В холле я встретила свою бывшую учительницу английского. Мы пожали друг другу руки, пошутили насчет того, как все изменилось в жизни, и она сообщила, что я не выиграла премию «Керри ингредиенте» за лучшее художественное произведение на ирландском языке в рамках Листоуэлской литературной недели. Она постаралась смягчить удар. Она сказала, что мои произведения просто не подходят для этого конкурса и меня вообще не следовало включать в список номинантов.

В эту минуту к нам подошла женщина из оргкомитета. Она выразила восторг по поводу моего приезда и напомнила, что сейчас всех будут фотографировать. На улице.

Отлично, сказала я и вышла на площадь. Я все шла и шла, пока не добралась до того места, где оставила машину. Я села в машину. Затем вылезла из машины, заглянула в местную скобяную лавку и куп ила два скромных пластмассовых ящика для балконных растений — дешевых и как раз нужного размера. После этого я завернула в магазин игрушек и купила дочурке игрушечный телефон. Я не ходила по магазинам уже сто лет. На сдачу я позвонила матери с настоящего телефона-автомата на площади. Она сказала, что с малышкой все хорошо. Я сказала, что не получила премию.

— Держись со всеми любезно, — с легкой ноткой истерики крикнула в трубку мать, когда послышались предупредительные гудки. — Слышишь? Постарайся вести себя мило со всеми, ладно?

Я вернулась в холл отеля. Организаторша, как видно, поняла, в чем дело.

— Выпейте чего-нибудь, — посоветовала она. — Здесь есть буфет.

Я ничего не ела целых десять часов. В буфете толпилось уйма народу, но организаторша раздобыла мне бокал вина. Я осушила его и улизнула. Две женщины догнали меня у дверей отеля и привели обратно к даме из оргкомитета.

— Пожалуйста, присядьте. Вот сюда.

Я поняла, что с места, на которое меня посадили, очень удобно подниматься на сцену. Вопрос в том, когда? Я уже думала, что вечер никогда не начнется. Потом он все-таки начался. Выступил хор. Интеллектуал со свирепо-умными бровями произнес программную речь. Затем снова выступил хор. Далее — бегемотообразный представитель «Керри ингредиенте» — оказалось, эта компания производит вовсе не полуфабрикатную смесь для бисквитов, как я считала, а что-то другое, гораздо более важное. К счастью, вслед за этим последовала собственно церемония награждения. Сначала на сцену поднялся обладатель премии Брайена Макмахона за лучший короткий рассказ. Вручение чека, улыбки, фотографии. Вторым вышел лауреат премии Эймона Кина в категории «Лучшее драматическое произведение». Потом — победитель поэтического конкурса; вслед за ним — авторы лучшего рассказа, лучшего юмористического фельетона и лучшего короткого стихотворения в конкурсе среди уроженцев Листоуэла. Лауреат премии за лучший рассказ/стихотворение среди уроженцев Британских островов (участвовали только те, кто родился на островах) высоко поднял чек, чтобы его хорошо было видно на фото. Фотограф не торопился. Следующим на сцену вышел сияющий лауреат премии, учрежденной Советом графства Керри за лучшую творческую работу среди детей младше девяти лет, который прочел чудное стихотворение; потом победитель в той же номинации среди подростков младше двенадцати лет, прочитавший еще одно. Стихи обладателей премии среди подростков младше четырнадцати, шестнадцати и восемнадцати лет публика принимала на ура. Все, включая меня, бурно аплодировали, но постепенно до меня стало доходить, что я — единственный человек в зале, который ничего не выиграл и не имеет ни малейшего отношения к кому-либо из победителей. Даже второму писателю, вместе со мной номинированному на премию «Тра-та-та» и не получившему ее, дали приз в какой-то другой категории — кажется, за лучший дебют.

К тому времени, когда церемония достигла кульминации, я знала, что делать. Мне надо было выйти на сцену и не получить приз. Я не догадывалась, что представляет собой мой не-приз, пока дядька из компании, не производящей сухую смесь для бисквитов, не объявил, что это авторучка. Обычная ручка в пластиковой коробочке. Автоматическая. Он положил коробочку на кафедру и попросил мою бывшую учительницу английского сказать несколько слов об участниках. Та откашлялась и порылась в своих бумажках. Я подумала, что она воспользуется возможностью и скажет, что я очень, очень талантлива, но, к величайшему сожалению, не подхожу для нынешнего конкурса. Но этого она не сказала, а просто пригласила меня на сцену, чтобы отдать ручку в коробочке. Я повернулась лицом к публике и слегка поклонилась. Потом мы все встали, чтобы сняться на общую фотографию.

