Одному депутату, Могену, за долги был вынесен судебный приговор. На запрос председателя суда министр юстиции Руэ заявил, что следует без дальнейших церемоний издать приказ об аресте должника, — и Моген был заключен в долговую тюрьму. Национальное собрание вознегодовало, узнав об этом посягательстве на неприкосновенность депутатов. Оно не только постановило немедленно освободить арестованного, но в тот же вечер с помощью своего пристава силой вывело его из Клиши. Но, с другой стороны, чтобы доказать свою веру в святость частной собственности, а также с задней мыслью, в случае надобности, иметь готовое пристанище для ставших докучливыми монтаньяров, Собрание объявило арест депутатов за долги дозволенным после предварительно испрошенного у него согласия. Оно забыло декретировать, что и президент может быть заключен в тюрьму за долги. Оно уничтожило последний намек на неприкосновенность своих собственных членов.
Как уже было сказано, полицейский комиссар Йон на основании показаний некоего Але донес о замышляемом одной из секций Общества 10 декабря убийстве Дюпена и Шангарнье. Ввиду этого квесторы на первом же заседании внесли предложение образовать особую парламентскую полицию, содержащуюся на средства собственного бюджета Национального собрания и совершенно независимую от префекта полиции. Министр внутренних дел Барош заявил протест против этого вторжения в его ведомство. Тогда был заключен жалкий компромисс, согласно которому полицейский комиссар парламента хотя и должен был содержаться за счет бюджета парламента, а также назначаться и смещаться парламентскими квесторами, но лишь после предварительного согласования с министром внутренних дел. Тем временем правительство подвергло Але судебному преследованию, а тут уж было нетрудно объявить его показания мистификацией и устами прокурора выставить в смешном виде Дюпена, Шангарнье, Йона и все Национальное собрание. После этого, 29 декабря, министр Барош пишет Дюпену письмо, в котором требует смещения Иона. Бюро Национального собрания решает оставить Йона в должности, но Национальное собрание, испугавшись своего насильственного образа действий в деле Могена, привыкшее после каждого удара, нанесенного им исполнительной власти, получать от нее два удара сдачи, не санкционирует этого решения. Собрание дает Йону отставку в награду за его служебное усердие и лишает себя парламентской прерогативы, совершенно необходимой, когда приходится иметь дело с человеком, который не обдумывает ночью, что он будет делать днем, а напротив днем обдумывает и по ночам приводит свои планы в исполнение.
Мы видели, как Национальное собрание в продолжение ноября и декабря уклонялось и всячески воздерживалось от борьбы с исполнительной властью, когда для этого имелись серьезные, настоятельные причины. Теперь мы видим, как оно вынуждено принимать бой по самым ничтожным поводам. В деле Могена оно в принципе разрешило арест депутатов за долги, оставив за собой, однако, возможность применять этот принцип только к ненавистным депутатам, и из-за этой позорной привилегии вступило в препирательства с министром юстиции. Вместо того чтобы, воспользовавшись сообщением о готовящемся покушении на убийство, потребовать расследования деятельности Общества 10 декабря и окончательно разоблачить Бонапарта перед лицом Франции и Европы, выставив его в настоящем свете как главу парижского люмпен-пролетариата, Собрание свело конфликт к спору с министром внутренних дел по вопросу о том, кому принадлежит право назначения и смещения полицейского комиссара. Таким образом, мы видим, что партия порядка в продолжение всего этого периода была вынуждена в силу своего двусмысленного положения распылять, превращать в пустую трескотню свою борьбу против исполнительной власти, сводя ее к мелочным дрязгам из-за пределов компетенции, придиркам, сутяжничеству, спорам о размежевании и делая вопросы пустой формалистики содержанием своей деятельности. Она не осмеливается принять бой в тот момент, когда борьба имеет принципиальное значение, когда исполнительная власть действительно скомпрометировала себя, когда дело Национального собрания было бы национальным делом: партия