«Много во мне маминого…»
Много во мне маминого,
Папино — сокрыто, —
Я из века каменного,
Из палеолита!
Но, по многим отзывам.
Я — умный и не злой,
То есть в веке бронзовом
Стою одной ногой.
Наше племя ропщет, смея
Вслух ругать порядки;
В первобытном обществе я
Вижу недостатки, —
Просто вопиющие —
Довлеют и грозят, —
Далеко идущие —
На тыщу лет назад!
Собралась, умывшись чисто,
Во поле элита:
Думали, как выйти из то —
Го палеолита.
Под кустами ириса
Все попередрались, —
Не договорилися,
А так и разбрелись…
Завели старейшины — а
Нам они примеры —
По две, по три женщины, по
Две, по три пещеры.
Жены крепко заперты
На цепи да замки —
А на Крайнем Западе
Открыты бардаки!
Перед соплеменниками
Вовсе не стесняясь,
Бродят люди с вениками,
Матерно ругаясь.
Дрянь в огонь из бака льют —
Надыбали уют, —
Ухают и крякают,
Хихикают и пьют!
Между поколениями
Ссоры возникают,
Жертвоприношениями
Злоупотребляют:
Ходишь — озираешься,
Ловишь каждый взгляд, —
Малость зазеваешься —
Уже тебя едят!
Люди понимающие —
Ездят на горбатых,
На горбу катающие —
Грезят о зарплатах.
Счастливы горбатые,
По тропочкам несясь:
Бедные, богатые —
У них, а не у нас!
Продали подряд все сразу
Племенам соседним,
Воинов гноят образо —
Ваньем этим средним.
От повальной грамоты —
Сплошная благодать!
Поглядели мамонты —
И стали вымирать…
Дети все — с царапинами
И одеты куце, —
Топорами папиными
День и ночь секутся.
Скоро эра кончится —
Набалуетесь всласть!
В будущее хочется?
Да как туда попасть!..
Колдуны пророчили: де,
Будет все попозже, —
За камнями очереди,
За костями — тоже.
От былой от вольности
Давно простыл и след:
Хвать тебя за волосы, —
И глядь — тебя и нет!
Притворились добренькими, —
Многих прочь услали,
И пещеры ковриками
Пышными устлали.
Мы стоим, нас трое, нам —
Бутылку коньяку…
Тишь в благоустроенном
Каменном веку.
…Встреться мне, молю я исто,
Во поле Айлита —
Забери меня ты из то —
Го палеолита!
Ведь, по многим отзывам,
Я — умный и не злой, —
То есть в веке бронзовом
Стою одной ногой.
«Я первый смерил жизнь обратным счетом…»
Я первый смерил жизнь обратным счетом —
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился, и затих, и замер, —
Мне показалось — я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижим и грузен,
И погружен в молчанье, а пока —
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.
Хлестнула память мне кнутом по нервам —
В ней каждый образ был неповторим…
Вот мой дублер, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта, —
Запас заглавных букв — на одного.
Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него…
Вот тот, который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто, —
Все мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето…
И словно из-за дымовой завесы
Друзей явились лица и семьи, —
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.
Их всех, с кем вел я доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд, —
Обычное мое, босое детство
Обуют и в скрижали занесут…
Чудное слово «Пуск!» — подобье вопля —
Возникло и нависло надо мной, —
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем чувств пожар души задуло,
И я не смел — или забыл — дышать.
Планета напоследок притянула.
Прижала, не желая отпускать.
Она вцепилась удесятеренно, —
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивленно
Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул — не помню, крик ли, кляп ли, —
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала все топливо до капли
И отвалилась первая ступень.
Там, подо мной, сирены голосили,
Не знаю — хороня или храня,
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна,
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, — тишина…
Эксперимент вошел в другую фазу, —
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел — минуя вечер, сразу, —
И получил команду отдыхать.
И неуютно сделалось в эфире,
Но Левитан ворвался в тесный зал
И отчеканил громко: «Первый в мире…» —
И про меня хорошее сказал.
Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрек про самочувствие свое.
Пришла такая приторная легкость,
Что даже затошнило от нее.
Шнур микрофона словно в петлю свился
Стучали в ребра легкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился —
Оно застряло в горле у меня.
Я отдал рапорт весело — на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость —
Я вешу нуль — так мало, ничего!
Но я не ведал в этот час полета,
Шутя над невесомостью чудной,
Что от нее кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой…
