в руках были топоры. И только у некоторых — небольшие щиты. Все воины были пешие, на коне восседал лишь один Сварун. Его грудь поверх шкуры ягненка прикрывал доспех из конской кости — дар гуннов.

Самое трудное доверили Истоку. Под его команду отдали всех отроков, которых он должен был поскорее вывести окольными тропами по холмам к густому лесу, чтобы из засады засыпать воинов Хильбудия стрелами из луков. Молодые воины окружили Истока. Колчаны у них были полны стрел, юноши пробовали тетивы на луках и дрожали от нетерпения. У каждого за поясом торчал короткий нож — на случай, если дело дойдет до рукопашной схватки с византийскими пращниками.

Один из отрядов вел Радогост, самый уважаемый старейшина. Его воины несли шестоперы, боевые молоты, которые они со страшной силой обрушивали на шлемы противника. Получивший удар шестопером по голове как подкошенный падал на землю, если не мертвый, то, во всяком случае, оглушенный. Воинам Радогоста предстояло вступить в дело в самом разгаре боя, когда все смешается и начнется сумятица.

Отдельным отрядом — трубачами — командовал Крок. У них было разное оружие и множество рогов. То были не воины, а смелые лазутчики, пастухи и слуги, мастера на кулачную расправу. Им надлежало внезапным громом, шумом и воплями сбивать неприятеля с толку. Они выполняли также весьма важную роль сторожей. Самые ловкие должны были занять все возвышенные места вокруг и следить, не переменит ли направление Хильбудий, не пойдет ли горой. Хорошо известно, что византийцы избегают ущелий и, чтоб обезопасить себя от засад, охотнее прокладывают дороги по склонам гор, чем в узких лощинах.

Когда отряды построились, Сварун призвал всех к молитве; потом дал знак, и воины без шума, лязга и крика исчезли в лесу, словно чаща поглотила их. Сам Сварун тронулся последним. Его отряд двигался стороной, вдоль ручья, чтобы не оставлять следа. После стольких сражений Сварун был очень осторожен. Он хорошо знал, что Хильбудий вышлет вперед лазутчиков на резвых конях. Стоит им обнаружить примятую траву, и Хильбудий повернет — обманет, перехитрит славинов.

Утром, едва занялась заря, из крепости вышла Любиница, а с нею все девушки; они собрались под липой и принесли в жертву Перуну упитанного ягненка — чтобы отцы одержали победу. Охранять крепость остался небольшой отряд. С ним был и певец Радован, он карабкался на вал, прижимая к себе свою лютню и со страхом ожидая грядущего. Он боялся крови, боевые клики «оскорбляли его тонкий слух», как он сам утверждал. Радован тщательно обдумывал, куда лучше ему дать тягу, если вестники сообщат о поражении славинов.

Ночью Хильбудий перешел равнину и к утру остановился на отдых у подножия горы, возле которой начиналось ущелье, что вело к славинскому граду. Отряды укрылись в густом дубняке. Хильбудий запретил разводить огонь, и воинам не на чем было сварить ячменную похлебку. Поэтому ели всухомятку: кто вяленую рыбу, кто копченое мясо, закусывая чесноком.