— И в обычном ответе, состоящим лишь из моих слов, ты надеешься нечто подобное открыть? — он усмехнулся, заговорив чарующе-мягким тоном, от которого наверняка многие девицы так и таяли.

— Ты без понятия, с чем именно я к тебе пришла. Так что-либо рискнёшь и скажешь, всё как на духу, либо соврёшь, выставляя себя в лучшем свете. При любом варианте, не гарантирую, что меня устроит твой ответ. Так что говори всё, что захочешь.

— Я сделал это не из-за любви, — не сразу ответил он. — Не потому, что так возжелал её, что решил отбить у дурака Светра.

Он вновь замолчал, будто раздумывая, стоит ли говорить всю правду, а потом потянулся к ближнему столику, наощупь выдвинул полку, вытаскивая сигареты с золотистым кантом. Таких ранее видеть не приходилось. Когда он закурил, мне вновь стало дурно, и я с какой-то мстительностью ариусом затушила синее с золотистым отливом пламя, отчего Акрош недоумённо нахмурился, вновь пытаясь разжечь огонь, но обжёгшись, остановился и раздражённо сломал сигарету и бросил на грязный пол.

— Это была идея Брошина. После женитьбы Винелия стала бы членом семьи Светра, тем самым угодив в руки моего отца. Её мать должна была заплатить за своеволие через страдания дочери. Точно также, как и вы с сестрой должны были заплатить за своеволие моего брата Милоша. Брошин ненавидел тех, кто идёт поперёк его воли. А я просто терпеть не мог отца и мне было в радость расстроить его планы. Тогда он потребовал от меня немыслимого — он захотел, чтобы я силой взял Винелию, тем самым окончательно опозорив. И я решился предложить ей стать моей любовницей, думая, что это остановит отца, ведь вздумай я отказать — он бы всё равно нашёл способ до неё добраться. Однако она сказала нет, а когда Брошин понял, что я делаю, он выслал меня из королевства, отправив в Заокеанские степи сражаться против троллей и прочей нечисти, думая, что это укротит мой нрав и я на коленях приползу домой. Сказать нет я не смел. Но и помочь Винелии не смог, только подкинул мысль твоему ненаглядному Артану, что защита девушки — хороший повод насолить моей семье. Так он и поступил.

— Почему же ты весной предложил ей стать женой? Что это за новая игра?

Он вновь замолчал и до того тихо стало в комнате, что было слышно, как внизу шумит прислуга, как доносится смех и негромкие мужские голоса, среди которых различила голос Акселя, и даже как падает снег, теперь уже хлопьями ложась на расстрелянное ночью зимнее покрывало. Настоящая зима пришла в столицу. Истинная редкость. Дорогой подарок к Зимнему солнцестоянию.

— Потому что, когда я вернулся домой, всё такой же непокорный, как и в юности, но уже имеющий чин и звание на армейском поприще, и перестав быть тем мальчишкой, которого можно беззастенчиво шпынять как прежде, отцу ничего не оставалось, кроме как держать меня на расстоянии, чтобы я не знал, чем именно они занимаются кроме основных постулатов. Знал ли я о грядущем покушении на короля? Да, кэрра Селеста Каргат. И ты можешь с этим знанием отправиться к Никлосу и тогда меня заключат в тюрьму Лакраш, а после, несмотря на все подвиги, вздёрнут Чёрной пьеттой и я навсегда покину так оберегаемую тобой Винелию. Ты спрашиваешь, когда я полюбил её? Наверное, в тот день, как увидел, какой сильной она стала. Как легко распоряжается прислугой, как волшебно управляется со столь сложными делами, как организация приёмов, балов и банкетов. Как уверенно стоит напротив Брошина, ничем не показывая своих чувств. О, эта любовь приходит не сразу. Она зреет годами, пока однажды ты не проснёшься с мыслью, что не можешь жить без неё, — он закашлялся и схватив себя за горло, сжал вынуждая остановиться. А потом заговорил вновь. — И тогда я решил на предательство семьи. Тех единственных, кто понимал меня. При всём нашем различии, я их любил. Даже не подозревая, что они творят с Тьеном. И что задумали на самом деле и что уготовили мне. Я предал их из-за любви к ней и ударил в самый болезненный момент, став навсегда предателем в глазах всей аристократии. Они шепчутся за моей спиной о том, что я сотворил, подозревая в двойной, а то и в тройной игре. И я играю с этими чувствами, зная кто я такой и что сотворил.

