— Да вы как настоящие даосы, — улыбнулась госпожа Инь, — творите подлинные чудеса!

— Верно! Только один даос чуть не захлебнулся собственными слезами! — ответила Хун.

Она рассказала, как Фея расплакалась над телом Хуан. Фея смутилась, и слезы снова навернулись у нее на глаза.

— Мне было ее очень жаль. Наверно, долгая вражда тоже сближает людей. Я вдруг подумала, что она не скажет больше ни словечка, что у нее отныне не будет никаких желаний… Разве вы не заплакали бы, увидев такое?

— Я тоже могу плакать, — возразила Хун, — но свое дело все равно сделаю.

Тем временем родители Яна узнали, что Хуан пошла на поправку, и обратились к нему:

— Когда барышня Хуан вошла в наш дом, она была почтительна, проявляла расторопность и сообразительность, этого нельзя забывать. Мы думаем, она раскаялась сейчас в своих былых грехах. Может, настало время простить тебе ее? Хорошо ли столь долго помнить зло?

Спокойно и мягко князь отвечает:

— Жизнь и смерть каждого человека в воле Неба. Иной раз лучше умереть, раскаявшись в прегрешениях, чем продолжать жить, упорствуя в них, — это относится и к Хуан.

Только он так сказал, как в дверях показалась красивая женщина. Распустила вышитый узорчатый пояс, вынула из волос шпильку и бросилась к ногам Яна. То была Фея Лазоревого града. Сложив ладони и проливая горькие слезы, она говорит:

— Я безродная гетера из зеленого терема, нет мне места в порядочном доме, ведь это из-за меня начались в вашей семье раздоры, я повинна во всем! Почему же вы наказываете одну только Хуан? Ныне она очистилась от зла, стала другим человеком, после всех своих переживаний тяжко болела, да и теперь жизнь ее висит на волоске. Неужели вам не жалко ее? Я не смею вмешиваться в ваши дела, хочу лишь напомнить вам, что Хуан страдает по моей вине. Даже если бы она не раскаялась, я все равно не находила бы места от сознания своей вины перед нею! В такой час не допустите ее гибели! Если вы, господин мой, не простите ее, я должна буду уйти в монастырь, чтобы замолить свою вину перед нею!

Старый Ян и госпожа Сюй, слыша это, прослезились.

— Какое счастье, что у нас такие невестки!

Старик обратился к сыну:

— Древние никогда не отвергали раскаявшихся грешников. Ты обязан облегчить душу страдалицы!

Ян помолчал и ответил:

— Не верю, что Хуаны — и мать и дочь — вот так сразу отрешились от своих гнусных замыслов и исправились.

— Отец твой темный человек, — вспылил старик, — но, поверь, плохому учить он тебя не станет. Молодые обычно добры и великодушны, отчего же ты у нас уродился таким недоверчивым и недоброжелательным?

Ян опустил голову и сказал, что завтра поедет в Цюцзы.

Придя к себе в комнату, Фея подумала: «Князь и его родители снова приняли меня в семью. Теперь кто-то должен рассказать о Хуан императрице. В свое время государыня приняла во мне участие, отнеслась, как к родной дочери. Наверно, не будет ничего плохого, если это сделаю я?» Подумала так и написала письмо на высочайшее имя. Придворная дама Цзя вручила императрице послание. Вот что в нем говорилось:

«Фея Лазоревого града почтительно склоняется перед Вашим Величеством и осмеливается просить у Вас милости выслушать ее просьбу. Я слышала, что мудрые правители не отвергают кающихся грешников. Супруга Верховного полководца Яна, госпожа Хуан, женщина умная и образованная, была наказана как разрушительница семейного очага. Однако госпожа Хуан не нарушила Пяти правил и Трех устоев, а совершила ошибку, обычную для женщины: она ревновала. И в ревности ее была повинна только я. Госпожа Хуан раскаялась в своих заблуждениях и стала другим человеком, но после этого тяжко заболела, и сейчас жизнь ее находится в опасности. Прошу Ваше Величество спасти ее, — только Вы можете это совершить! Хотя мне самой долгое время не везло в жизни, но тревожусь я сегодня не о себе: меня до глубины сердца волнует судьба госпожи Хуан, страдавшей из-за меня! Беспокоит меня и отношение к несчастной двора Вашего Величества, который был к ней безжалостен. Простите мою дерзость: недостойная гетера смеет надеяться на Вашу доброту к ней и потому обращается к Вам за помощью!»

