«Валахия и Молдавия получают конституцию, выработанную в дебрях тайной дипломатии… Она является в действительности не более, не менее, как хартией, пожалованной России на предмет ее хозяйничанья в Дунайских княжествах» («It is in reality no more nor less than a charter granted to Russia for the purpose of disposing of the Principalities»).

Таким образом, Луи Бонапарт злоупотреблял «принципом национальностей» в Дунайских княжествах, чтобы замаскировать их передачу России, подобно тому, как австрийское правительство злоупотребляло «принципом национальностей» в 1848–1849 гг., чтобы с помощью сербов, словенцев, хорватов, валахов и т. д. задушить мадьярскую и немецкую революцию.

Румынский народ, — а о нем заботятся одновременно русский консул в Бухаресте и, в своих интересах, молдаво-валашская боярская сволочь, большинство которой даже не румыны, а пестрая мозаика из слетевшихся из чужих стран авантюристов, своего рода восточная декабрьская банда, — румынский народ по-прежнему томится под игом отвратительнейшей барщины, которую могли организовать только русские при помощи «Органического регламента» и которую мог поддерживать только восточный demi-monde {полусвет. Ред.}. Чтобы украсить собственным красноречием мудрость, заимствованную из первоисточников Дантю, Фогт говорит:

«У Австрии было уже вполне достаточно забот с одним Пьемонтом на юге, второго на востоке ей не нужно» (1. с., стр. 64).

Пьемонт захватывает итальянские земли. Следовательно, Дунайские княжества — наименее воинственная область Турции — должны будут осуществить захват румынских земель, то есть завоевать Бессарабию у России, а Трансильванию, Темешварский Банат и Буковину у Австрии? Фогт забывает не только о «благожелательном царе». Он забывает, что в 1848–1849 гг. Венгрия, по-видимому, вовсе не склонна была позволить отобрать у нее эти более или менее румынские земли, ответив на их «страдальческий вопль» обнаженным мечом, и что, наоборот, именно Австрия пустила в ход против Венгрии эту «пропаганду принципа национальностей».

Но в полном блеске историческая ученость фогтовских «Исследований» вновь раскрывается, когда Фогт наполовину по воспоминаниям из бегло прочитанной злободневной брошюры с большим хладнокровием объясняет «горестное состояние княжеств… разлагающим ядом греков и фанариотов» (1. с., стр. 63).

Он и не подозревал, что фанариоты (от названия квартала Константинополя) — это те же греки, которые с начала XVIII века под охраной русских хозяйничают в Дунайских княжествах. Отчасти это эпигоны тех константинопольских лимонджи (продавцов лимонада), которые теперь снова играют по русскому заказу вариации на тему: «румынская национальность».

В то время как белый ангел Севера продвигается с востока и уничтожает национальности во славу славянской расы, белый ангел Юга, в качестве знаменосца принципа национальностей, наступает с противоположной стороны, и

«нужно ждать, пока произойдет освобождение национальностей благодаря этому роковому человеку» («Исследования», стр. 36).

Какую же роль отводит Германии имперский Фогт, отнюдь не «приумножатель земель империи» [ «Mehrer des Reichs»], во время этих комбинированных операций обоих ангелов и «обоих величайших внешних врагов германского единства», операций, осуществляемых в «теснейшем союзе»? («Исследования», 2-е изд., Послесловие, стр. 154).

«Самому близорукому человеку», — говорит Фогт, — «должно теперь стать ясным, что существует соглашение между прусским правительством и императорским правительством Франции; что Пруссия не обнажит меча для защиты ненемецких провинций Австрии» (включая, конечно, Богемию и Моравию); «что она даст согласие на все мероприятия, необходимые для защиты территории Союза» (за исключением «ненемецких» провинций), «но во всем прочем будет препятствовать всякому участию Союза или отдельных его членов на стороне Австрии, чтобы затем, во время будущих мирных переговоров, получить за эти усилия свое вознаграждение в Северо-Германской низменности («Исследования», 1-е изд., стр. 18, 19).

