Голоса приближались, радостные и беззаботные. Исток прислушался и вскоре снова вложил меч в ножны. Это возвращались лазутчики.

— Ну что? — спросил он у первого из них.

— Опасности нет! У пяти костров лишь несколько старейшин с горстью воинов.

— А послы из Константинополя? Они уже уехали? Есть ли у них охрана?

— Виленец угощает их и хвастается. Мы еле насчитали десять доспехов.

— Хорошо. Ложитесь и отдыхайте. На заре выступаем!

Разведчики присоединились к спавшим. Исток сел на ствол гнилого дерева, оперся на меч и задремал.

Прежде чем солнце зарумянило редкие пожелтевшие листья на вершинах гор, славины двинулись к Туррису.

Перед наполовину разрушенными стенами сверкнули шлемы, стража затрубила тревогу. Анты, испуганные и растерянные, пробуждались от сна. Часовой сразу узнал Истока и в страхе прокричал его имя.

Дрожь охватила антов, императорские послы побледнели:

— Помилуй нас, господи, помилуй!

Размахивая копьями, все кинулись к стенам, несколько стрел просвистело над славянами — так анты «приветствовали» братьев.

Исток велел своему отряду остановиться; вызвав двух самых старых воинов, он махнул рукой в сторону стен.

— Мир, мир братьям! — и вместе с ними поскакал к разбитым воротам крепости.

Анты с недоумением и неприязнью глядели на гордого славина, восседавшего в седле, как король, подъезжающий к своим рабам.

Увидев Виленца, Исток спешился и подошел к нему.

— Доброе утро и тысячу счастливых дней пусть принесут тебе парки, светлейший старейшина Виленец, хранитель братского племени антов.

— И тебе того же, могучий сын славного Сваруна!

Виленец говорил глухим голосом, полным желчи и недружелюбия. Слова срывались с его губ, словно удары.

— Не обессудь, — продолжал Исток, — что я разбудил тебя. Утомлен твой взор, видно, допоздна ты угощал своих врагов.

Византийские воины закусили губы под холодным взглядом Истока.

— Они друзья нашего племени! — сказал Виленец. — Не насмехайся, если хочешь, чтоб тебя пощадили боги! Говори, в чем дело! Твой отряд стоит за стенами. Если ты убьешь нас, боги отомстят тебе!

— Мой меч не запятнан кровью братьев и никогда не будет запятнан. С него хватает вражьей крови!

— Если ты посол, почему ты столь дерзок? — осмелился спросить один из ромеев, делая шаг к Истоку.

— Прочь! — загремел славин. — Как смеешь ты, слуга Управды, разговаривать так со мной, магистром педитум, назначенным священной императрицей Феодорой!

При звуке этого имени византийцы привычно склонились до самой земли.

— Да, я тоже посол и горжусь тем, что одолел змея вашего лукавства. Мир я несу братьям, гибель вам, недруги!

— Змея нашего лукавства? — быстро переспросил византиец.

— Да, ядовитого змея, отравившего сердца братьев! Знаком ли вам он, императорские мошенники?

На мгновенье воцарилось молчание. Ярожир и воин, сопровождавший Истока, стиснули рукояти мечей. Ибо анты и византийцы обменивались взглядами, в которых ясно читалось:

«Смерть ему!»

— Что ж вы молчите? Ага, ваши взгляды умоляют старейшину Виленца омочить железо в моей крови и ею скрепить союз с вами! Но грудь магистра педитум, любимца императрицы Феодоры, хорошо защищена, дабы у него не похитили сердце. Ведь эта игрушка нужна вашей священной императрице, бывшей блуднице александрийской! И сам сатана христианский, оседлавший вашего Управду, заплачет, узнав, что над Тунюшем и его товарищами возвышается курган, который насыпал Исток.

Лица византийцев исказились от гнева при этих страшных оскорблениях святого двора. Анты загремели мечами, но, услышав о смерти Тунюша, снова застыли в неподвижности. Не будь за спиной Истока страшного Ярожира, вряд ли они совладали бы с собой и пощадили дерзкого славина. И Сварунич знал, что за спиной его — надежный меч, а у стен крепости — сильный отряд. Поэтому он не дрогнул, не растерялся, когда загремели мечи антов. Спокойно полез он за пазуху и вытащил грамоту Юстиниана.