— И ради кого, — мне было странно слышать эту исповедь, которой совсем не ожидала услышать. Я думала, это сказка о безответной любви, помноженной на драконью страсть, но это история одиночества и любви к той, кто не нуждался в этом чувстве. Винелия жила своей жизнью, и только святая Клэрия знает, что на самом деле творится в её душе.

— Хорошо, кэрр Акрош Адегельский. Я попробую спасти твоё зрение. Взамен попрошу о двух вещах. Первое — ты отпустишь её и дашь девушке самой решать, чего она хочет. Прислушайся внимательно к её словам, попробуй разобраться действительно ли она полюбила тебя или же это и правда лишь вина за то, что ты пострадал ради неё. Второе — когда мне потребуется помощь, ты поможешь, даже если это окажется предательством короля.

Акрош замер и я ощутила, как зримо в воздухе разлилось подозрение и небывалое напряжение от моих слов. Мужчина задержал дыхание и, если бы не повязка, я бы почувствовала, как он проворачивает дырку в моей голове, пытаясь разгадать, что стоит за моими словами. Тогда я встала с места и перебралась на кровать прямо на залитую вином простыню. Я взяла его за руку и хоть он попытался вырваться, сильно сжала, вдавливая большой палец в ложбинку его ладони и через боль притягивая мужчину к себе:

— Не каждая история любви стоит на честности и бескорыстности, кэрр Акрош. Ты должен знать, что есть такие всепоглощающие чувства, от которых горят не просто королевства, но все земли: от края до края вспыхивая бесконечной войной и яростным пламенем, в котором и сами старые боги могут проснуться.

Я не стала дожидаться его ответа. Моих подсказок достаточно, чтобы такой человек справедливости, как Акрош, мог отыскать правду в том, что происходит. И будет хорошо, если он встанет на мою сторону, когда придёт время. Я стянула с его лица повязку, обхватывая руками виски и вынуждая открыть пустые белые глаза.

А потом выудила из-за пазухи брюк маленький нож и полоснула по свежим ранам на своих руках и призвала ариус. Всего небольшое напряжение, но от него сдавило до рези желудок, и я непроизвольно охнула, отчего Акрош вздрогнул, спрашивая, что происходит. Я промолчала и настроилась на лечение, создавая в воздухе серебристые прообразы его глаз, пытаясь разгадать, что именно с ними не так.

Кровь стекала по запястьям к локтям, падая на винные следы на простыне. Ржавый запах смешался с виноградным, и мне почудился аромат сирени, от которого во рту появилась горькая с медным привкусом слюна. Я продолжала отыскивать новые следы огня в его глазах, а когда нашла, напряглась, создавая в воздухе тончайшие сетки, что должны были заменить поражённые места. От напряжения кружилась голова, никогда прежде мне не удавалось ничего подобного, и я всё тоньше и тоньше делала сети, прежде чем медленно внесла их в лицо Акроша, устремляя вглубь глаз.

Не сразу, но Акрош сильно задышал, и сквозь сомкнутые зубы раздалось мычание боли, а потом он рухнул на подушки, выгибаясь дугой и прикладывая руки к щекам.

— Проклятье, что за боль! — закричал он, раздирая глаза, но я не останавливалась.

Теперь внутренним оком смотрела в него, всё новые и новые сети набрасывая на повреждённую сетчатку. Он оттолкнул меня ногой, и я упала на пол, но не потеряла концентрацию. На его вопль сбежалась прислуга, кажется, кто-то пытался оттащить меня от постели, а я всё не унималась, не видя ничего, кроме дна его глазных яблок. И продолжала, пуская по воздуху свою кровь, и в какой-то миг всё было кончено, потемнело в глазах, а Акрош умолк.

В тишине раздался его голос:

— О святая Клэрия, я вижу!

А вот я не видела ничего. Безуспешно растирая глаза, убеждалась в абсолютном мраке, павшем на меня. Я ослепла. И это осознание вызвало такое мощное головокружение, что меня вновь вырвало. И в воздухе отчётливее встал запах цветов, будто вошла в рощу только что распустившиеся сирени.