Довольно точно могу назвать дату рождения этого проекта. Это случилось в Манчестере промозглым ноябрьским вечером много лет тому назад. Народу в книжном магазине, расположенном в центре города, собралось на удивление мало, но я не терял оптимизма и связал этот факт с ответственным футбольным матчем, проходившим на стадионе «Олд Траффорд». Бодро прочитав два стихотворения, я бросил взгляд поверх голов полудюжины слушателей и вдруг увидел огромную голую задницу, прижатую к окну со стороны улицы. Затем еще одну. И еще четыре. Довольно трудно сохранять самообладание, когда тебе показывают зад фанаты «Манчестер Юнайтед», случайно оказавшиеся рядом с магазином. Особенно когда понимаешь, что они численно превосходят публику.

Конечно, с унижением сталкиваются не только писатели. Однако складывается такое впечатление, что мир печатного слова действительно создает почти идеальный микроклимат для стыда и позора. Есть что-то изначально комичное в сочетании высокого ума и низкого заработка, в стремлении донести самые сокровенные мысли — кропотливо отшлифованные за долгие годы и возведенные в искусство — до толпы чужаков, и это «что-то» опасно близко к трагедии. С полным правом считаю возможным сказать обратное, в ответ на изречение Одена о том, что «искусство рождается из унижения».

Проведя немало времени в обществе писателей до и после публичных выступлений, я выслушал уйму курьезных баек о прошлых конфузах, и меня всегда поражала готовность этих людей превратить свой собственный позор в анекдот. По-моему, в этом сборнике представлены лучшие истории — те, в которых обстоятельства против рассказчика. Что же касается читателя, полагаю, кроме банального злорадства, он непременно восхитится авторами — за их признание слабости человеческой натуры, уязвленной гордости, и одновременно кажущейся нелепости своих попыток вынести искусство, идущее из глубины сердца, на суд общественности.

Большинство рассказов, собранных в книге, посвящены публике (или чаще отсутствию таковой), коллегам-писателям, организаторам литературных мероприятий, местам их проведения, проявленному «гостеприимству» и бесконечным поездкам. Вы также узнаете о том, как писатели выступают в роли учителя и ученика, как пишут отзывы на чужие произведения и как воспринимают рецензии на собственные опусы; о том, как проходят литературные фестивали, дискуссии, симпозиумы, раздачи автографов, конкурсы, церемонии вручения премий, путешествия за границу со всеми сопутствующими радостями перевода. Наконец, вам предложат заглянуть и в другие, смежные с литературой области искусства — особенно в яркий мир телевидения и радио, — с помощью которых позор бедного писателя так легко становится общественным достоянием. Во всех этих печальных ситуациях, верным слугой стыда, естественно, остается алкоголь — во всевозможных видах, но в неизменном количестве — чрезмерном. На этих страницах спиртное льется, как библейский потоп.

Вопреки тому, что к участию в мрачном празднике я пригласил равное число мужчин и женщин, первые явно преобладают среди авторов. Впрочем, это не слишком меня удивило: статистика показывает, что представители сильного пола более часто подвергаются унижению или по крайней мере более привычны к позору на публике. По этой части всех перещеголяли ирландцы и шотландцы, но Ирландия и Шотландия (поверьте моему горькому опыту) по праву считаются колыбелью стыда.

Я также ничем не оправдываю наличие высокого процента поэтов. Сам процесс сочинительства стихов — чистейшей воды безрассудство. Эти безумцы тратят по нескольку дней на одну-единственную строчку, по нескольку лет — на тоненький сборник, и все ради того, чтобы после опубликования их произведения были встречены широкими скучающими зевками. Как сказал Шарль Бодлер:

Крылья — да, разумеется, но прибавьте и три бутылки домашнего вина.

Несмотря на то, что в этих историях порой можно встретить скрытую склонность к серьезности (вероятно, из желания чего-то среднего между искуплением вины и изгнанием бесов), главная их цель — заставить нас улыбнуться и одновременно ощутить острое чувство жертвенности: «туда, с Божией милостью, направляю стопы свои». К своей огромной чести, все авторы этого сборника с готовностью согласились рассказать о перенесенных унижениях — они мужественно возвращаются на место преступления и с пылающим от стыда лицом ведут нас через круги пережитого ими ада.

Унижениям нет конца и края. Сразу за ближайшим углом непременно таится новый, дотоле не испытанный стыд. Как сказала бы Скарлетт О’Хара: «Завтра будет новый позор». Подобные опасения вселяют в нас надежду: Господь не отвернул ока своего от людского рода, ибо таким образом посылает нам испытания. Признаюсь, я никогда толком не понимала, что это значит. Где стыд — там жизнь? Наверное.

Коротая время в ожидании грядущих унижений — когда-нибудь я обзаведусь вставной челюстью, которая вывалится у меня изо рта при внушительном скоплении народа, или я кубарем скачусь с подмостков, или же в телестудии меня стошнит прямо на ведущего, — я расскажу вам о трех досадных эпизодах из моего прошлого.

Давным-давно, когда мне было всего двадцать девять и мой первый роман только что увидел свет, я жила в Эдмонтоне, центре канадской провинции Альберта. Дело было в 1969 году. Движение феминисток уже начало набирать силу в Нью-Йорке, но до Эдмонтона не добралось. Стоял ноябрь, было ужасно холодно, я замерзла и решила надеть шубейку — по-моему, из ондатры, — купленную за двадцать пять долларов на распродаже подержанной одежды в местном отделении Армии Спасения. Еще у меня была шапка: я перешила ее из мехового болеро, такого коротенького жакетика на кроличьем меху, отрезав рукава и заделав проймы.

Издатель устроил мне первую в жизни раздачу автографов. Я очень волновалась. Скоро я скину с себя меха и окажусь в универсальном магазине компании «Хадсонс Бэй», в тепле и уюте (уже одно это приводило меня в приятное возбуждение), а передо мной выстроится очередь из доброжелательных, улыбающихся читателей, которым не терпится купить мою книгу с подписью автора, нацарапанной на форзаце.

Стол для раздачи автографов поставили в отделе мужского белья. Из каких соображений, не знаю. В обеденный час я устроилась посреди отдела с милой улыбкой на лице; по обе стороны от меня высились стопки книг — романа под названием «Съедобная женщина». Мужчины в галошах, одетые в пальто, шарфы и теплые наушники, проходили мимо моего стола. Их интересовала покупка трусов. Они бросали взгляд на меня, потом на заголовок моего романа. Вскоре в воздухе повеяло легкой паникой. Массовое бегство сопровождалось приглушенным шарканьем: десятки пар галош и ботинок с прорезиненным верхом поспешно улепетывали прочь.