Дабы всякому сразу стало ясно, где собственно место г-на Кинкеля и какое по-франкфуртски национальное значение имеет его произведеньице, он посвятил его «тридцати членам экономической комиссии франкфуртского Национального собрания».

Исследования Генриха фон Офтердингена о «красоте» в сословии ремесленников тут же привели его к выводу, что «сословие ремесленников в данный момент совершенно раскололось» (стр. 5). Этот раскол состоит именно в том, что некоторые ремесленники «посещают казино бакалейщиков и чиновников» (какое достижение!), а другие не посещают, а также в том, что некоторые ремесленники получили образование, а другие не получили его. Несмотря на этот раскол, автор все же усматривает благоприятный признак в том, что в любезном отечестве повсеместно устраиваются союзы и собрания ремесленников, а также в том, что идет агитация за улучшение положения ремесленного сословия (вспомните «винкельблехиады» 1848 года[140]). Чтобы внести и свою лепту в виде доброго совета в это благотворное движение, он излагает свою программу спасения.

Прежде всего автор рассматривает вопрос о том, каким образом путем ограничений можно избавиться от дурных сторон свободной конкуренции, отнюдь, впрочем, не отменяя ее полностью. При этом он приходит к следующим выводам:

«Законодательство должно воспрепятствовать тому, чтобы мастерами становились не обладающие еще достаточным искусством и необходимой зрелостью юноши» (стр. 20).

«У каждого мастера может быть лишь один ученик» (стр. 29).

«Для обучения ремеслу также необходимо сдать экзамен» (стр. 30). «На экзамене обязательно должен присутствовать мастер, у которого будет учиться экзаменующийся» (стр. 31).

«Для обеспечения необходимой зрелости мы требуем от законодательства, чтобы отныне никто не мог стать мастером, прежде чем ему исполнится двадцать пять лет» (стр. 42).

«Для обеспечения достаточного искусства мы требуем, чтобы отныне каждый начинающий мастер подвергался экзамену и притом публичному» (стр. 43). «При этом чрезвычайно важно, чтобы экзамен был совершенно бесплатный» (стр. 44). Этим экзаменам должны «также подвергаться все мастера данной профессии, проживающие в сельской местности» (стр. 55).

Друг Готфрид, сам торгующий вразнос политикой, желает отменить «торговлю бродячую или вразнос» другими мирскими товарами как бесчестную (стр. 60).

«Производитель ремесленных изделий стремится извлечь свое состояние из дела с выгодой для себя и в ущерб своим обманываемым кредиторам. Такие действия, как и все двусмысленное, обозначают иностранным именем: их называют банкротством. Для этого он быстро перебрасывает свои готовые изделия в соседние местности и немедленно сбывает их тому, кто предлагает наибольшую цену» (стр. 64). Эти распродажи— «собственно своего рода нечистоты, которые наш любезный сосед, торговое сословие, выливает в сад ремесленников», — необходимо отменить. (Не гораздо ли проще было бы, друг Готфрид, вырвать зло с корнем и сразу отменить само банкротство?)

«С ярмарками, конечно, иное дело» (стр. 65). «При этих обстоятельствах законодательство должно предоставить отдельным местностям решать самим большинством голосов (!) на совещании всех граждан, которое должно быть для этого созвано, сохранить или отменить постоянные ярмарки» (стр. 68).

Готфрид переходит затем к сложному «спорному вопросу» об отношении между ремеслом и машинным трудом и выдвигает при этом следующие положения:

«Пусть каждый, кто продает готовые изделия, держит лишь товар, который он может производить собственными руками» (стр. 80). «Так как машины и ремесло отделились друг от друга, то оба пришли в упадок и сбились с пути» (стр. 84).

Объединить их он хочет таким путем, чтобы ремесленники — например переплетчики данного города — образовали ассоциацию и сообща держали бы машину.

«И так как они будут пользоваться машиной только для себя и только для выполнения заказов, они могут производить дешевле, нежели владеющий фабрикой купец» (стр. 85). «Капитал можно сломить ассоциацией» (стр. 84) (а ассоциацию можно сломить капиталом).

