Вот так, в стелс-режиме, я и зашагал быстрым шагом по направлению к церкви, причём даже суетящиеся домовые смотрели через меня, как сквозь пустое место, тем не менее умудряясь ловко обруливать в своем заполошном мельтешении.

Уже находясь в тридцати шагах от цели, я вдруг вспомнил о бдительности, да и пора бы уже. Выгнал из себя остатки хмеля, проверил револьвер на боку и оба убойных амулета в нарукавных карманах, и на всякий случай перетащил один из них в карман штанов. В руки брать постеснялся, не производил отец Савва впечатление опасного или страдающего избытком здоровья человека, да и не тянуло ничем таким злобным из его обители. Усталость вот была, терпеливое ожидание было, ещё тянуло какой-то досадой и на этом всё.

Я уже на ступенях крыльца дал успокоительную отмашку следящему за мной Арчи, чтобы лишнего не волновался, проверил, нет ли кого в кустах и за забором, и тихонько потянул на себя чуть приоткрытую дверь. В глубине обители кто-то встрепенулся, а я чего-то все тянул и не входил.

— Да заходи уже! — торопливо зашептал отец Савва. — Не стой столбом!

Я пожал плечами, нервно усмехнулся про себя и всё-таки вошёл, засунув одну руку в карман штанов.

— Приветствую тебя, святой отец! — со всем вежеством полупоклонился я ему, не став, однако, просить благословения. По делу ведь звал.

Поп схватил меня за рукав и буквально втащил в низкую уютную комнатку, где на столе уже стояли два стакана с блюдцами, вареньем и пряниками.

— Присаживайся, отрок, — отец Савва указал мне на один из стульев за столом и вышел, чтобы закрыть дверь на улицу. Замками не щёлкал, не принято здесь было такое, но крючок на разбухшую дверь накинул, хоть и было видно, что с усилием.

— Наливай себе чаю, да поговорим, — справившись с упрямым крючком, поп с облегчением уселся рядом со мной. — За чаем и беседа легче идет, правильно?

Я лишь кивнул ему в ответ и неторопливо занялся своим стаканом, давая попу время собраться с мыслями, ведь торопить в таких случаях — последнее дело.

— Ты не думай, — наконец разродился словами отец Савва, когда я уже вылакал полстакана чая и невозмутимо съел половину пряников. — Ничего опасного сейчас в селе для вас нет, и даже наоборот.

— Это заметно, — поддержал я все никак не начинающийся разговор. — Не слепой. Давай к делу, святой отец. Не ровён час, хватятся меня. У тебя искать не будут, конечно, но все село на уши поставить смогут, а нам этого не надо, верно?

— Ох, верно, ох, как верно, — заохал поп и признался. — Просто стыдновато немного мне. Не за себя, а за своих.

— Загадками говорить изволите, жги давай, — не стал входить в его положение я и отца Савву наконец прорвало.

— Ты же знаешь, что все наши княжества, это, по сути, большие деревни? — зашел он издалека, начиная говорить очевидные вещи. — А потому не токмо что пресветлая Лаириэн весьма известна в наших кругах, но даже и вы? А уж после Новониколаевска особо?

Он дождался моего неопределённого пожимания плечами, хотя я про себя всерьёз удивился такой осведомленности заштатного попа в глухом таёжном селе.

— Так вот, места наши глухие, — как бы отвечая на мой невысказанный вопрос, продолжил он. — Но ведь это последнее село на пути в местожительство пресветлой Лаириэн, понятно тебе? И вот, не дают мне покою, все теребят насчет нее. На месте ли она, да куда пошла, да в какой компании и прочее. Всё им вынь да положь! Амулетами следящими, бесовскими, прямо скажем, снабдили, ежедневных отчётов требуют. Вот, камень маг-связи выдали, видишь?

Я оторопело обернулся и посмотрел на указанный здоровенный камень в экранирующем рунном футляре.

— А в последний раз за день до вас сюда два монаха-таинника приволоклись, — продолжал изливать мне душу отец Савва. — Про дирижабль ваш предупреждали и еще шпионских подлых амулетов мне выдали. А благодати в них ни на грош, лишь магия бесовская, не церковная. Про вас поведали, кто такие и какими подвигами славны, да призвали бдить неустанно.

— Так это ты что же, святой отец, супротив начальства попёр? — до меня начал немного доходить масштаб проблемы.

