Именно это вторичное отделение Блюхера от главной армии решило участь Наполеона. Если бы последний начал продвигаться за отступающей главной армией, а не за наступающей Силезской армией, то кампания была бы проиграна союзниками. Переход через Об, прежде чем Наполеон мог за ним последовать, — единственную трудную задачу во время его наступательного движения, — Блюхер осуществил посредством постройки 24 февраля понтонного моста у Англюра. Наполеон, отрядив Удино и Макдональда приблизительно с 25000 человек для движения вслед за главной армией, 26 февраля вместе с Неем и Виктором покинул Эрбис для того, чтобы начать преследование Силезской армии. По совету, переданному Блюхером, Шварценберг теперь, когда главная армия имела перед собой только двух маршалов, прекратил свое отступление, собрался с духом, обратился против Удино и Макдональда и 27 и 28 февраля нанес им поражение. В намерение Блюхера входило сосредоточить свою армию по возможности в каком-либо из ближайших к Парижу пунктов. Мармон со своими войсками все еще находился в Сезанне, тогда как Мортье был в Шато-Тьерри. При приближении Блюхера Мармон отступил, 26-го он соединился с Мортье у Ла-Ферте-су-Жуар и оттуда вместе с последним отступил на Мо. Предпринимавшиеся Блюхером в течение двух дней попытки перейти через Урк и, значительно выдвинув вперед свой фронт, принудить обоих маршалов к сражению, потерпели неудачу, и он был теперь вынужден идти по правому берегу Урка. 2 марта он достиг Уши-ле-Шато, утром 3 марта узнал, что Бюлов и Винцин-героде добились капитуляции Суассона, и в течение того же дня перешел Эн, сосредоточив всю свою армию у Суассона. Наполеон, перейдя Марну у Ла-Ферте-су-Жуар позади Блюхера на расстоянии двухсуточного форсированного марша, продвинулся в направлении Шато-Тьерри и Фима и, пройдя Вель, переправился 6 марта через Эн у Бери-о-Бак, после того как Реймс был снова взят отрядом его армии. После перехода Наполеона через Эн, Блюхер первоначально намеревался дать сражение за этой рекой, и с этой целью он подтянул свои войска. Когда же он узнал, что Наполеон направился на Фим и Бери-о-Бак с целью обойти Силезскую армию слева, он решил, расположив свои войска под углом, атаковать его из Краон-на во фланг, непосредственно после того, как он выйдет из ущелья Бери-о-Бак, так чтобы Наполеон был вынужден дать сражение, имея у себя в тылу дефиле. Уже расставив свои силы, имея правое крыло на Эне, а левое на Лете, на полпути от Суассона до Краонна, он отказался от этого превосходя пого плана, когда удостоверился, что Винцингероде позволил Наполеону беспрепятственно пройти 6 числа Бери-о-Бак и что последний даже продвинул один из своих отрядов по дороге к Лаону. Теперь он счел необходимым не принимать решающее сражение где-либо, кроме Лаона.
Чтобы задержать Наполеона, который через Корбени по шоссейной дороге из Реймса мог достигнуть Лаона так же быстро, как Силезская армия из Краонна, Блюхер расположил корпус Воронцова между реками Эн и Лет на сильном в позиционном отношении плато Краонна и в то же время отправил 10000 конницы под командованием Винцингероде через Фетьё в направлении к Корбени с приказом напасть на правый фланг и тыл Наполеона, как только последний начнет атаку на Воронцова. Так как Винцингероде не выполнил предписанного ему маневра, то Наполеон 7 марта оттеснил Воронцова с плато, однако сам потерял 8000 человек, между тем как Воронцов избежал поражения, потеряв 4700 человек, и сумел осуществить свое отступление в полном порядке. 8 марта Блюхер сосредоточил свои силы у Лаона, где сражение должно было решить судьбу обеих армий. Помимо численного превосходства Силезской армии, обширная долина перед Лаоном была особенно удобна для развертывания ее 20-тысячной конницы, в то время как сам Лаон, расположенный на плоской вершине отдельного холма, склоны которого со всех сторон спускаются под углами в 12, 16, 20 и 30 градусов и у подножия которого лежат четыре деревни, представлял огромные преимущества как для обороны, так и для атаки. В этот день наступление французского левого крыла, которым руководил сам Наполеон, было отражено, между тем как правое крыло, под командованием Мармона, захваченное врасплох на своих бивуаках с наступлением ночи, потерпело такое сильное поражение, что маршал не смог остановить свои войска, раньше чем они достигли Фима. Наполеон, полностью изолированный с войсками своего крыла, насчитывавшими только 35000 человек, и запертый на невыгодной позиции, должен был бы капитулировать перед значительно превосходящими силами неприятеля, воодушевленного победой. Однако на следующее утро припадок лихорадки и воспаление глаз вывели Блюхера из строя, между тем как Наполеон все еще оставался в вызывающей позе на той же самой позиции. Это настолько напугало тех, кто руководил теперь операциями, что они не только приостановили уже начавшееся наступление своих войск, но и позволили Наполеону ночью спокойно уйти в Суассон.