— Чуть левее, — скомандовал фотограф. — Нет, левее.

После того как все кончилось, я разменяла деньги в банкомате на улице, вернулась в бар и напилась. Все равно я никого не знала. Кроме того, от меня пахло неудачей — люди не понимали, зачем я здесь. Я и сама не понимала. Ко мне приклеился какой-то тип. Он сказал, что мою жизнь наполняет печаль, он видит это по моим глазам. Он сказал, что я слишком много пью, уж он-то сразу заметил, он сам бывший алкоголик. Потом он попросил бармена, чтобы в полпинтовый бокал ему налили тройную порцию водки, чуть разбавленную водой, но безо льда. Я сбежала от него к другому типу, которого (или о котором) немного знала, — вышедшему в тираж репортеру в галстуке-бабочке. Он со слабой улыбкой наблюдал за мной с противоположного конца зала. Я поведала ему забавную историю. Напомнила, что он был знаком с моей сестрой, пожаловалась на долгую поездку, голод и чертову ручку.

— Простите? — переспросил он, словно недоумевая, потом хихикнул (правда, самым натуральным образом). — А, понимаю. Вы думали, что победили в конкурсе.

Я не нашла что ответить. Утром я уехала домой.

Мой первый роман увидел свет всего несколько месяцев назад, и я впервые должен был проводить чтения в городе, где я жил в то время (да фактически и теперь живу). Многие из моих друзей захотели послушать меня; люди, уже покинувшие эти места, приехали ради этого события — на автобусах, поездах и машинах, все с подарками — небольшими коробочками или бутылками. Днем мы «заторчали» на кухне в моей тогдашней квартире, выпили холодной водки и до вечера сидели в пабе, а потом отправились на чтения.

Народу набилось уйма, и все прошло замечательно, хотя мне следовало обратить внимание на первый звоночек грядущего позора, прозвеневший, когда хорошенькая журналистка с местного телеканала брала у меня интервью, а я, желая дружески похлопать ее по плечу, нечаянно взялся за ее левую грудь. Все это попало в кадр, но к тому моменту я уже воспринимал происходящее как в тумане, поэтому просто извинился, она засмеялась, и мы с друзьями всей толпой вернулись в паб. Помню, пару часов спустя мы с Ронни скрючились над сливным бачком в туалете, забив в нос скрученные десятидолларовые бумажки и вдыхая дурь — ужи не знаю, что он там раздобыл: соленый, зернистый, блестящий, будто волокна сахарной ваты, порошок на фаянсе бачка в нескольких дюймах от моего лица. Мы нюхнули одновременно, а потом мир вокруг стал темно-синим (до тех пор, пока через несколько часов не почернел), и это был восхитительный цвет — глубокий, насыщенный.

Проснулся я в своей постели. Точнее, меня разбудило странное ощущение выжатости, как будто вся моя кровь стекла вниз. Сквозь тяжелый похмельный сумбур в голове и неприятное покалывание в теле я чувствовал жгучую пульсацию в паху, такую сильную, как будто он хотел оторваться от меня и заметаться по комнате, как обезумевшая от испуга летучая мышь. Он был таким твердым, таким напряженным — казалось, лопнет при первом же прикосновении. Почему стимуляторы производят такое действие — для меня загадка; в этом нет ни биологического, ни эволюционного, ни даже духовного смысла (если какой-либо смысл есть вообще). Почему отравленная кровь требует акта размножения? Почему загнанное сердце рвется работать еще быстрее? И вот, как всегда, это снова произошло, превратив одеяло в остроконечный шатер; откуда-то из-под него доносился звучный храп моей подружки, но я не хотел будить ее, не мог ткнуться в ее лицо своей опухшей мордой, искаженной гримасой похоти. В лучшем случае она бы расхохоталась и опять уснула, повернувшись на другой бок. Кроме того, из соседней комнаты раздавался еще чей-то храп и сонное дыхание.