— Между мной и богом нет начальства! — отрезал отец Савва, немного уязвлённый моим ёрничаньем. — А в этих монахах святости не было ни капли, как есть два бандита в рясах! И морды такие же, уголовные! Вот охотники за нечистью и инквизиторы, они не такие, понимаешь, а это что-то новое совсем!

Я откинулся на спинку стула и смог лишь ошеломлённо вздохнуть, и отец Савва принялся добивать меня дальше. Оказывается, в последнее время у них в церкви возникло одно молодое и крайне радикальное течение. Кто его возглавляет, ему неизвестно, но под крылом этого настырного человека начали собираться те, кто не очень доволен существующим положением дел. Те, кто хотел бы взять под контроль магов или хотя бы поприжать их, одновременно усиливая влияние церкви на народ. И вот то событие в Новониколаевске, когда нашли управу на магов с помощью ошейника и мыслили себе как-то оборониться от Лары, это была лишь первая ласточка. Акция не удалась, и слава богу, но надежды на нее, оказывается, возлагали большие.

Начать должны были в Новониколаевске, потом в Белорецком княжестве, а потом и во всех остальных. Княжества были разрознены, это да, но церковь-то была единой! Да и вряд ли бы князья упустили случай избавиться от диктата магов, припомнил я откровения Лары, ведь человеческую суть ничем не изменишь, особенно княжескую, с детства отравленную ядом власти.

— Погоди, — я выставил вперед руку, прерывая отца Савву. — Лару разбужу, ей такое надо знать.

— Надо-то надо, конечно, — вздохнул поп. — Для нее и говорил. Но только, может, не сегодня? Может, завтра с утра? Дай человеку отдохнуть, а так раззадоришь только, спать не сможет. Да и сделать вы сейчас ничего не сделаете, праздник же идёт, да и лететь темно вам будет, если вдруг сорвётесь. Или непотребного наворотите, с хмельных-то глаз. Остынь, чадо.

— Ладно, — подумал и признал правоту отца Саввы я. — Не горит. А тебе, значит, это не по нраву? Твой интерес какой, чего-то в толк не возьму никак.

— А не верю я, — поп не стал отнекиваться и наводить тень на плетень, — что грязным полотенцем можно посуду начисто вытереть. Это я про пастырей и паству сейчас сказал, понимаешь меня, чадушко? Если кто-то во власть заигрался, то пусть лучше о душе своей подумает, даже и иерарх, перед богом все равны! У нас индульгенций нету, и про цель оправдывает средства пусть мне и не заикаются, прокляну! Сам прокляну, во все свои невеликие силы, и на остров одинокий уйду, не хочу себе такого подлого служения!

— Понятно, — я не стал раззадоривать попа, мне нужны были факты, а душу свою пусть он потом перед Ларой выворачивает. — Конфликт поколений, значитца. Бунтует молодежь-то ваша.

— Да какое там, — сокрушенно махнул он рукой и даже пригорюнился. — Старичье подлое всем рулит, всегда так было и всегда так будет. Им без разницы, в какой воде рыбку ловить. Сейчас против магов пошли, а лет пятьдесят назад вот аскеза строгая в моде была, да отшельничество. Лестно было молодым-то своей святостью показной да житьем строгим старикам в глаза тыкать. Бурление большое было, немало голов слетело, пока управились. Но одолели только тогда, когда верхушку почистили, понимаешь?

Я кивнул в ответ, потому что хорошо знал эту историю. Тогда уцелевшие сторонники строгой аскезы разбежались по лесам и островам, рассчитывая в беспримерном упрямстве своём одолеть официальную церковь на личном примере. Отшельничество стало резко популярным, и потом так же резко пошло на спад, потому что медвежутям в тайге и прочим страховидлам было все равно, кого жрать. Сан и святость отшельников их не волновал, единственно, может быть, что сокрушались они о чрезмерной худобе да невкусных веригах на телах упрямцев.

И если от нечисти они еще худо-бедно могли отбиться, то что мог монах сказать тигру или стае голодных волков? Ну не выживали у нас в лесу одиночки, тем более фанатики. Идеальные представления пошли вразрез с реальной жизнью, и жизнь, как водится, победила с разгромным счётом. Уцелевших на островах упрямцев быстренько выловили и распределили по глухим монастырям, и на этом всё успокоилось.