Тем не менее сражение при Лаоне сломило физические и моральные силы Наполеона. Тщетно пытался он внезапным захватом 13 марта Реймса, попавшего в руки Сен-При, восстановить свое положение. Состояние его дел было теперь до такой степени очевидным, что когда 17 и 18 марта он стал наступать на Арси-сюр-Об против главной армии, то даже сам Шварценберг, несмотря на то, что он имел не более 80000 человек против 25000, находившихся под командой Наполеона, осмелился остановиться и принять сражение, которое продолжалось 20 и 21 марта. Когда Наполеон прекратил сражение, главная армия последовала за ним до Витри и соединилась в тылу у него с Силезской армией. В отчаянии Наполеон прибег к последнему средству — отступлению на Сен-Дизье, пытаясь таким путем с горстью своих людей поставить огромную армию союзников перед угрозой нарушения ее главной линии коммуникаций и отхода между Лангром и Шомоном; на этот маневр союзники ответили наступлением на Париж. 30 марта произошло сражение близ Парижа, в котором Силезская армия штурмовала Монмартр. Хотя Блюхер еще не оправился от болезни со времени сражения при Лаоне, он все же появился на короткое время на поле боя, верхом на коне, укрыв глаза от света, но после капитуляции Парижа сложил с себя командование; предлогом для этого явилась болезнь, но действительной причиной — несогласие Блюхера, не скрывавшего своей ненависти к французам, с тем показным дипломатничанием, к которому считали нужным прибегать союзные монархи. Таким образом, он прибыл в Париж 31 марта как частное лицо. В течение всей кампании 1814 г. он единственный в союзной армии был поборником принципа наступления. Сражением при Ла-Ротьере он расстроил планы шатильонских миротворцев; решимостью, проявленной им в Мери, он избавил союзников от катастрофического отступления, а сражением при Лаоне предрешил первую капитуляцию Парижа.
После первого Парижского[202] мира Блюхер сопровождал императора Александра и прусского короля Фридриха-Вильгельма во время их посещения Англии, где его чествовали как героя дня. Он был осыпан наградами, получив все военные ордена Европы; прусский король учредил для него орден железного креста; английский принц-регент {Георг. Ред.} подарил ему свой портрет, а Оксфордский университет присвоил ему ученую степень доктора канонического и гражданского права»
В 1815 г. Блюхер снова решил исход последней кампании против Наполеона. После понесенного им 16 июня сокрушительного поражения в сражении при Линьи Блюхер, несмотря на свои 73 года, сумел заставить свою разбитую армию оправиться и двинуться по пятам своего победителя, что позволило ей вечером 18 июня появиться на поле сражения при Ватерлоо. Это был подвиг, беспримерный в истории войн. После сражения при Ватерлоо преследование им бегущих французов от Ватерлоо до Парижа имеет в прошлом только одну параллель — столь же замечательное преследование Наполеоном пруссаков от Йены до Штеттина. На этот раз он вступил в Париж во главе своей армии и даже назначил своего генерал-квартирмейстера Мюфлинга военным губернатором Парижа. Он настаивал на том, чтобы Наполеон был расстрелян, Йенский мост на Сене взорван, а сокровища, награбленные французами в различных столицах Европы, возвращены их первоначальным владельцам. Первому его желанию воспрепятствовал Веллингтон, второму — союзные монархи, и лишь последнее было осуществлено. Он оставался в Париже в течение трех месяцев, весьма часто появляясь за игорными столами в залах для игры в «rouge et noir» {«красное и черное» (азартная карточная игра). Ред.}. В годовщину сражения при Кацбахе он посетил свой родной город Росток, где жители на общие средства воздвигли памятник в его честь. Когда он умер, вся прусская армия носила восьмидневный траур.
