Вскоре после того как, несмотря на все резолюции, воззвания, интерпелляции и прокламации, дальнейшая защита позиций почтенных господ депутатов во Франкфурте стала невозможной, они удалились, но не в восставшие области, ибо это было бы слишком смелым шагом. Они отправились в Штутгарт, где вюртембергское правительство сохраняло своего рода выжидательный нейтралитет. Здесь они, наконец, объявили имперского регента низложенным и из своей собственной среды избрали регентство из пяти членов. Это регентство с места в карьер приняло закон о военном ополчении, который с соблюдением всех надлежащих формальностей был разослан всем правительствам Германии. Им, этим завзятым врагам Собрания, было приказано собирать силы для его защиты! Так создавалась — разумеется, на бумаге — армия для защиты Национального собрания. Дивизии, бригады, полки, батареи — все было предусмотрено и предписано. Ни в чем не было недостатка, кроме реальности, потому что эта армия, конечно, никогда не появилась на свет.
Еще один, последний план сам собой напрашивался Национальному собранию. Демократическое население из всех частей страны присылало депутации, чтобы предоставить себя в распоряжение парламента и побудить его к решительным действиям. Народ, знавший истинные намерения вюртембергского правительства, заклинал Национальное собрание принудить это правительство к открытому и активному участию в восстании, поднятом его соседями. Но тщетно. Перейдя в Штутгарт, Национальное собрание отдалось на милость вюртембергского правительства. Депутаты сознавали это и потому противодействовали агитации среди народа. В силу этого они утратили последний остаток влияния, которое еще могли бы сохранить за собой. Они навлекли на себя заслуженное презрение, и вюртембергское правительство, побуждаемое Пруссией и имперским регентом, положило конец демократическому фарсу: 18 июня 1849 г. оно заперло зал заседаний парламента и приказало членам регентства покинуть страну.
Тогда они отправились в Баден, в лагерь восставших, но там они были теперь уже бесполезны. Никто не обращал на них внимания. Тем не менее регентство, от имени суверенного германского народа, продолжало своими собственными усилиями спасать отечество. Оно сделало попытку добиться своего признания со стороны иностранных держав, выдавая паспорта всякому, кто хотел их брать. Оно издавало прокламации и отправляло комиссаров, чтобы вызвать восстание в тех самых областях Вюртемберга, активной поддержкой которых оно пренебрегло, когда время еще не было упущено, но все это, разумеется, было безуспешно. Перед нами лежит сейчас подлинное донесение, посланное регентству одним из его комиссаров, г-ном Рёслером (депутатом от Эльса {Польское название: Олесница. Ред.}); его содержание весьма характерно. Оно носит пометку; Штутгарт, 30 июня 1849 года. Описав приключения полдюжины подобных комиссаров, предпринимавших безуспешные поиски денег, г-н Рёслер приводит ряд оправданий, почему он все еще не прибыл на место своего назначения, а затем пускается в область самых глубокомысленных соображений о возможных трениях между Пруссией, Австрией, Баварией и Вюртембергом и об их возможных последствиях. Подробно рассмотрев все это, он тем не менее приходит к выводу, что надеяться все-таки не на что. Далее он предлагает организовать из надежных людей службу для передачи информации и создать систему шпионажа для раскрытия намерений вюртембергского министерства и получения сведений о передвижениях войск. Это письмо не дошло по адресу, потому что, когда оно писалось, «регентство» целиком уже переправилось в «ведомство иностранных дел», т. е. в Швейцарию. И в то время как бедный г-н Рёслер все еще ломал голову над тем, каковы планы страшного министерства захудалого королевства, сто тысяч прусских, баварских и гессенских солдат в последнем бою под стенами Раштатта уже решили все дело.
Так исчез германский парламент, а вместе с ним — первое и последнее создание германской революции. Его созыв был первым юридическим подтверждением того факта, что в Германии действительно была, революция; и он просуществовал до тех пор, пока ей, этой первой современной германской революции, не был положен конец. Избранный под влиянием класса капиталистов разобщенным, распыленным сельским населением, большая часть которого только что очнулась от феодального оцепенения, этот парламент послужил тому, чтобы собрать воедино на политической арене все крупные популярные имена периода 1820–1848 гг., а затем совершенно их уничтожить. Здесь собрались все знаменитости буржуазного либерализма. Буржуазия ждала чудес, а стяжала позор для себя и для своих представителей. Класс промышленных и торговых капиталистов понес в Германии более тяжкое поражение, чем в какой-либо другой стране. Сначала он был побежден, сокрушен, прогнан с государственных постов во всех отдельных государствах Германии, а потом был разбит наголову, обесчещен и осыпан насмешками в центральном германском парламенте. Политический либерализм — правление буржуазии, будь то в монархической или в республиканской форме государственной власти, — стал навсегда невозможен в Германии.
В последний период своего существования германский парламент послужил тому, чтобы навсегда опозорить партию, которая с марта 1848 г. стояла во главе официальной оппозиции, — партию демократов, этих представителей интересов класса мелких ремесленников и торговцев и отчасти крестьянства. В мае и июне 1849 г. этот класс получил возможность показать свою способность к организации устойчивого правительства в Германии. Мы уже видели, какую он потерпел неудачу — не столько из-за неблагоприятных обстоятельств, сколько из-за своей явной трусости, неизменно проявлявшейся во всех решающих движениях, какие только имели место с начала революции; он потерпел эту неудачу из-за того, что в политике обнаружил ту же самую близорукость, малодушие и нерешительность, которые характерны для его коммерческих операций. В мае 1849 г. вследствие такого поведения он уже утратил доверие рабочего класса — подлинной боевой силы всех европейских восстаний. Но все же у него были благоприятные виды на успех. С того времени как реакционеры и либералы ретировались, германский парламент был исключительно в его руках. Сельское население было на его стороне. Две трети армий в мелких государствах, треть прусской армии, большая часть прусского ландвера (резерв или ополчение) готовы были присоединиться к нему, если бы он стал действовать с той решительностью и отвагой, которые вытекают из ясного понимания положения вещей. Но политики, стоявшие во главе этого класса, были не дальновиднее, чем масса мелких буржуа, следовавшая за ними. Они обнаружили еще большее ослепление, еще упорнее цеплялись за иллюзии, которые они сами же добровольно в себе поддерживали, были еще более легковерны, еще более неспособны твердо считаться с фактами, чем либералы. Их политическое значение тоже упало ниже нуля. Но так как на деле они еще не осуществили своих банальных принципов, то при очень благоприятных обстоятельствах они могли бы вновь ожить на короткое время, если бы у них, как и у их коллег, «чистых демократов» во Франции, государственный переворот Луи Бонапарта не отнял и этой последней надежды.
Подавлением восстания в Юго-Западной Германии и разгоном германского парламента заканчивается история первой германской революции. Нам остается еще бросить прощальный взор на победоносных членов контрреволюционного союза. Это мы сделаем в нашей следующей статье[40].
Лондон, 24 сентября 1852 г.