Раззвонив во все колокола еще до фактического начала войны с Австрией доверенный ему Тюильри секрет, что Пруссия действует в «тайном согласии» с «внешним врагом Германии», от которого получит за это «вознаграждение в Северо-Германской низменности», Фогт, разумеется, оказал Пруссии огромную услугу в достижении ее мнимых целей. Он вызвал подозрения у прочих немецких правительств как в отношении нейтралистских стремлений Пруссии в начале войны, так и в отношении ее военных приготовлений и притязаний на верховное командование в дальнейшем ходе войны.

«Каков бы ни был путь», — говорит Фогт, — «который должна избрать в момент теперешнего кризиса Германия, несомненно одно, что рассматриваемая как целое, она должна энергично идти определенным путем, между тем как теперь злополучный Союзный сейм и т. д.» (l. с., стр. 96).

Распространение взгляда, будто Пруссия идет рука об руку с «внешним врагом» и этот путь ведет к поглощению северной низменности, должно, видимо, восстановить недостающее Союзному сейму единство. В частности, обращается внимание Саксонии на то, что Пруссия однажды уже «лишила ее некоторых лучших провинций» (1. с., стр. 93). Разоблачается «покупка залива Яде» (1. с., стр. 15).

«Ценой содействия Пруссии» (в турецкую войну) «должен был явиться Гольштейн, как вдруг пресловутая кража депеши придала совсем другой оборот переговорам» (1. с., стр. 15). «Мекленбург, Ганновер, Ольденбург, Гольштейн и другие к ним примыкающие… братские немецкие государства представляют приманку, на которую» — да еще «при каждом удобном случае» — «Пруссия жадно набрасывается» (1. с., стр. 14, 15).

И на эту приманку, как выдает Фогт, она была в данном случае поймана на удочку Луи Бонапартом. С одной стороны, Пруссия, в тайном «согласии» с Луи Бонапартом, «получит» и должна «получить за счет своих немецких братьев побережья Северного и Балтийского морей» (l. с., стр. 14). С другой стороны, Пруссия получит

«лишь тогда естественную границу, когда водораздел, образуемый Рудными горами и горами Фихтель, будет продолжен по Белому Майну и далее по течению Майна до Майнца» (l. с., стр. 93).

Естественные границы посреди Германии! И притом образованные водоразделом, проходящим по реке! Подобного рода открытия в области физической географии — к которым надо отнести еще выступающий наружу канал (см. «Главную книгу») — ставят «округленную натуру» на одну доску с А. фон Гумбольдтом. Проповедуя, таким образом, Германскому союзу доверие к гегемонии Пруссии, Фогт, неудовлетворенный «старым соперничеством Пруссии и Австрии из-за немецкой и т. д. территории», открыл еще соперничество между ними, которое «так часто имело место из-за внеевропейской территории» (1. с., стр. 20). Эта внеевропейская территория находится, очевидно, на луне.

В действительности Фогт просто излагает своими словами изданную французским правительством в 1858 г. карту «Европа в 1860 г.». На этой карте Ганновер, Мекленбург, Брауншвейг, Гольштейн, Кургессен, вместе с различными Вальдеками, Ангальтами, Липпе и т. д., присоединены к Пруссии, между тем как «l'Empereur des Francais conserve ses (!) limites actuelles», император французов сохраняет свои (!) прежние границы. «Пруссия до Майна» является в то же время лозунгом русской дипломатии (см., например, упомянутую уже докладную записку от 1837 года). Прусской Северной Германии противостояла бы австрийская Южная Германия, отделенная от нее естественными границами, традицией, вероисповеданием, наречиями и племенными различиями; разрыв Германии на две части был бы завершен упрощением существующих в ней противоречий, и, таким образом, была бы провозглашена перманентная Тридцатилетняя война[515].