Свою мысль «о приобретении машины для линования, для обравнивания и для резания картона» (стр. 85) объединившимися дипломированными переплетчиками Бонна он затем обобщает до идеи «машинной палаты».

«Союз объединенных цеховых мастеров соответствующей профессии должен повсюду устроить предприятия, напоминающие фабрики мелких купцов, с тем чтобы предприятия эти работали исключительно над выполнением заказов местных мастеров и не принимали никаких заказов от других работодателей» (стр. 86). Отличительной чертой такой машинной палаты является то, что «коммерческое ведение дела необходимо» только «вначале» (там же). «Всякая мысль, столь же новая, как и предлагаемая», — восклицает «упоенный» этой мыслью Готфрид, — «прежде чем она будет осуществлена, нуждается в самом спокойном и практическом продумывании, вплоть до мельчайших подробностей». Он призывает «заняться этим обдумыванием каждое ремесло для себя в отдельности» (стр. 87, 88).

Сюда же приплетены полемика против конкуренции со стороны государства, использующего труд заключенных, реминисценции о колонии преступников («создание человечной Сибири», стр. 102), а также выпады против «так называемых ремесленных рот и ремесленных комиссий» при военном ведомстве. Разумеется, военное бремя, лежащее на ремесленном сословии, следует смягчить, для чего нужно, чтобы государство заказывало снаряжение ремесленникам по более дорогой цене, нежели та, по которой оно само может его производить.

«Таким образом, отпадают вопросы конкуренции» (стр. 109).

Второе основное положение, к которому затем переходит Готфрид, это — материальная поддержка, которую государство должно оказывать ремесленному сословию, Готфрид, рассматривающий государство исключительно с точки зрения чиновника, придерживается того мнения, что ремесленнику легче всего помочь ссудами из государственной казны на устройство ремесленных палат, касс взаимопомощи и пр. Откуда государственная казна должна получать эти средства, здесь, конечно, не рассматривается, ибо это ведь «некрасивая» сторона вопроса.

Напоследок наш богослов не может, конечно, вновь не впасть в роль проповедника нравственности и не прочесть сословию ремесленников назидательную лекцию о том, каким образом оно само может себе помочь. Сперва речь идет о «жалобах на долгосрочные займы и вычеты» (стр. 136), причем от ремесленника требуется ответить по совести на такого рода вопрос: «Сохранишь ли ты, мой друг, одинаковые и неизменные расценки за каждую работу, которую ты выполняешь?» (стр. 132). По этому случаю ремесленник особо предупреждается, чтобы он не назначал чрезмерных цен «богатым англичанам». «Корень всего зла», — мудро решает эту головоломку Готфрид, — «заключается в годичных расчетах» (стр. 139). Затем следуют сетования по поводу страсти жен ремесленников к нарядам и привязанности самих ремесленников к пивным (стр. 140 и далее).

Средства же, которыми ремесленное сословие само может улучшить свое положение, таковы: «цехи, больничные кассы, ремесленный третейский суд» (стр. 146) и, наконец, рабочие просветительные общества (стр. 153). За последнее слово таких просветительных обществ выдается следующее:

«Наконец, пение в сочетании с декламацией перекидывает мост к драматическому представлению и к театру ремесленников, который необходимо постоянно иметь в виду как конечную цель этих эстетических стремлений. Только тогда, когда трудящиеся классы вновь научатся выступать на сцене, их художественное воспитание будет завершено» (стр. 174, 175).

Таким образом, Готфрид благополучно превратил ремесленника в комедианта и тем самым опять свел вопрос к самому себе.

Все это заигрывание с цеховыми стремлениями боннских ремесленников имело, однако, свой практический результат. Клятвенно обещав содействовать восстановлению цехов, друг Готфрид добился того, что был избран депутатом от Бонна в октроированную вторую палату[141]. «С этого мгновения Готфрид почувствовал себя» счастливым.