— Старейшина Виленец, печаль охватила вас, когда вы услыхали, что лежит в могиле пес Тунюш, ненасытный губитель нашей и вашей свободы. Но печаль растворится в радости, когда ты узнаешь, о чем говорит эта грамота, лежавшая на подлом сердце предателя-гунна! Найдется у тебя переводчик, почитаемый жрец? Пусть он прочитает ее!

Кривой на один глаз горбатый волхв взял свиток и стал переводить его.

Византийцы побледнели, анты разинули от изумления рты, с лиц их исчезла угроза.

— Это обман! — воскликнул один из посланцев Юстиниана, когда письмо было прочитано.

— Нет, это не обман, старейшина Виленец! Это дело богов! — сказал волхв, протянув грамоту старейшине и указывая длинным черным ногтем на печать Управды.

Анты гневно загудели. Теперь неприязненные взгляды пронзали византийцев.

«Сердца раскрываются!» — подумал Исток и снова заговорил:

— Братья! Кто завязал глаза вашей мудрости, заставив вас принять в дар земли по ту сторону Дуная[130]? Разве они не были вашими и нашими? Кто испокон веку дергал там лен, пас стада? Племя славинов и антов или ненасытный волк византийский? Ведь этот волк похитил у нас барана и предлагает его вам в дар! И еще требует за него плату — чтоб вы сражались с братьями, чтоб вас убивали вархуны, чтоб вы своей грудью защищали мягкую постель, на которой нежится ваш враг? Вы слышали отравленные слова Управды, вы убедились в предательстве, которое таилось в груди самого подлого обманщика — Тунюша, пока он не набил свой рот землею. Братья, заклинаю вас нашими богами, не надо ссориться! Давайте объединимся и отомстим за наших отцов и братьев! За Дунай! Хлеба созрели! Давайте сожнем их! Смерть Византии!

— Смерть! — прорычал Ярожир.

— Смерть! — подхватили анты.

— Смерть! — захрипел высохший, горбатый волхв и, порвав свиток, бросил обрывки на жаровню. Вопль разнесся по Туррису и долетел до конницы Истока.

— Смерть! — крикнули воины и хлестнули коней. Загудела земля, в ворота грянули славины. Решив, что смерть угрожает Истоку, они бросились ему на помощь. Но, ворвавшись в крепость, опустили мечи, — анты, приветствуя их, протягивали им чаши с медом.

Славины приняли мед, запылали костры, волхв зажег тыкву с маслом во славу богов, братья обнимались и клялись жить в согласии.

Византийцы поняли, что их планы лопнули, что веревка, которой они хотели связать варваров, разрублена, и сделали попытку улизнуть из крепости.

Однако славины и анты окружили их плотным кольцом. Византийцы ссылались на неприкосновенность послов, угрожали Управдой и новым Хильбудием, сулили привести могучие легионы, которые сумеют отомстить за оскорбление. Но бурно радовавшиеся славины и анты не обращали на их угрозы внимания. Ответом был всеобщий хохот. Люди подбирали с земли комья навоза и швыряли их в лицо византийцам, издевались над Управдой и плевали на его воинов. В воздухе замелькали камни. Ромеи пришли в ярость. Обнажив мечи, они бросились на толпу, надеясь оружием проложить себе путь к выходу. Обливаясь кровью, повалились на землю первые жертвы; у антов не было шлемов, и они не носили доспехов, поэтому они побаивались тяжелых мечей византийской конницы. На помощь поспешил Ярожир. Он заложил ворота и вместе со своими воинами вступил в бой, сзади нападали с топорами анты. Если бы не вмешался Исток, византийцев перебили бы всех до единого. Он спас двух посланцев, сказав им:

— Идите к Управде и скажите ему, что скоро мы придем в гости. Пусть готовит угощение, потому что дорога дальняя, а мы будем голодные!

Под всеобщий хохот униженные завоеватели выбрались из Турриса и помчались на юг.

Сразу же после этого вожди и старейшины антов и славинов собрались на совет и решили, сообща двинуть на Византию. Избранным мужам было поручено спешно обойти племена и призвать людей к отмщению.

Потом начался пир; пировали весь день: лили в огонь мед, чтоб умилостивить Морану, клялись Перуном люто отомстить Византии, давали клятвы горным и водным вилам, что никогда больше не будет распри между братьями и они не сменят боевой топор на плуг до тех пор, пока не освободят исконные земли предков — вплоть до самого Гема. В промежутках между клятвами и посулами одноглазый волхв прорицал грядущие чудеса, о которых он узнал по потрохам закланных ягнят и баранов.