Прочитав послание, императрица сказала своей дочери:

— Судя по этому письму, госпожа Вэй и ее дочь в самом деле заслуживают снисхождения. С другой стороны, они ведь сами повинны в том, что оказались в столь жалком положении!

Принцесса кивнула в ответ, императрица пригласила придворную даму Цзя.

— Я не могу отказать в просьбе Фее Лазоревого града! Возьмите ее письмо, поезжайте в Цюцзы и передайте госпоже Вэй и ее дочери от меня: «Вы пытались погубить добродетельную и великодушную женщину, и все же Небо сохранило вам жизнь, послав лишь те испытания и муки, которые вы перенесли в изгнании. Простить дам ваши преступления я не в силах, но, уступая просьбам Феи, разрешаю вам вернуться в столицу, дабы здесь вы могли доказать нам, что осознали свои прегрешения и искупили их. Пусть то, что случилось с вами, послужит вам уроком на будущее!»

Дама Цзя уехала в тот же день.

Тем временем Хуан, спасенная стараниями Хун и Феи, понемногу ожила и начала набираться сил. Госпожа Вэй постоянно плакала и повторяла:

— Знаешь ли ты, кто тебя спас от смерти? Те, кого мы с тобой считали злейшими врагами!

И она поведала дочери, как сюда явились Фея и Хун, переодетые даосками, как дали ей целебное снадобье. Хуан изумлялась, вздыхала, но по-прежнему продолжала молчать. Когда же приехала дама Цзя, показала письмо Феи и передала слова императрицы, госпожа Вэй разрыдалась.

— Мы готовы на любые испытания, чтобы искупить наши тяжкие прегрешения! Ах, лучше бы нам умереть! — И она рассказала даме Цзя, как спасли ее дочь Фея и Хун, явившиеся в обличье даосов, и продолжала: — Откуда только берутся в мире такие великодушные люди, как Фея, и такие злобные, какими мы были?! Я, одна я во всем виновата! Не родилась же дочь моя злодейкой, просто ей досталась плохая мать. Передайте, молю вас, императрице, что мы до самой смерти будем помнить свои грехи и постараемся искупить их, что мы никогда не забудем ее милости и великодушия.

Не успела она закончить, как за дверью послышался шум шагов, и вошел Яньский князь в сопровождении Хуан И-бина и Хуан Жу-юя. Мать и дочь застыли в изумлении. Ян прошел в комнату, огляделся: обшарпанные глиняные стены, смятые грязные постели, заплаканные женщины. Он приблизился к ним и вежливо поклонился. Госпожа Вэй только опустила голову, не в силах выговорить слова.

— Весьма сожалею, — начал Ян, — что поступил с вами сурово и вынудил свою жену и вас терпеть такие лишения!

При этих словах лицо госпожи Вэй озарилось радостью и засияло, как огонь в потухшей было жаровне. С трудом подбирая слова, она проговорила:

— Велика милость Неба, простившего нас!..

— Не будем вспоминать прошлое! Горе и радость не перестают чередоваться в жизни человека. Вы пережили большие невзгоды, значит, впереди вас ждут большие радости! Мне сообщили, что дочь ваша тяжело больна, не стало ли ей лучше?

— Это я чуть не сгубила ее! О, как вас благодарить за заботу о ней!

Князь взглянул на Хуан и поразился: до чего исхудала несчастная, до чего изменилась, хотя и осталась по-прежнему красивой. Уловив ее неровное дыхание, князь взял Хуан за белую руку, стараясь найти пульс. И тут из глаз страдалицы брызнули слезы.

— Небо не наделило меня благоразумием, — проговорил растроганным голосом Ян, — но я читал древние книги, слышал речи умудренных жизнью старцев, которые научили меня великодушию. Нет проку вспоминать былое, нужно создавать будущее! Я счастлив, что вы нашли в себе силы раскаяться! Сегодня вас ждут в родном доме и в доме мужа. О вас позаботятся. Ни о чем не тревожьтесь, выздоравливайте!

Хуан продолжала беззвучно плакать. Князь подошел к министру Хуану.

— Вашей сестре никак нельзя оставаться здесь дольше, — нужно попросить императрицу о разрешении перевезти ее в столицу, там она быстро поправится.