порядка этим ведь подала бы нации сигнал к выступлению, а она ничего так не боится, как привести в движение нацию. Поэтому в таких случаях она отвергает предложения Горы и переходит к очередным делам. После того как партия порядка отказалась от борьбы в крупном масштабе, исполнительная власть спокойно выжидает момента, когда она снова сможет начать ее по мелким, незначительным поводам, когда борьба представляет, так сказать, лишь парламентский, местный интерес. Тогда прорывается затаенная ярость партии порядка, тогда она сдергивает полог с кулис, срывает маску с президента, объявляет республику в опасности, но тогда и ее пафос кажется нелепым, повод к борьбе — лицемерным предлогом или вообще не стоящим борьбы. Парламентская буря оказывается бурей в стакане воды, борьба — интригой, конфликт — скандалом. В то время как революционные классы со злорадством следят за унижением Национального собрания, так как они ровно в такой же мере принимают к сердцу его парламентские прерогативы, в какой Собрание — общественные свободы, буржуазия вне парламента не понимает, как это буржуазия внутри парламента может тратить время на столь мелкие дрязги, подвергать опасности спокойствие столь жалким соперничеством с президентом. Она сбита с толку подобной стратегией, при которой заключается мир, когда все ждут войны, и начинается атака в тот момент, когда все думают, что заключен мир.
20 декабря Паскаль Дюпра сделал запрос министру внутренних дел по поводу лотереи золотых слитков. Эта лотерея была «Элизиума дочь»[78]. Бонапарт со своими приспешниками подарил ее миру, а префект полиции Карлье взял ее под свое официальное покровительство, несмотря на то, что французские законы запрещают какие-либо лотереи, за исключением лотерей с благотворительной целью. Было выпущено семь миллионов билетов, по одному франку каждый, выручка же предназначалась якобы на отправку парижских бродяг в Калифорнию. Отчасти имелось в виду вытеснить социалистические мечты парижского пролетариата золотыми мечтами, доктринерское право на труд — соблазнительной перспективой большого выигрыша. Разумеется, парижские рабочие не узнали в блестящих калифорнийских золотых слитках неказистых франков, выуженных из их кармана. Вообще же эта лотерея была простым мошенничеством. Бродягами, желавшими открыть золотоносные рудники в Калифорнии, не покидая Парижа, были сам Бонапарт и его задолжавшая свита. Вотированные Национальным собранием 3 миллиона были растрачены, — так или иначе нужно было снова наполнить опустевшую кассу. Тщетно Бонапарт открыл было для устройства так называемых cites ouvrieres {рабочих поселков. Ред.} национальную подписку и выступил сам в роли первого подписчика на крупную сумму. Жестокосердные буржуа недоверчиво выжидали уплаты им суммы, на которую он подписался, и так как такой уплаты, разумеется, не последовало, то спекуляция на социалистических воздушных замках лопнула как мыльный пузырь. Золотые слитки имели больше успеха. Бонапарт и его сообщники не довольствовались тем, что положили себе в карман часть выручки, остававшейся после вычета из семи миллионов франков стоимости подлежащих розыгрышу слитков: они фабриковали фальшивые лотерейные билеты, выпуская на один и тот же номер десять, пятнадцать и даже двадцать билетов — финансовая операция в духе Общества 10 декабря! Тут Национальное собрание имело перед собой не фиктивного президента республики, а подлинного Бонапарта во плоти. Тут оно могло поймать его на месте преступления, преступления не против конституции, а против Code penal {Уголовного кодекса. Ред.}. Если Собрание ответило на запрос Дюпра переходом к очередным делам, то оно это сделало не только потому, что предложение Жирардена объявить себя «удовлетворенным» напоминало партии порядка о господствовавшей в ее собственной среде систематической коррупции. Буржуа, а особенно буржуа, возведенный в сан государственного мужа, дополняет свою низость в практических делах теоретической высокопарностью. В качестве государственного мужа он, как и противостоящая ему государственная власть, становится высшим существом, с которым можно бороться лишь возвышенным, торжественным образом.
